Эффект случайности, сосредоточившей во Франции и Голландии прибыль вследствие подъема на севере Европы, сходит на нет в 1680-е годы. Обретает равновесие Англия, восстанавливается Германия, отступает Турция: Австрия и Россия расширяют Европу в направлении Дуная и Украины, тогда как вызванная Лейбницем и Ньютоном интеллектуальная и научная революция вторично переживает апогей. В 1713–1714 годах генеральный регламент Утрехтского и Раштаттского мирных договоров подвел черту под первой, тридцатилетней, фазой второй столетней франко-английской войны. Договоры 1713 года на семьдесят пять лет обрисовали в основных чертах политическую карту европейского равновесия. Баланс континентальных держав обеспечивает морское преобладание Британских островов — отдаленное условие предстоящей промышленной революции. Сокрушенная Испания теряет Италию и оставляет английской коммерции выгоды экономической эксплуатации обеих Америк, тогда как десант дунайской Европы в Италию символизирует упадок Средиземноморья в пользу севера. Отныне и на два века вперед все самое значительное будет связано с севером. В конце XIX века Макс Вебер будет искать в протестантской этике секрет успеха, который во всех областях, от экономики до политики, от науки до военной мощи, явно перемещает на берега Северного моря второе греческое чудо. Беспокойная конъюнктура 1710–1720 годов, которая восстанавливает после чумы время продолжительной стагнации — экономисты говорили бы о Кондратьеве, — открывает простор не столько Англии, сколько преобладанию севера: по меньшей мере на два столетия Средиземноморье покидает удача.
Одна фаза, три кризиса: 1640,1685,1715; три периода: 1640–1685,1685—1715,1715–1750.Две великие революции (1630–1640; 1680–1690), которые накалили все сферы: политику, государственную жизнь, идеологию. Традиционная история подчиняется той же хронологии, что и история глобальная, двинувшаяся от внутреннего моря к богатым планктоном холодным морям севера, тогда как малый ледниковый период стал теснить Европу холодным фронтом полярных морей. Классическая Европа — это еще и холодная Европа, под суровым оком грозного бога пуритан и сокровенного бога янсенистов. Европа, покинувшая Средиземноморье.
* * *
Территориальное государство искало, но не нашло свою форму в средиземноморской части христианского мира XVI века. Еще не пришел час средних, умещающихся на площади 200–500 тыс. кв. км, государств, которые на три столетия были призваны доминировать в судьбе Европы.
Шестнадцатый век был веком великих лоскутных империй. Эталоном в этом смысле была Испания Филиппа II, а вне христианского мира — архаичная Турция. Империя Филиппа II в 1598 году контролировала непосредственно 19 млн. человек в Европе и от 30 до 40 млн. косвенно во всем мире, от Севильи до Манилы, включая Гоа, Веракрус, Мехико и Лиму. Но при этом имело место столько внутренних различий, столько ступенек вниз, где между крестьянской массой и королевскими советами вклинивается власть грандов, такая борьба с пространством, когда на дорогу туда и обратно между Эскуриалом и филиппинским Лусоном требовалось в лучшем случае четыре года. Только ежегодные 300 тонн серебра из Америки в Севилью, что равнялось податной способности 3 млн. крестьян Месеты обеих Кастилий, и гений герцога или, строго говоря, первого министра (1621–1643), Оливареса, подлинного преемника Филиппа II, умершего в 1598 году, а также военное превосходство tercios, рекрутировавшихся среди дворян и крестьян Кастилии, поддерживали парадоксальную империю в 4 млн. кв. км и 40 млн. душ, разбросанных по трем разделенным годами пути континентам.
1. Польское государство в XVII веке
На этой карте прекрасно видна религиозная неоднородность Польши золотого века. Отмеченная неоднородность — одна из причин слабости. На западе и юге охваченное непримиримым католицизмом большинство в конечном счете исключает еретический протестантизм и антитринитаризм Ракова. На востоке после Брестской унии (1596) наблюдается драма вынужденного вхождения православной церкви в «униатский» компромисс. В Литве и Белорусии — многочисленные мистические ячейки иудаизма ашкенази. Собственно Польша, Польша по преимуществу католическая, польская Польша, густонаселенная Польша, занимала северо-западную четверть: 29 % территории, 55 % населения. На юге — казацкая Украина, кланы которой спекулируют союзами. На востоке — зона, которую оспаривала и постепенно отвоевывала Россия в процессе экспансии на изломе Смутного времени. Несмотря на последовательные сокращения 1629, 1660, 1667 и 1699 годов, Польша сохранила свою исходную противоречивость и слабость, коренящуюся главным образом в наслоении двух несовместимых порядков землепользования.
Единственное возможное сравнение — Турецкая империя: и она на трех континентах охватывала чисто теоретически 4 млн. кв. км, неуверенно царствуя над 22 млн. человек. Другой тип архаичного государства — Польша, Люблинская уния (1569) свела Королевство Польское и Великое княжество Литовское в «республику» единую и неделимую, сохранившую за каждым субъектом особые законы, администрацию и войско, но управляемую совместным сеймом и сообща избранным сувереном. Эта Великая Польша занимала 850–900 тыс. кв. км с населением в конечном счете около 10 млн. душ. Можно ли считать Польшу государством? Юг Украины населяли полуоседлые казаки. Это были союзники, но не подданные. Фактически Польша состояла из десятка тысяч крупных доменов. Сейм был парализован благодаря liberum veto, делавшим невозможным единодушие. Территориальный распад, начавшись на севере в 1629–1660 годах, перешел в 1667–1699 годах на восток и вел к краху государства. Архаичная Польша на востоке, раздираемая религиозными сварами, даже в период своего золотого века представляла собой всего лишь неустойчивую федерацию крупных доменов. И перед лицом суровой реальности окружавших ее истинных государств она была обречена исчезнуть в череде разделов 1772,1793 и 1795 годов.
В XVII веке государства принимают оптимальный размер. За одним исключением — Россия, но это особый случай, речь идет о «границе», о пределах Европы, XVII век обеспечивает торжество государств над империями. Расцвет средних государств Фернан Бродель разглядел в Средиземноморье конца XVI века, его вывод можно распространить на всю классическую Европу. Классическое государство, проигрывая в пространстве, выигрывает в глубине. Оно не стремится добавить себе проблем присоединением новых территорий к другим плохо контролируемым территориям и учесть своих теоретически существующих подданных, обеспечивающих ему скорее дополнительные хлопоты, чем могущество; но оно и не отказывается, тем не менее, от империализма и стремится к гегемонии через посредство других государств, через подчинение государств вассальных государству доминирующему, через тонкую игру балансирования. К первому типу относится французская гегемония 1660—1690 годов, ко второму — гегемония английская после 1715 года.
Нельзя перейти от империи к государству Нового времени, не нарушив преемственности. Начнем с исключения. Рассмотрим обратный процесс. На востоке абсолютную модель представляет Польша. Еще более показателен пример Испании. В течение всего XVII века государство в Испании регрессирует. Опираясь на небольшую группу верных слуг, letrados — искусных законников из средних классов, Филипп II успешно управлял по крайней мере ближайшими своими королевствами, совокупностью государств в многодержавной Кастильской короне, а это около 6 млн. 900 тыс. душ на 378 тыс. кв. км, т. е. плотность населения 18,2 — в 1594 году. Доказательством редкостной успешности является непрерывный учет, который сегодня позволяет судить об этих людях. Вся совокупность документов подтверждает данный факт испанского государства XVI века. Известно, с какой тщательностью были проведены по всему Кастильскому плоскогорью крупные обследования 1575 и 1578 годов. Вопросник 1575 года, с которым переписчики вели подомный обход, включал не менее 57 рубрик, вопросник 1578 года — 45. Материалы переписи 1594 года, хранящиеся в Симанкасе, охватывают территорию всей Кастильской короны. Что касается изгнания морисков, то оно было подготовлено кропотливой переписью, позволившей в наше время Анри Лапейру реконструировать с научной точностью географию осужденной на трагический конец мусульманской Испании. Учет и перепись есть необходимое, если не достаточное, условие нововременного государства. Внутри излишне великой испанской империи, в Кастилии, в конце XVI века имел место прообраз классического государства. Когда в XVII веке пришло время спада, империя не дала реализоваться этому государству. Сокращение средних классов позволило вернуть в значительной степени величие королевским Советам и постепенно ограничить letrados. Но ценой стало беспримерное падение преуспевания. Между переписью 1594 года и генеральным Vezindario 1717 года нет никакой общей статистики. Испанское государство ощущало настоятельную необходимость какого-то баланса в разгар демографического упадка и смешения, полностью обесценивших данные XVI века. Ощущало, но было совершенно не способно реализовать эту потребность. По крайней мере дважды: в 1646 году — в масштабах всего Пиренейского полуострова и в 1691 году — относительно мужчин, способных носить оружие, — испанские власти приступают к задаче, преуспеть с которой не смогли. Государство же Нового времени утверждается в XVIII веке: с министрами, возглавляющими королевские Советы сверху, с интендантами, воплощающими в провинции волю министров, и начавшимся процессом административного подтягивания периферической Испании к более досягаемому центру Кастильского плоскогорья. Такое тяготение к французской модели поставили в заслугу династии Бурбонов (Филипп V, 1700–1746; Фердинанд VI, 1746–1759; Карл III, 1759–1788). Но между тем, кусок за куском, империя распадается. Испания, которая вышла из войны за наследство в 1713 году, — это Испания, сведенная к Пиренейскому полуострову и Америке. Филипп V управляет 16 млн. подданных (чуть меньше 6 млн. на полуострове и несколько больше 19 млн. в Америке; Карл III — 29 млн., соответственно 11 и 18), зато его власть гораздо реальнее, чем власть его предшественников. Нововременное государство, установившееся в Испании в XVIII веке, проходит через разрушение империи. Северная звезда, Швеция, от Густава-Адольфа (1611–1632) до Карла XII (1697–1718), шла по ложному пути. Столетие усилий ради создания mare balticum, mare nostrum.[2] Великая попытка встать в противоток дорого обошлась Швеции. В конце XVI века Шведское государство было наиболее совершенным из северных государств: 1 млн. подданных, послушное дворянство — вот, помимо таланта короля, секрет успехов Густава-Адольфа. Успех оказался коварным — он принес с собой ответственность на Северном море за балтийскую империю: Карелию, Ингрию, Эстонию, Ливонию, западную Померанию и Бремен. Империя не только обеспечивала контроль за хлебной торговлей, но и ставила заслон на пути выхода к морю растущим колоссам — Бранденбург-Пруссии и России. Победа была оплачена внутренним ослаблением государства. Выигрывала собственность знати, тем самым подтачивалась основа свободного крестьянского хозяйства. Его продавали, отчуждали, разрушали. Королевский домен сокращался, и из недр возникало архаичное сеньориальное государство. В середине XVII века корона и свободные крестьяне не сохранили и 30 % земель, все остальное принадлежало знати. Столетием ранее соотношение было примерно таким: 50,28 и 32 % — у крестьян, короны и знати соответственно.
