Хлопнула входная дверь. Перепугавшись, я вырвала из ящика пистолет и на носках побежала наверх. Домчавшись до четвертого этажа, полюбовалась на большую печать, украшающую 16-ю квартиру, отдышалась и стала медленно спускаться. На третьем этаже повстречала толстую леди, страдающую одышкой, — она тащилась наверх. Дождавшись, пока где-то на пятом она разберется с дверью, я опять взялась уродовать муниципальное имущество.

Не зря бытует мнение, будто злая баба стоит десятка мужиков. Теряя пот со лба, я расширила щель сантиметров до трех и просунула туда ладошку. Зацепила корреспонденцию двумя пальчиками, потащила. Не дыша извлекла из ящика, скатала в трубочку. Опять привстала на цыпочки — все ли взяла? Кажется, все. По крайней мере бумажное.

«За Родину!» — паршивая «патриотическая» газетенка. Ни врать, ни писать не умеют. На такие не подписываются — их бесплатно в ящики швыряют… Рекламный проспект — обувное объединение «Юничел», крупнейший российский производитель, неплохие сапожки… Сахар, соль, мука… телефоны… А спички где?.. Лощеный листок с великолепной полиграфией — «Голосуйте за нашего кандидата в облсовет!..». Рожа уже сытая, куда ему еще?.. Белый конверт, чистый, ни адреса, ни индекса, и вообще раскрытый. В конверте сложенная вдвое красивая бумажка с вязью и водными знаками. Тисненый российский герб с двумя горбоклювыми. Номер — 99237814, банковская печать. Фигуристые буквы на вычурном фоне: «Шестьдесят пять миллионов рублей»…

Что-то спина у меня зачесалась. Не крылышки ли там растут?

А Розенфельд и впрямь дура!

Понедельник оказался не таким уж пропащим. В семь часов вечера я позвонила Вересту. Повторять вчерашний спектакль с выходом «прокурорши», слава богу, не пришлось: трубку снял сам. Через полчаса мы встретились в кафе на Советской — он примчался взмыленный, полез обниматься, ругал меня последними словами, рассматривал на свет бумажку, хмыкал, цокал, щелкал пальцами — словом, вел себя не вполне адекватно.

Наконец успокоился:

— Это банковский вексель, Лида. Долговое обязательство. Ты не продашь эту бумажку за шестьдесят пять миллионов рублей. На финансовый рынок выставляется залоговый документ какого-либо предприятия, скажем, процентов на тридцать ниже реальной стоимости. Ищется покупатель, а еще лучше — несколько покупателей, и между ними разыгрывается хитрая комбинация, зачастую идущая вразрез с уголовно-процессуальным кодексом. То есть я хочу сказать, что обычный человек с улицы с этим документом ничего не сделает.

— Я понимаю, — кивнула я. — И Розенфельд, скорее всего, понимала. Она ведь библиотекарь, а не крановщица.

— И вот тут всплывает на поверхность загадочная фигура Байсахова Тимура Гамидовича. — Верест радостно потер руки. — Крупного предпринимателя с берегов Каспия, который любит за бесценок выкупать неблагополучные предприятия и умело оформлять их продажу в качестве процветающих.

Я пожала плечами:

— Байсахова можно копнуть. Если по зубам. Но он окажется чистым, помяните мое слово. Скупка предприятий не явный криминал. Серию убийств вы ему не пришьете. Разрабатывать следует не Байсахова…

— А того человека, который подписался раздобыть Байсахову вексель, — подхватил Верест, — естественно, не за бесплатно. Обстоятельства его поджимают: если через обусловленный промежуток времени, скажем через две недели, вексель не заработает на финансовом рынке, правление банка его аннулирует. Нужно найти этого человека. Отследить всех знакомых и партнеров дагестанца — через вторые, третьи лица, знакомых друзей, друзей знакомых… И едва на горизонте появится один из наших пяти…

— И что тогда? — перебила я. — Ну появится, скажем, некто Марышев… Или, допустим, некая Рябинина. — Я хихикнула: самой смешно стало. — Это повод объявлять их вне закона и бросать в колодец? Не улика, Олег. Даже не косвенная. Мало ли кто с кем знаком? Нужны конкретные доказательства причастности имярека к убийствам. А их нет. Вы найдете человека и на девяносто процентов будете знать, что он злодей, а он будет смеяться вам в лицо.

— Ну извини, — развел руками Верест. — Лучше работать с одним человеком, поэтапно доказывая его виновность, чем гробиться с пятью.

— Блажен кто верует.

— Ну знаешь! — рассердился он. — Кто из нас двоих работает в милиции? У меня создается впечатление, что ты.

— Не работаю я в вашей продажной милиции, — возмутилась я, — я книжки пишу. В том числе о милиции. И заметь, в моих книжках она выходит не всегда продажной. Удивляюсь почему.

— Подожди, не пойму я. У тебя есть предложение?

— Есть. Завтра я приду в вашу милицию. Встречайте. Или… послезавтра. Мне надо подумать.

— Хорошо… — удивленно протянул Верест, — будем ждать. А сегодня… пойдешь со мной в гостиницу?

Он смутился и опустил глаза долу, досадуя на собственную невоздержанность. А что тут такого? Ну взбрыкнули гормоны…

— Хорошо, — согласилась я, — пойду. Это было бы неплохим завершением дня.

И что мы, интересно, будем делать, когда у него кончатся деньги?

Пять часов забвения пролетели как один плотно сжатый эпизод. Я вернулась к половине первого — умотанная до безобразия. Из щели в мамину спальню доносилось размеренное сопение: мамочка начинала привыкать к выкрутасам дочери. Тихонько раздевшись, я поплескалась под душем и юркнула в постель. Но, вопреки ожиданиям, не уснула. Добрый приятель Морфей поднялся, помахал мне ручкой и ушел к другой, — дескать, вот какие мы загадочные. Истома гуляла по телу, будто коньяк по жилам, — совершенно не давая спать. Удача с векселем и последующие часы в гостинице возбудили меня до крайности. Я вертелась в одеяле, словно ротор вокруг статора. В результате поднялась, села за компьютер. Вошла в сеть и вызвала почтовую программу. Как там наш убийца — не повесился еще с горя?

Убийца, судя по всему, поживал прекрасно. Любопытства у него не поубавилось. «Если вам есть что сообщить по поводу пропавшего в кооперативе «Восход» предмета, пишите по адресу…» И полная абракадабра из символов и букв латинского алфавита.

Окончательно слетел сон. Я задумалась. Затем встала, подняла пальчиками полы ночнушки и на цыпочках скользнула в кухню. Сварила кофе, ссыпала на блюдечко печенюшки с помадкой, вернулась и опять задумалась. Вексель забрал Верест (корешам понес хвастаться), но кто об этом знает? Пусть они следили за мной. Ну и что? До подъезда Розенфельд результаты поиска читались на моем лице, как шестнадцатый кегель на белой бумаге. А на выходе из подъезда с векселем на груди я скорчила такое глубокое неудовлетворение, что самой смешно стало. В конце концов, прав Ромка Красноперов: я неплохая актриса — особенно в жанре немой сцены. А вечером, идя на встречу с Верестом, я опять не прошляпила — проверилась в проходном дворе за магазином для новобрачных. Не было ищеек. О встрече с милиционером нежелательные личности не знали. А если и знали — в чем проблема? Сплю я с ним!

В голове опять заварилась густая каша. Я отыскала блокнотик с адресами, принялась листать. Компьютерных гениев, кроме Ромки Красноперова, среди моих знакомых не значилось. Но компьютерные работяги были. С одним из них я в свое время трудилась в заштатном проектном бюро — он бесподобно заваривал чай. Вместе и рванули, — правда, в разные стороны: я в область неблагодарного сочинительства, он — в программисты одной солидной европейской лавочки, торгующей мебелью на всех материках.

Испытывая нарастающий стыд и срам, я набрала номер. На часах начало второго — нормальные люди спят во весь рост и до чужих проблем им — как до ближайшей туманности. Но Славик Кораблев, к моему огромному облегчению, не спал.

— Слушаю, — сказал он, и я почти почувствовала, как мою телефонную мембрану окутывает неистребимый табачный дым.

— Привет, Корабль, — сказала я. — Чем занимаешься?

Он удивился.

— А чем занимаются люди во втором часу ночи, дорогая? Конечно, работают. Привет, Косичкина, жутко рад тебя слышать.