Это чувство, похожее на болезненное наваждение, не оставляло его. Элиза занимала все его мысли. Он жаждал обладать ею.

Эта странная одержимость, вселяя тревогу, пробуждала и его любопытство.

Джереми снял второй сапог и, не видя иного выхода, задул свечу, потом повернулся и улегся на спину, уткнувшись головой в подушку и вытянув ноги. Убедившись, что от Элизы его отделяет не меньше фута, он позволил себе расслабиться.

Насколько смог, однако это оказалось весьма затруднительно.

Матрас прогнулся, как Джереми и подозревал, но Элиза была к этому готова и не скатилась на другой край.

В комнате царил полумрак. Лунный свет, вливаясь в комнату через два маленьких квадратных оконца в стене высоко над кроватью, окутывал спальню жемчужно-серебристым сиянием.

— Отсюда далеко до Вулверстона?

Джереми ответил тем же будничным тоном, каким Элиза задала свой вопрос:

— Миль пятьдесят, а то и шестьдесят. Если мы выедем рано утром, то прибудем в замок засветло.

— Хм. Значит, завтра вечером мы вернемся, так сказать, в лоно общества.

Цепляясь рукой за край кровати, чтобы не соскользнуть к Джереми, Элиза подняла вверх ногу, обтянутую короткой штаниной и чулком.

— Я снова надену юбки, стану изображать леди. — Опустив ногу, она повернула голову к собеседнику. — А вы превратитесь в джентльмена-ученого.

Немного помолчав, Джереми забросил руки за голову и сцепил пальцы.

— Наверное, но мне думается, я буду уже не тем джентльменом-ученым, который не так давно покинул Вулверстон. Не могу поверить, что с тех пор прошло всего четыре дня.

— Слишком много всего успело случиться за эти дни. — Вновь уставившись в потолок, Элиза добавила: — И я уже не та молодая леди, которая танцевала на балу в честь помолвки Хизер и Брекенриджа.

Она почувствовала, как взгляд Джереми задержался на ее лице.

— В чем вы изменились?

Джереми понизил голос: вопрос прозвучал почти проникновенно.

Повернув голову, Элиза взглянула на него. На губах ее мелькнула улыбка.

— Прежде всего, теперь я знаю, что способна карабкаться по склонам и бродить по долинам долгие часы. Сказать по правде, раньше я и вообразить не могла ничего подобного. Лишившись слуг, которые подавали бы мне еду и исполняли малейшую мою прихоть, я все же неплохо справилась.

Джереми удивленно поднял брови.

— Я не сомневался, что вы справитесь.

— В самом деле? — Элиза ненадолго задумалась. — Возможно, я лишь убедила себя, что не выдержу, мне никогда не приходило в голову попробовать, и все же… было приятной неожиданностью обнаружить, что я вовсе не так беспомощна, как мне казалось.

Джереми фыркнул, устремив взгляд в потолок.

— Вы не более беспомощны, чем ваши сестры, просто у вас с ними разные интересы. Это немного напоминает мне нас с Леонорой. Мы оба внимательны к мелочам, любим брать на себя руководство, нам обоим не занимать упрямства и решительности, но мы применяем свои способности в различных областях. В тех сферах, что интересуют нас более всего. Я — в книгах и древних письменах, а Леонора — в семье. — Джереми посмотрел на Элизу и дождался, когда она повернется к нему. — У вас с сестрами намного больше общего, чем вам кажется.

Недоверчиво заглянув в его глаза цвета карамели, Элиза прочитала в них убежденность.

— Возможно, вы правы, — смущенно пробормотала она.

Действительно, во многом она разделяла взгляды Хизер и Анджелики. Взгляды довольно смелые. Элиза не считала себя отважной искательницей приключений, и все же… Снова подняв глаза к потолку, она задумалась над словами Джереми, потом откашлялась и решилась.

— Я подумала…

Она осеклась, не зная, как продолжить фразу.

— Я тоже, — тихо, но твердо произнес Джереми.

Элиза тотчас уцепилась за возможность отложить объяснение.

— О чем?

Она посмотрела Джереми в глаза.

Губы его чуть дрогнули.

— Сперва дама.

Элиза не смогла отвести взгляд. На мгновение она нерешительно замолчала, сомневаясь, взвешивая все за и против, а потом храбро бросилась с головой в омут.

— Я думала о нашем разговоре прошлой ночью. Вы говорили о людях вроде нас, оказавшихся в обстоятельствах, подобных нашим. Как они сдерживают себя условностями, полагая, что знают будущее… и из-за этого, возможно, не замечают того, что происходит с ними, не позволяют случиться тому, что могло бы случиться. — Элиза замолчала, но Джереми не отвел глаз, продолжая смотреть на нее. — Мне пришло в голову, что сегодня, возможно, последняя ночь, которую мы проведем наедине. — Она сделала движение, будто хотела вздернуть подбородок, но не так-то легко вскинуть голову, лежа на кровати. — А значит, скорее всего, это наша последняя возможность изучить, исследовать, если угодно, то, что «могло бы случиться». Завтра мы вернемся к привычной жизни, к знакомому окружению, вновь станем людьми, которыми хотят видеть нас другие. Мы уже не будем свободны, нас лишат выбора. Нас поймают в ловушку… ожидаемого исхода.

Джереми ждал, что Элиза продолжит, однако та молчала, глядя на него.

— Я согласен с вами, — кивнул он.

«Так скажи мне, что нам теперь делать?» — мысленно обратилась к Джереми Элиза. Но он не произнес больше ни слова. Казалось, он ждет, и Элиза поняла, что настала ее очередь говорить.

Что ж, двум смертям не бывать, одной не миновать. Если тебя ждет виселица за кражу ягненка, почему бы не украсть овцу? Она набрала в грудь побольше воздуху.

— Возможно, в нашем положении, когда думаешь слишком много и нередко сбиваешься с верного пути, легко совершить ошибку, и чтобы этого избежать, мы должны попробовать впустить в свою жизнь то, что «могло бы случиться», каким бы ни был исход. Ради нас самих, если ваша теория верна.

Их взгляды встретились. Джереми крепче сцепил пальцы за головой, с трудом сохраняя неподвижность. Он должен был дождаться от Элизы ясного знака, приглашения. Ему казалось, он понимает ее и думает так же, как она, но Элиза была женщиной, а Джереми давно усвоил, что с противоположным полом следует вести себя осторожно. Когда Элиза снова выжидающе замолчала, он предпринял отчаянную попытку подстегнуть свой ум, вялый и измученный бесконечными раздумьями о том, что случится. Ум, обессиленный вожделением.

— Это… — он прервался, чтобы откашляться, — возможно, было бы разумно.

Одно мгновение Элиза изучала его, потом нахмурилась и заговорила чуть более решительно:

— На самом деле я считаю, что исследование необходимо. Но это лишь моя точка зрения. — По-прежнему хмурясь, она приподнялась на локте. — В общем, я подумала, нам стоит попробовать еще раз.

Она наклонилась и поцеловала Джереми.

«Наконец-то!» Воинственный дикарь внутри его с победным воплем вырвался на волю.

Отбросив назад волосы Элизы, Джереми обхватил ладонями ее лицо и впился губами в ее губы.

На краткий миг они замерли в жарком противостоянии, в древнем как мир противоборстве воль и желаний, готовые вступить в битву и взять верх над противником, но в следующее мгновение Элиза дрогнула и покорилась, уступив главенство Джереми.

Покоряя и подчиняясь, торжествуя победу и принимая поражение, они вели немой разговор; поцелуй увлекал их шаг за шагом все дальше, в огненную бездну страсти.

Целуя других женщин, Джереми никогда не испытывал ничего подобного.

Конечно, он чувствовал обычное в таких случаях нетерпение, усиливавшееся с каждым поцелуем, с каждым жарким вздохом. Но ему вовсе не хотелось спешить, он наслаждался каждым мгновением этого волнующего «исследования», как изволила выразиться Элиза.

Их поцелуи, губы, прильнувшие к губам, страстное сплетение языков дарили сладость, головокружительное, пьянящее блаженство. Джереми не ощущал такого восторга, даже разгадывая тайны редчайших шумерских текстов, даже читая давно потерянную древнюю месопотамскую табличку.

Элиза теснее прижалась к нему. Прикосновение ее нежной кожи, ее мягких женственных округлостей отозвалось дрожью желания в мускулистом теле Джереми.