Элиза весело рассмеялась:
— Никаких упоминаний об облегчении, а тем более о восторге, как бы ни обстояли дела в действительности.
Джереми хмыкнул:
— Думаю, нам следует выдумать нечто особое. По крайней мере, стоит попытаться. Когда еще выпадет такой случай?
Элиза в который раз поразилась необычному ходу мыслей Джереми.
— Как мы поступили во время своего путешествия?
Остановившись посреди просторного холла, Джереми повернулся к Элизе, взял ее за руку и, нежно сжав пальцы, посмотрел ей в глаза.
— Да. Именно так.
Сердце Элизы взволнованно забилось. Говорил ли Джереми о…
Разговор прервал удар гонга, возвестивший о том, что настало время обедать.
Сверху донеслись женские голоса — дамы спускались по лестнице. Гул мужских голосов послышался со стороны библиотеки.
Элиза с Джереми обменялись долгим выразительным взглядом.
Криво усмехнувшись, Джереми предложил Элизе руку:
— Идемте?
Подавив вздох, Элиза сказала себе, что у них будет еще масса времени, чтобы продолжить разговор, и, продев руку Джереми под локоть, направилась вместе с ним в столовую.
Если бы у Джереми оставались какие-то сомнения в том, каким видится их с Элизой будущий брак Леоноре с Тристаном, Ройсу с Минервой и лорду Мартину с леди Селией, они развеялись бы во время обеда, за которым не прозвучало об этом ни слова.
Неприятную тему деликатно обходили стороной, малейший намек на нее вызывал у гостей и хозяев замка чувство неловкости. Казалось, никто не хочет касаться щекотливого предмета из опасения задеть гордость Джереми, вынужденного, по общему мнению, уступить давлению общественной морали.
Между тем Джереми готов был склониться перед силой, но совсем иного рода.
Он лишь молча скрежетал зубами, думая, как оскорбительна для Элизы подобная «щепетильность».
Надо признать, ни он сам, ни Элиза не заявляли открыто о своих чувствах, и все же у него не укладывалось в голове, как Леонора или Тристан с Ройсом, знакомые с ним более десяти лет, могли оказаться столь слепы и не заметить правду.
Правду, бурлившую в его крови, заставляя трепетать каждый мускул.
Он изменился, стал другим. И преобразило его не только лишь полное опасностей приключение.
— У нас в Сомерсете год выдался довольно удачным, — произнес лорд Мартин в ответ на вопрос Ройса. — Посевные работы прошли успешно, и, если погода не подкачает, мы соберем превосходный урожай.
Разговоры мужчин вертелись вокруг коров, овец и видов на урожай. Джереми не представлял, как удавалось сдерживаться дамам, но беседа ни разу не коснулась жизни высшего света, даже отдаленно.
Справа от него Леонора обратилась к сидевшей напротив Селии:
— Мне придется подыскать детям новую гувернантку. А может быть, сразу двух. Наши девочки твердят, что хотели бы учить латынь, больше заниматься арифметикой и географией. Вы только представьте себе.
— О, я вас прекрасно понимаю, — отозвалась Минерва. — К сожалению, наши дочери настоящие сорванцы, и, конечно же, Ройсу не удается их приструнить. Но они, похоже, больше интересуются… тайной слежкой и тому подобными вещами, нежели вышиванием, музыкой или рисованием.
Родные и близкие с напускной беззаботностью болтали о пустяках, боясь затронуть даже намеком вопрос о женитьбе.
В середине обеда Джереми с Элизой уныло переглянулись. Судя по поджатым губам девушки, ее тоже изрядно раздражала эта искусственность.
Джереми подумал было, не предложить ли обсудить всем вместе объявление о помолвке, но поскольку они с Элизой не успели ни о чем договориться, счел за лучшее промолчать.
Размышляя о незавершенном разговоре с Элизой, он просидел молча до конца Обеда. Джереми часто молчал за столом, но на этот раз мысли его были заняты не месопотамскими письменами.
Элиза так и не сказала, каким ей видится их брак. Джереми не отличался проницательностью, когда речь шла о людях, тем более о женщинах. Элиза приходила к нему в спальню по ночам и с явной благосклонностью отнеслась к его ухаживаниям, но так и не сказала, чего же она хочет.
Он думал, что знает, надеялся, что не ошибся, и все же… Элиза не произнесла ни единого слова, на котором он мог бы построить свое будущее.
На самом деле, чем больше Джереми об этом думал, подвергая беспощадному анализу все события последних дней, тем тверже укреплялся в мысли, что все его рассуждения об их с Элизой будущем есть не что иное, как его измышления и фантазии. Он весьма вольно истолковывал поступки Элизы, рассматривая их сквозь призму собственных надежд, страхов и желаний.
Реальность же могла оказаться совсем иной.
Возможно, он ошибался.
А все сидевшие рядом с ним за столом были правы.
Что, если это так?
Он посмотрел на Элизу. Она тоже ела молча, не принимая участия в разговоре. Джереми попытался переосмыслить все, что прежде представлялось ему ясным и очевидным. Взглянуть на Элизу по-новому, непредвзято, бесстрастно. Заново оценить ее поведение, выражение лица, припомнить слова, произнесенные ею.
Возможно, вернувшись в привычный мир, она захотела скользнуть в уютную нишу, заботливо приготовленную для нее родителями, родственниками и друзьями, превратив свой брак в деловое соглашение, основанное на предрассудках, которые принято называть «давлением обстоятельств»?
Занять заранее отведенное место, несомненно, было бы проще.
Проще для них обоих.
Не легче ли уступить, расслабиться и следовать наезженной колеей, начав с традиционного объявления в «Газетт»?
От него требовалось лишь сделать Элизе предложение и предоставить событиям идти своим чередом.
Ему не пришлось бы преодолевать себя и пускаться в объяснения с Элизой, не пришлось бы менять свою жизнь, от чего-то отказываться, чем-то жертвовать. Если бы он выбрал брак, основанный на чувстве долга и взаимном уважении, обычное соглашение, заключаемое в высшем свете между мужчиной и женщиной…
Если бы он стремился именно к этому, то осуществить его желание было бы до смешного просто.
Но этого ли он хотел?
К тому времени как закончился обед и все поднялись из-за стола, Джереми больше не был уверен ни в чем. Ни в себе, ни в Элизе, ни в их устремлениях, ни в будущем, которое их ожидало.
Джереми задумал отправиться на продолжительную прогулку. На этот раз в одиночестве. Ему нужно было все обдумать, разобраться в себе, понять, чего он хочет, а затем найти ловкий способ выяснить желания Элизы, прежде чем он выставит себя на посмешище, предложив ей совсем не то, к чему она стремится.
Ему было бы легче осуществить свой замысел, будь у него возможность поговорить с Элизой наедине, без свидетелей, которые, как он и опасался, уже осаждали ее, нетерпеливо ожидая дальнейшего развития событий, но стоило всем покинуть столовую, как вниманием Элизы тотчас завладела ее матушка. Поглощенная разговором Элиза начала подниматься по лестнице вместе с остальными дамами, вероятно, направляясь в гостиную Минервы, излюбленное пристанище герцогини.
Проводив глазами Элизу, Джереми внезапно понял, что трое мужчин следуют за ним по пятам, и направился дальше по коридору, но не в библиотеку, а, минуя ее, к боковой двери, ведущей в сад.
Он вышел из дома, притворил за собой дверь и зашагал по посыпанной гравием дорожке, чувствуя, как с плеч падает огромная тяжесть, а мысли проясняются.
Этого он и желал. Простора и тишины, без которых невозможно думать.
Спрятав руки в карманы брюк, не отрывая глаз от дорожки, Джереми шел вперед. Он предпочел бы проехаться верхом или в двуколке, но рана давала о себе знать, предупреждая, что подобные занятия не для него.
Разум его следовал строгим доводам логики. С позиций логики Джереми рассматривал любой вопрос, который требовалось осмыслить.
Он должен был понять, как строить свое будущее.
Почему бы для начала не сравнить себя с другими мужчинами, чья история ему известна? Эта мысль показалась ему разумной. В глазах окружающих, да и в собственных тоже, Джереми был ученым, а не воином. Однако большинство знакомых ему мужчин, не принадлежавших к миру науки, несомненно, были воителями. И Тристан, и его собратья по клубу «Бастион», и Ройс, и все Кинстеры. Джереми хорошо знал эту породу людей.
