Через полчаса Чик, игнорируя звонок, барабанил в дверь. Войдя в дом, положил руку — Тому показалось, слишком фамильярно, — на седло велосипеда и по-хозяйски его погладил. Однако быстро перешел к делу.

— Под крышей дерево — весь дерьмо. Менять надо.

Это как раз то, чего боялся Том и о чем твердила Бет. В городе с подобной влажностью многочисленные деревянные постройки не прочнее замков из песка. Дома смывает оползнями; бревна пропитываются водой и гниют, становясь сплошной мокрой массой, отчего медленно оседают фундаменты. О жилище требовалось заботиться с терпением матери, ухаживающей за неизлечимо больным ребенком. Именно поэтому коллеги Тома с кафедры английского языка проводили уйму времени в рабочих фартуках за ремонтом и реконструкцией, детально обрисовывая друг другу, что им удалось найти на складе стройматериалов в Ороре. Многие годы Том не желал признать очевидное, теперь настало возмездие.

— Большой проблема, — в голосе подрядчика послышалась раздражающая нотка удовлетворения. Он протянул Тому вырванный из блокнота и сложенный вдвое листок бумаги. — Я считать расценка.

Том с трудом осмелился развернуть листок. Дом пора сносить. Но сам участок по крайней мере наверняка сколько-нибудь стоит.

С застывшим от мрачного предчувствия лицом прочел написанное Чиком:

Сумма пустяковая в сравнении с тем, что запросил бы настоящий подрядчик, даже Том это знал.

— А крыльцо? — услышал он собственный молящий шепот.

— Я заключаю с вами сделку, мистер, — ответил Чик бегло, с американским прононсом, будто до сего момента нарочно ломал язык. — Крыльцо плюс крыша — пять штук баксов ровно.

В Клондайк-билдинг, у себя на рабочем компьютере Бет открыла папку «Черновики» и в шестой раз за два дня перечитала письмо, которое писала Тому. Не пойдет. В теперешнем варианте оно звучит более замысловато, чем следует; Том наверняка воспримет его неправильно и тут же сделает глупые выводы. Нужно сказать все необходимое четко, ясно, не уклоняясь в сторону, так, чтобы исключить вероятность сомнений, возражений или, еще хуже, насмешек. В течение последних недель Бет дала себе лишь одно обещание: никогда больше она не воспримет уничтожающий, плоский цинизм бывшего мужа, не увидит презрительно скривленные венгерские губы и высокомерно заломленную черную бровь с седыми волосками. Не услышит его сдавленного смешка. Она не позволит себя донимать, хватит уже.

Бет злило, что Тому до сих пор удается вызывать в ней чувство настороженности. Почему, черт побери, она должна быть дипломатичной? С растущим негодованием Бет пробежала глазами черновик письма:

Она распечатала текст, потом щелкнула по «Написать». Вконец обозлившись на Тома, который испытывал ее терпение и воровал время, Бет набрала:

«Том! Врач прописала Финну диету, и мы надеемся, ты поможешь в ее соблюдении».

Далее следовали указания, уместившиеся в один небольшой абзац. Не желая давать себе и возможности послабления, Бет отправила письмо немедленно. Том этого заслуживает, так ведь? Единственный раз она пошла ему наперекор, не оставив ни малейшей лазейки. Глядя, как уходит сообщение, Бет небезосновательно гордилась своей отчаянной смелостью.

Впрочем, позже она зашла в «Отправленные», перечитала проклятое письмо, содрогнулась от его тона и отправила крошечную записку, начинавшуюся со слов «Прости, я была на работе, торопилась, когда…». И она ненавидела Тома, заставлявшего ее писать подобное.

Том проснулся в кромешной темноте, и ему показалось: во дворе заканчивается ссорой пьяная вечеринка: раздавались резкие голоса кричавших друг на друга мужчин, слышался тяжелый звук падения каких-то предметов. Не трупов ли? На светящемся экранчике будильника — 7.00. Финн ночевал у Бет, и Том собирался поспать подольше, однако теперь был вынужден влезть, шатаясь, в рубашку и брюки. Самый громкий голос снаружи принадлежал Чику. «Mas rapido![110] Шевели задницей, ты!» — выкрикивал он, а потом: — «Mierda!»[111] Последовал грохот, точно от лобового столкновения двух машин, затем жуткий глухой стон откуда-то снизу. Несколько секунд тишины — и на улице язвительно рассмеялись.

Когда Том рискнул выйти на крыльцо за газетой, подрядчик заметил его и махнул рукой в сторону метавшихся позади теней.

— Мексиканские ребята, — сказал он, будто этим все объяснялось.

Потом протянул Тому руку, ладонью вверх.

— Сегодня вы дать мне одна тысяча доллар.

Вполне законное требование прозвучало как угроза, произнесенная под дулом пистолета.

— Мне надо будет сходить в банк и снять…

— Когда открываться банк, — не спросил, а веско заключил китаец.

Накрапывал дождь, тьму постепенно вытеснял сероватый свет, и Том видел, что слово «ребята» совершенно не подходит к ватаге неуклюжих мужчин со скорбными лицами. Чик рядом с ними казался ребенком. В середине зимы, в промозглую пору, мексиканцы шлепали в легких сандалиях на босую ногу, пятки у них почернели от грязи. Рабочим принадлежал красный грузовик, заметно лучше и новее ржавой колымаги Чика. Время от времени мексиканцы отходили к своей машине покурить и по очереди хлебнуть из термоса. Том прикинул, сколько их приблизительно, и ему показалось — много, целая дюжина по меньшей мере. Однако стоило пересчитать, и больше пяти никак не выходило.

За утро у дома выросла, очевидно, сама собой, опасная конструкция из щеток, бревен, частей водосточной трубы, бамбуковых палок. Был там также багор, кусок лестницы и столб, на котором сохранился указатель «Стоянка — 2 часа», прикрученный пальмовыми волокнами. Том видел, как человек по имени Ласаро доверялся таким ненадежным лесам, порхая с опоры на опору, словно попугай по жердочкам. У Тома и без того уже голова шла кругом, а теперь, стоило вспомнить заявления Чика — «ста-ра-ховка», — сразу противно скрутило желудок. Хозяин за все несет ответственность?

Рабочие непринужденно проникли в дом, их грязные следы отпечатались повсюду. Том подошел к туалету и в приоткрытую дверь увидел оправлявшегося мексиканца. Ничуть не смутившись, тот чуть скривил в улыбке губы. В полдень бригада собралась за кухонным столом и дружно принялась обгладывать крылышки жареных цыплят. Их купили первым делом, решил Том, на деньги из тысячи, выданной Чику пачкой новеньких пятидесятидолларовых банкнот.

Потом настал черед разрушений. Вооружившись ломами, рабочие влезли на крышу, стали сбрасывать оттуда во двор черепицу и куски деревянного настила. Дом ходил ходуном от треска, стука, грохота и непрерывного шума падающих обломков. Помимо этого, Том постоянно слышал Чика, подгонявшего своих несчастных «парней», — даже обезьяна-ревун в Вудлендском зоопарке не издает таких оглушительных воплей. Как мексиканцы терпят подобное обращение, было для Тома загадкой, сам бы он на их месте уже давно пришел в бешенство. Они, однако, безропотно принимали тиранию Чика, словно один из фактов американской жизни вроде ненастной погоды.