«Пожалуй, этакие встряски полезны. Вон как присмирел гений-то наш», — подумал он.

— Завтра я встречаюсь с иранским представителем. Нужно будет передать ему видеокассету с записью проведенного вами опыта. И какое-то количество препарата. Сколько мы сможем дать?

— У меня осталось десять ампул. Думаю, половину можно отдать.

— А инструкция по применению? Способ введения и так далее…

— Подготовлю сегодня вечером.

— Сколько времени это займет?

— Часа три-четыре.

— Хорошо. Я подожду. Далее. Нужно будет сделать техническую документацию на препарат и на вакцину против него. Документацию продадим отдельно.

Разумеется, оговорим и вашу с Кариной долю. Вы — богатый человек. Рустам Каримович. Ну же, улыбнитесь! Я не монстр, не собираюсь держать вас здесь вечно.

«То есть утопишь в озере», — подумал Рус и улыбнулся.

— Вот и хорошо! — одобрил Беседин.

Сколько времени нужно для создания документации?

— Месяца два.

— В ваших интересах выполнить работу быстрее. Да, по поводу девчонки с ВИЧ-инфекцией. Она опять у нас. Хочу вас попросить заняться и этим. Надо выделить вирус, заложить в ваш музей. Впрочем, когда она оправится от побоев, — Беседин с легкой укоризной посмотрел на Зверева, — можно будет использовать ее, так сказать, в натуре. Она молода. Блондинка. Думаю, в картотеке Алексея Васильевича имеются любители субтильных блондинок… Кроме того, поступила еще одна особь, вполне пригодная для использования. Подумайте, как лучше ею распорядиться… Может быть, вам еще что-то нужно проверить? Дозу или путь введения. Подумайте.

Он с наслаждением подставлял свое пергаментное лицо под струю вентилятора.

— Кстати, нужно бы посмотреть, как там пленницы. А то наши мюллеры разошлись здесь не на шутку. Пусть Карина сходит проведает. Может быть, перевязка нужна или еще что-нибудь. Дайте ей команду, Олег.

Олег Владимирович подошел к телефону.

— Ну что, у нас все в порядке, правда? — улыбнулся Беседин, не сводя с Рустама своего тяжелого требовательного взгляда.

Каримов постарался улыбнуться в ответ.

— Ну и славно. Тяжело работать, когда отношения в коллективе напряжены.

Я вас прощаю, Рустам Каримович. Человек — создание слабое, подверженное искушениям. Кто без греха, в конце концов? И вы не сердитесь на Алексея Васильевича. Сорвался человек. Тоже можно понять. Обстановка была нервная.

Карине мы моральный ущерб возместим. Материально. Ну, давайте выпьем, друзья?

За мировую. Тем более что дела наши складываются как нельзя более успешно. И каждый из присутствующих внес свою лепту в общее процветание. Присаживайтесь поближе, Рустам Каримович. И ты, Олег. Коньяк у нас первоклассный, французский.

Мы с Алексеем Васильевичем уже опробовали. Олег, достань еще пару рюмок.

Каримов все улыбался, глядя на ставшее вдруг благостным лицо слегка хмельного Беседина.

— Понемногу, Олег, понемногу. Этот напиток нужно вначале вдохнуть. Вот так. Ну, за процветание и за мир? Во всем мире, — хохотнул Беседин.

Не глядя друг на друга, мужчины чокнулись и пригубили мягкий ароматный напиток.

— Теперь вот еще что, — вспомнил Беседин. — Вы принесли лекарство для Смагиной? Вакцину или что там? Нужно вылечить вице-премьера. Она так рьяно поддерживала нас на заседании правительства…

Каримов извлек из папки коробочку, положил на столик прямо под вращающийся пропеллер вентилятора.

— Зачем вы это сюда кладете?

— Я хочу показать… — улыбаясь, говорил Каримов, открывая коробку, — а то Олег Владимирович не доверяет мне. Вот, смотрите…

С этими словами Каримов сделал какое-то неловкое движение, словно покачнулся, и, желая удержаться на стуле, оперся ладонью на лежавшие рядком ампулы.

Раздался звон разбитого стекла. Мелкие крупинки желтоватого порошка завихрились в воздухе.

— Ты что? Что ты сделал? — закричал Беседин.

— Он это нарочно, сволочь, — с новой угрозой в голосе сказал Зверев.

— Что? Что произошло? — испуганно вскрикнул Олег Владимирович.

Мельчайшая желтая пыль тем временем витала вокруг сидевших у стола мужчин.

— Я нечаянно! — возопил Каримов. — Это недоразумение. Ничего страшного.

У меня этой вакцины предостаточно. Она абсолютно безвредна. Ну что вы так испугались? Это случайность. — Да выключи ты этот чертов вентилятор! — заорал Беседин.

Вентилятор замер.

— Я нечаянно. У меня голова закружилась внезапно, — оправдывался Каримов. — Давление подскочило, наверное. Мне казалось, что я падаю. Господи, я ведь порезался, — продемонстрировал он присутствующим окровавленную руку Каримов подошел к раковине, замыл кровь, взял тряпку, начал собирать со стола осколки стекла.

— Если бы тебя не было здесь с нами, я решил ты, что ты задумал заразить нас какой-нибудь гадостью, — пристально разглядывая ученого, проговорил Беседин.

— Ну что вы, Евгений Юрьевич! Только что говорили о мире и согласии — и опять подозрения! Ну как так можно? — дрожащим голосом отвечал Каримов. — Я наказан предостаточно. Я столько пережил за эти дни! Неужели вы так и будете подозревать меня каждую секунду? Мы с Олегом Владимировичем сходим сейчас в лабораторный корпус, и я достану новые ампулы для Смагиной.

— Ну хорошо, забудем, — ледяным тоном произнес Беседин. — Идите работать. Рустам Каримович. Через три часа жду результатов. Олег, проводи Рустама, а заодно забери ампулы.

Шагая под проливными потоками, Каримов беззвучно смеялся, подставляя сведенное мстительной гримасой лицо теплым струям июльского дождя.

Порой Лена приходила в себя, и в эти секунды пробуждения сознания ей казалось, что весь этот день — просто кошмарный сон, что она спит л сейчас.

Спит во сне — так ведь тоже бывает. В этом сне она находилась в больнице — поднимались к потолку стеклянные стены бокса. Она лежала на узкой кровати, похожей на больничную койку. Только вот какая-то странная женщина с распущенными по плечам волосами склонялась над нею и ухмылялась пьяной улыбкой.

Лена пыталась отогнать ее рукой, и тогда разливающаяся по всему телу боль возвращала ее к действительности. И черная пустота засасывала сердце. Не было никаких эмоций. Просто все внутри нее превратилось в огромную черную дыру.

Ей казалось, что она видит собственное сердце — маленький трепещущий комочек, стремительно летящий в никуда.

Сознание оставляло ее, чтобы через какое-то время снова вернуться болью. Иногда выскакивали неожиданные мысли: нужно купить Котьке арбуз. Он ужасно обрадуется. Витька вытащит арбуз из багажника, согнется, словно это стопудовая гиря, они будут смеяться. Мы будем петь и смеяться, как дети… Вити нет. Как это? Она никак не могла представить Витюшу — большого, бородатого, смеющегося Витюшу и… Даже в мыслях она не могла произнести это. Впустить в себя слово «смерть». Вдруг представила, как она должна будет сказать об этом Кирюше… И заплакала.

За окном стихал дождь. Шумный гомон июльской грозы перешел в монотонные звуки. Сквозь них прорывался иногда другой звук: словно где-то вдалеке что-то гудело. Какой-то мотор, что ли. Веревки больно впивались в руки, и это отвлекало.

Сгущались поздние летние сумерки. Комната тонула в полумраке. Лена повернула голову. Увидела на окне металлическую решетку. В памяти возникли чьи-то строки:

Ты будешь, как хину, глотать тоску, И на квадраты, словно во сне, Будет расчерчен синий лоскут Черной решеткой в твоем окне…

За стенкой не переставая стонала Лелька. Дверь бокса отворилась, и на пороге вновь возникла высокая женщина с распущенными волосами.

— Ну что? Как ты тут? — пьяным голосом спросила женщина.

Она подошла, села около Елены на пол.

— Выпить хочешь?

— Что?

— У меня водка с собой. Я ее спрятала, — захихикала женщина.

Она достала из-за пазухи пластиковую бутылочку из-под кока-колы.