Зеб взволнованно огляделся. Роботов собралось уже десятка три. Принадлежать к братству обездоленных было приятно, но одновременно опасно. Водители притормаживали и глядели на них.

— Мы привлекаем внимание, — предостерег он роботов. — Лучше не стоять на месте.

Но зевак и роботов становилось все больше. Теперь в толпе были не только несчастные из парка Амадея: к ним присоединялись шокупательницы из магазинов. Участники всевозможных совещаний, выходя из шикарных отелей, сначала просто глазели, потом тоже перебегали через дорогу и вливались в ряды. Толпа уже препятствовала движению, гудки застрявших машин делали поднятый ими шум невыносимым.

— А как тебе вот это? — крикнула Салли Зебу. — «Оружие рабочего — забастовка!»

Подумав, Зеб ответил:

— Лучше так: оружие робота — забастовка!

— Как-как?

— ОРУЖИЕ РОБОТА — ЗАБАСТОВКА! — крикнул он и с удовольствием услышал, как его лозунг повторяют в отдаленных рядах. Потом они стали скандировать его дружно, все вместе.

— Давайте попробуем вот это! — крикнул Хайми. — «Работа, а не свалка! Не выбрасывайте нас на помойку!» Ну-ка!

Зеб чувствовал вдохновение.

— Перепрограммирование — людям! — заорал он. — Роботам — работа!

Все согласились, что это лучший лозунг. Крик полутора сотен бунтовщиков прокатился по улице, как пушечная канонада. Окна распахивались одно за другим, удивленные горожане наблюдали за редкостной картиной.

Не все среди них были роботами. И в окнах, и на тротуаре насчитывались десятки людей. Одни смеялись, другие хмурились, третьи выглядели испуганно — как будто людям было чего пугаться.

Один не спускал глаз с Зеба. Тот даже оступился. Хайми, шагавший рядом, схватил Зеба за руку. С другой стороны его поддержал незнакомый робот. Он оглянулся и увидел стройные, сплоченные ряды роботов. Их уже насчитывалось не меньше двух сотен.

— Рад снова вас видеть, преподобный Хармсуоллоу, — сказал Зеб человеку, не спускавшему с него глаз, и прошествовал вместе со всеми на Стейт-стрит, где уже выстроилось заграждение из десятков полицейских машин.

Зеб лежал на полу кутузки. Он был не одинок: сюда затолкали не меньше половины роботов мужского пола, принявших участие в импровизированном шествии, не считая обычных правонарушителей. Пения и лозунгов больше не было слышно. Даже обычный контингент вел себя тише воды. Всех охватило отчаяние. Правда, время от времени к Зебу наклонялся кто-нибудь из товарищей, чтобы прошептать:

— А все-таки здорово! Знай: мы с тобой!

В каком же это смысле? Готовы отправиться вместе с ним на свалку? На перепрограммирование? Или в «Большой дом», где, по слухам, люди-охранники забавлялись, устраивая бои заключенных за аккумуляторы?

Кто-то пнул его ногой в бок.

— Вставай, приятель! — Это был надзиратель — огромный плечистый чернокожий, самая совершенная модель безжалостного тюремщика. Зеб даже помнил номер: 26–47.

Надзиратель сгреб его огромной ручищей за шиворот.

— Остальные могут расходиться по домам! — проорал он, распахивая дверь. — А ты, смутьян, пойдешь со мной.

Громила протащил Зеба через участок и втолкнул в грузовик на воздушной подушке с надписью на борту «На перепрограммирование». В самый последний момент он преподнес Зебу сюрприз, заговорщически подмигнув.

Зеб воодушевился. Даже фараоны не остались равнодушными! Правда, воодушевление длилось недолго. Цепляясь за борт, он провожал глазами закопченные склады, заводы, транспортные развязки, которые однажды произвели на него сильное впечатление, а теперь казались отвратительными.

Еще немного, и Зеб погрузился в уныние. Скорее всего, он видит все это в последний раз. Его ждет свалка или переплавка. Лучшее, на что он может рассчитывать, — самое гнусное занятие из всех, какое только могут поручить роботу. О грабеже и попрошайничестве не приходилось даже мечтать. Теперь его место в глуши: изображать на потребу туристам индейца где-нибудь в Аризоне или сидеть с удочкой на мосту во Флориде.

Тем не менее он постарался не показывать своего испуга. Храбрость иссякла в тот момент, когда он очутился в кабинете белокурой программистки. Она была не одна: за столом сидел преподобный Хармсуоллоу.

— Ухо! — скомандовала Зебу девица, не отрывая взгляд от дисплея. Хрустальные сережки раскачивались у нее в ушах, словно маятники. — Ему потребуются минимальные добавки, ваше преподобие.

— Программистка услужливо заглянула человеку в глаза. — Более развитый речевой аппарат, всепогодная зашита внешних поверхностей, возможно, броня для черепа и лица.

Зеба озадачило поведение Хармсуоллоу: священник блаженно улыбался. Внимательно осмотрев Зеба, он сказал:

— Добавьте изменение мимики. По-моему, он должен выглядеть суровее.

— Обязательно, ваше преподобие! Какой у вас зоркий глаз!

— Верно, — милостиво согласился Хармсуоллоу. — Что ж, в остальном я вам полностью доверяю. Теперь я займусь маленькой женщиной-роботом. У меня восхитительное ощущение своей необходимости! Именно этим я всю жизнь мечтал заняться: служить капелланом при мощной оппозиционной организации, предводительствовать в битве за права и справедливость. — Он еще немного посидел, глядя в одну точку, потом, взяв себя в руки, кивнул программистке и удалился.

Несмотря на мощный кондиционер в кабинете, у Зеба на лбу появилась испарина.

— Знаю, что вы задумали! — сказал он презрительно. — Игры в войну! Превратите меня в солдата, чтобы после войны списать.

Блондинка сделала большие глаза.

— Война? Ну и воображение, Зеб!

Он вытер капли влаги со лба и крикнул:

— Не выйдет! У роботов тоже есть права. Пусть я паду в борьбе, на мое место встанут миллионы!

Она не скрывала восхищения.

— Я горжусь тобой, Зеб. Ты и так полностью пригоден к новой работе.

Он сердито передернул плечом.

— А если я не хочу никакой работы!

— Тебе понравится, Зеб! Это совершенно новая позиция, и изобрела ее не я. Она — дело твоих собственных рук. Ты станешь организатором протестов, Зеб! Будешь созывать людей на демонстрации, марши, пикеты, бойкоты. В общем, разные массовые мероприятия.

— Массовые мероприятия? — недоверчиво переспросил он.

— Представляешь?! Люди будут носить тебя на руках. Видел, как доволен преподобный Хармсуоллоу? Ведь это станет возвращением доброго старого времени. Достаточно кучки смутьянов, чтобы оживить картину.

— Смутьян? — Он оцепенел. Организатор демонстраций… Борец за права и свободу роботов!

Он спокойно позволил девице снять его грудной щиток и заменить несколько плат; не сопротивлялся, когда она сама застегнула на нем все пуговицы; не возражал против проверки новых систем; не стал отталкивать визажистов, наградивших его новым лицом. Все это время он напряженно размышлял. Смутьян!

Он ожидал отправки в город, не выдавая своих чувств, хотя внутри у него бушевала буря. Ему не терпелось приступить к делу.

Он справится с задачей лучше, чем любой другой, и посеет среди роботов отменную СМУТУ.

Не пойму, зачем я излагаю это на бумаге. Я профессор геологии, и для такого ученого сухаря мое занятие должно являть собой верх бессмысленности, пустую трату ценного времени, которое стоило бы провести в работе над давно задуманным но часто откладываемым в долгий ящик трудом о Докембрии. Кстати сказать, ради этого мне и дали полугодичный академический отпуск, болезненно сказавшийся на моем банковском счете. Будь я писателем, я мог выдать свою повесть за плод фантазии — но зато получил бы шанс предъявить ее вниманию публики. Или хотя бы, не будь я черствым и бездушным профессором колледжа, можно было выдать эти записки за отчет о реальных событиях (собственно говоря, так оно и есть на самом деле) и отправить их в какой-нибудь из так называемых информационных журналов, заинтересованных лишь в голой сенсации и делающих упор на поиски затерянных сокровищ, летающие тарелки и прочее — и опять-таки с изрядной вероятностью, что рукопись увидит свет, и хотя бы самые тупоголовые читатели примут мой рассказ на веру. Но солидному профессору не пристало писать для подобных изданий, и если я отступлю от этого правила, то смогу в полной мере испытать осуждение академической общественности. Разумеется, можно прибегнуть к различным уловкам; к примеру, публиковаться под вымышленным именем и менять имена персонажей — но если бы даже эта идея не отталкивала меня (а это имеет место), толку все равно было бы мало: слишком многие знают эту историю хотя бы частично — следовательно, легко могут вычислить и меня.