К реальности его вернул фонтан взрыва, взметнувшийся посреди поля, в нескольких метрах от двигавшейся по левому краю громадины. Следом сразу прогремел второй взрыв, обдав вражескую машину землей и дымом. «Пантера» развернулась и стала удаляться в сторону колхоза. Оттуда накатывал гул канонады. Шум орудийных выстрелов и взрывов становился громче и ширился, как будто весь холмистый окоем слева за полем и впереди обрушивался куда-то в тартарары.

Несколько черных столбов дыма поднялись со стороны колхоза. Они стали расти в небо, уже там, на самой верхотуре медленно расползаясь в стороны.

Грязно-белое облачко всплеснулось вдалеке, на самом гребне череды невысоких холмов. Темно-зеленая точка укрупнялась, сползая по скату холма, а в это время на линии близкого горизонта появилась другая букашка, такого же темного цвета и тут же выпустила белое облачко.

Отчетливый хлопок выстрелов, стремительно нарастая, свистом прошибал неумолкающее лязганье гусениц и рев моторов немецких танков и тут же обрывался разрывом.

– Это… что это… – растерянно проговорил Ряба, вглядываясь в происходящее на поле.

– Это наши танки, – единым духом выпалил Гвоздев и, подчиняясь чувству безотчетной радости, хлопнул бойца по локтю. – Похоже, танковый батальон. Откуда наши дозорные. Гляди, Ряба, и по колхозу бьют. Эх, поддержать надо братишек… А ну, Ряба, вперед! Вперед!..

Танки Т-70 и Т-34 вышли на поле, обойдя колхоз «Октябрьский» с левого фланга. Несколько выстрелов, произведенных экипажами еще на подходе, метров с пятисот, попали в цель. Особенно досталось «пантере», застрявшей на левом фланге. Машина осталась на ходу, но из задней части корпуса уже шел дым.

Один из снарядов, выпущенных наступавшей впереди остальных «тридцатьчетверкой», пришелся по башне второй немецкой машины. Экипажи «пантер» поначалу пытались организовать ответную стрельбу, но после попадания Т-34, развернув башни по ходу, принялись форсированно удаляться.

Вражеские танки поначалу смещались к колхозу, но затем что-то заставило их изменить траекторию движения. Обе машины взяли резко вправо, направившись в сторону реки. О причинах маневра фашистских танкистов Демьян и остальные узнали уже позже, когда заняли колхоз.

Передовые подразделения танковой колонны вышли к колхозу с юго-востока, кружным путем. С близлежащих холмов танкисты провели наблюдение и, оценив обстановку на пшеничном поле боя, приняли решение, не мешкая, выдвинуться на выручку остаткам своего дозора, обогнув «Октябрьский» с севера.

Основные силы танкового батальона, в том числе танки и несколько самоходных установок СУ-122 и СУ-152, взяли колхоз с юго-восточной стороны в «подкову» и с ходу, залпом отработали по фашисткой технике, находящейся на колхозной площади.

Снаряды «сушек» сразу подожгли стоявшую возле здания колхозного правления «пантеру», как выяснилось позже, – командирскую. Пока «самоходки» вели обстрел, в колхоз ворвался взвод «тридцатьчетверок». Две машины прошли через огороды, с юга, а две – по центральной улице, с восточной стороны.

Орудийным огнем танкисты уничтожили два вражеских бронетранспортера. Покрытые серо-голубыми пятнистыми разводами, они были припаркованы возле каменного одноэтажного здания правления колхоза. Фашисты даже не успели занять более-менее пригодные для обороны позиции.

В кабину одного из бронетранспортеров заскочил водитель, и он тронулся с места, задним ходом пытаясь развернуться посредине площади. В это время с высоты крыши кабины застучал установленный в кузове на станок пулемет. Без перерыва, разматывая пулеметную ленту и пуская длиннющую очередь вдоль улицы, вел огонь второй эсэсовец, без защитной куртки, в наспех накинутом, застегнутом на одну пуговицу серо-мышином кителе.

Головная «тридцатьчетверка», по броне которой стальным градом застучали пули, выпущенные из МГ-42, замедлила ход и тут же осанисто вздрогнула от орудийного выстрела. Кумулятивный снаряд вошел в кабину бронетранспортера прямо через лобовое стекло, прожег металлическое нутро насквозь и раскаленными брызгами воспламенил бензобаки.

Огненный смерч взметнул тяжелую машину в воздух с такой силой, что задняя часть с гусеничной ходовой задралась вертикально, а бампер уткнулся в убитый грунт площади. Выплеснутое взрывом из баков топливо окатило пулеметчика волной раскаленного огня.

Он вспыхнул и в доли секунды сгорел, обугленной головешкой скатившись по крыше кабины на землю в то время, как бронетранспортер, объятый пламенем, падал на бок.

Когда штрафники бегом по выжженной пшенице преодолели поле боя и, совершенно выбившись из сил, залегли за бревенчатым рядом деревянных колхозных строений, остовы перекореженных снарядами фашистских бронетранспортеров уже были совершенно черными от гари.

«Тридцатьчетверки», сходясь к центру, к колхозной площади, выкашивали мечущихся между избами вражеских автоматчиков. Один из мотоциклов, оставленный возле избы на улице, танк подмял левой гусеницей и раздавил, превратив в металлолом.

Немцы вели огонь, укрываясь за стенами здания правления и соседних изб. Они что-то кричали в дыму, отстреливались, пытаясь дать отпор наступающим с юга танкам.

Но тут штрафники открыли огонь с севера, со стороны хозпостроек. Едва переведя дух после стремительного броска по пшеничному полю, по команде Потапова они пошли в сторону площади, перебегая от избы к избе, тесня фашистов.

В ход пошли гранаты. Переменники, охваченные яростью и азартом наступления, напирали, не обращая внимания на усталость и жажду. Бойцы нутром воспринимали каждый орудийный выстрел, выпущенный по эсэсовцам «тридцатьчетверкой» или «семидесяткой», каждый снаряд, пущенный с окраины колхоза самоходными установками.

Эта мощная огневая поддержка наполняла измотанный организм приливом энергии, который казался неисчерпаемым. Кто-то, расстреляв боезапас, бросался на противника с прикладом или штыком наперевес, сходился в рукопашном бою, хватал автомат или винтовку поверженного противника и бежал дальше.

Среди немцев началась паника. Они стали отступать на запад, к реке, на бегу отстегивая и бросая амуницию, сумки и ранцы, и всякую прочую всячину, навьюченную и скрепленную ремешками на спинах. Кто-то, для скорости, расставался и с оружием.

Потапов уверенно вел бойцов к центру колхоза, от дома к дому, грамотно, с проверкой и зачисткой каждого строения, будь то покосившийся сарай или амбар на отшибе двора.

Демьян с Потапычем только успели перекинуться парой слов, еще когда они только вбегали на окраину «Октябрьского». Командир отделения Гвоздева похвалил и сказал, что обязательно, если выживут после атаки, будет ходатайствовать перед старшим лейтенантом Коптюком о поощрении группы и ее командира – Демьяна Гвоздева.

И хотя Гвоздеву, когда они только перебежали через поле, в какой-то миг показалось, что он сейчас просто упадет замертво от усталости, слова Потапыча словно открыли в нем второе дыхание. Да что там говорить: вдохнули вторую жизнь.

Должности-то они во взводе занимали одинаковые, но авторитет Потапова – в недавнем, до штрафбата, прошлом – боевого командира разведки, кавалера орденов, был для Демьяна и для остальных переменников непререкаемым. Он-то в командирах отделения без году неделя, назначен после нелепой и отчасти закономерной гибели Слесаренко, который словно смерти искал, дразнил ее своим бесстрашием, да и додразнился. А вот Потапов – этот кремень-человек – с первых дней в штрафбате стал правой рукой взводного, и по заслугам. Не зря же его Александров, командир отдельного штрафбатовского разведвзвода, до сих пор пытается переманить.

Вот и сейчас Потапыч возьми да и назначь его и остальных из группы в арьергард. Понимает, что Гвоздев «наелся» боя до такой степени, что если сейчас же не дать ему перекур, упадет без сил.