Само собой, прошло долгое время, прежде чем мы стали понимать друг друга достаточно хорошо, чтоб обсуждать что-либо всерьез. Хоть и не такое долгое, как ты можешь подумать. Начать с того, что выяснилась одна важная вещь: он уловил на языке тускарора довольно много слов, только, как всякий умный пленник, представлялся, что понимает гораздо меньше, чем понимал на деле. Кроме того, он оказался скор на учение. Тебе известно, что языки — мое особое искусство: я подслушал однажды разговор, что Мышь, мол, способен потолковать даже с камнем и получить от него ответ, — однако и Угрожающий Копьем доказал, что наделен тем же даром. Уже к первому снегу мы неплохо понимали друг друга, пользуясь смесью двух языков — его родного и моего. А когда слов не хватало, он умел выразить почти любую мысль, даже сплести целое повествование движениями рук и тела и сменой выражений на лице. Умение, на которое стоило посмотреть.

Когда меня обнаружили, капитан пришел в ярость и приказал определить меня на самую черную работу и кормить как можно хуже. Так что в этом путешествии мне привелось хлебнуть горя, пока матросы не прознали, что я умею петь морские песни, а также новые баллады из Лондона, тогда мне сразу стало полегче. Позже капитан, мистер Эдуард Спайсер, задал мне вопрос, владею ли я оружием. На что я ответил, что актер обязан знать толк в фехтовании и прочих военных ремеслах, ввиду того что мы должны разыгрывать битвы, дуэли, убийства и так далее. И капитан заявил, что вскоре мне выпадет случай доказать это не на сцене, а в схватке с настоящим противником, поскольку мы плывем в Испанскую Америку ⁶

Легко догадаться, что бледнолицый стал у нас в поселении излюбленной темой для разговоров. Люди в большинстве своем относились к нему неплохо, потому что он был по характеру дружелюбен и усерден в работе. И молоденькая пленница не соврала — он действительно хорошо пел и танцевал. Даже Большой Нож не мог удержаться от смеха, когда бледнолицый принимался скакать и прыгать вокруг костра, а когда он прогулялся на руках, хлопая пятками, как в ладоши, несколько женщин обмочились от хохота — так мне передавали. И песни его, хоть и странные, все равно были приятны для слуха.

Впрочем, кое-кто оказался им недоволен. Молодые сердились на то, что он очень нравится женщинам, и время от времени то одна, то другая ведет его в какое-нибудь укромное место, чтобы доказать это на деле. А старый Выдра не уставал рассказывать всем, кто соглашался слушать, что давным-давно целая орда бледнолицых вторглась с юга, из страны Тимуку, на земли маскоги, разрушила лучшие поселения, а людей кого забрала в рабство, а кого прикончила сразу. Вероятно, так оно и было: когда мы сами отправились на юг, то обнаружили, что там нынче никто не живет, одни развалины.

Угрожающий Копьем заверял, что это были бледнолицые другого племени, с которым его племя враждует и ведет войну. Но верил ему не каждый, а Выдра настаивал, что все бледнолицые одинаковы и слишком опасны, чтобы подпускать их к себе. Я, признаться, начал побаиваться за жизнь пленника.

Наконец мы приплыли к новым землям, и там присоединились к нам «Добрая надежда» и иные корабли, названий которых не ведаю. И мы атаковали испанскую эскадру и захватили галеон «Буэн Хесус» с богатой добычей; вот и следует признать, что Уилл Шекспир, актер, по собственной великой глупости стал пиратом соленых морей.

А ранней весной на нас напали катоба.

Нет, это был не просто набег. Они нагрянули крупными силами, ударили стремительно и в полную силу, убили и захватили в плен почти всех, кто работал в поле, прежде чем те успели укрыться за оградой. Они выскакивали из леса и лезли на частокол, как муравьи, и не успели мы опомниться, как пришлось сражаться прямо у порога наших жилищ.

И тут Угрожающий Копьем поразил всех. Без малейших колебаний он подскочил к козлам для сушки мяса, выхватил длинный шест и бросился на ближайшего катоба, пырнул того в живот, как копьем, а потом добил ударом по голове. Подобрал выпавший из рук противника лук и принялся стрелять.

Друг мой, я жил долго и чего только ни видел, но никогда не удивлялся так, как в то утро. Это бледное беспомощное создание, не способное вытесать наконечник для копья, или развести добрый костер, или отступить с тропы хотя бы на пять шагов в сторону и не заблудиться, — этот человечек косил катоба, как гнилые кукурузные стебли! Одного он срезал прямо с верхушки частокола, и не вблизи, а с поляны возле хижины совета старейшин! Думаю, что он вообще не промахнулся ни разу, не пустил мимо ни единой стрелы. А когда стрелы кончились, он взял у павшего воина боевую дубинку и стал сражаться рядом с нами плечом к плечу, пока мы не выбили всех нападавших до последнего.

А позже он, кажется, даже не допускал мысли, что совершил что-то особенное. Заявлял, что все мужчины его страны умеют драться на палках и стрелять из лука, умеют с детства. «У меня получилось бы еще лучше, — говорил он, — будь у меня лук в рост стрелка и подходящие стрелы, выточенные в моем отечестве…» И лицо у него становилось печальным, как всегда, когда он вспоминал родину.

С того дня уже никто не смел молвить слово против Угрожающего Копьем. Вскоре Тсигейю объявила, что усыновляет его. Поскольку это Делало его братом Большого Ножа, он обрел в нашем поселении полную безопасность. Из этого также следовало, что я стал ему дядей, однако он оказался достаточно разумен, чтобы ни разу не назвать меня эдутси. Мы остались добрыми друзьями.

Затем мы повернули на север, к Вирджинии. Капитан Спайсер по поручению сэра Уолтера Рэли ⁷ желал навестить англичан, основавших форпост на реке Роанок, и убедиться в их благополучии. У побережья бушевали сильные ветры, и мы многократно подвергались жестокой опасности, однако после долгого плавания достигли острова Хатараск⁸. Капитан направил матросов в шлюпках разведать фарватер. И покуда мы выполняли задание, вдруг налетел великий ураган, разбросал наши лодки по морю, а многие перевернул, и моряки утонули. Однако лодку, где находился я, отнесло прочь от всех остальных, далеко к западу и к главному берегу. Мы укрылись в устье реки и, увы, едва высадились на сушу, подверглись нападению дикарей. Все погибли, в живых остался лишь я один.

Я жалел беднягу — занесло его так далеко от дома, и почти наверняка не видать ему больше своих соотечественников. Хорошо хоть у нас ему жилось получше, чем в племени тускарора, — это не говоря уж о его участи, если бы те, с побережья, его не упустили. Вспомни бледнолицых, которые надумали поставить деревню на островке к северу от Вококона, и как Поухатан их всех перебил!

После спасения я несколько дней шел в одиночку вверх по реке, однако на меня внезапно напали индейцы другого племени; эти убивать не захотели, однако без малого год держали меня в тяжких трудах как раба. Пока меня не увели от них нынешние мои хозяева, тоже дикари, и среди них мне за мои грехи уготовано жить до конца моих дней.

От него осталась большая кипа говорящих шкур, и я их сохранил.

He то чтобы надеялся, что рано или поздно выпадет случай показать их кому-либо, кто сумеет их разобрать, — вряд ли бледнолицые хоть когда-нибудь доберутся до наших холмов, им и на побережье-то едва-едва удается выжить. Я хранил шкуры просто как память о своем друге.

Но до них оказались охочи жуки и мыши, а нацарапанное на коре в сезоны дождей отсырело и обветшало, так что сейчас от кипы сохранилась лишь тонкая пачка. И, сам видишь, в ней есть такие кусочки, что и листками не назовешь, — клочки да обрывки. Вроде вот этого, изъеденного червями:

…что касается индейцев (так уж их прозвали, хотя, если это Индия, тогда я ветхозаветный иудей), то сами они на своем языке именуют себя анийвуийа. Что в переводе означает «истинные или главные люди». Другие племена кличут их чероки, однако ни смысл этого слова, ни откуда оно взялось, мой друг Мышь объяснить не взялся. Эти индейцы…