Дойдя до фамилий на букву «Т», Том уже почти начал набирать номер Яна, но потом передумал. Их встречи с Яном проходили в оживленных спорах о Шелли, Томасе Гуде[79], Харди, Гиссинге, «Филантропах в рваных штанах»[80], Дике Френсисе, Тони Блэре, однако разговор о семейных делах не заходил ни разу. Ближе всего приятели подошли к обсуждению интимной сферы, когда Ян признался, что у него было подозрение на рак предстательной железы и паника.
Как обрывок птичьей трели в театре четче обозначает тишину, так и присутствие Яна на горизонте подчеркивало одиночество Тома. Если не с Яном общаться, то, выходит, больше и не с кем. Том подумал: такое положение дел надо бы изменить.
Он пробовал учиться спокойствию у сына, который, казалось, легко и невозмутимо принимал новый порядок жизни, осыпая отца жуткими каламбурами и рифмованными шутками.
— Мишка-панда в бар зашел… Ой!
— О нет, — стонал Том.
— Почему цыплятки перешли площадку?
— Не знаю я, и знать не…
— Чтобы попасть на другую сторону!
Однако Финн теперь называл Бет «моя мама», будто все время представлял ее Тому, словно какую-нибудь незнакомку. Сначала Том истолковал это как тонкую дипломатию, потом предположил: ребенок, видимо, просто заявляет о своем праве на то, что ему законно принадлежит: моя мама, мой папа, пытаясь вновь соединить распадающуюся семью. В остальном же, во всяком случае внешне, Финн, курсировавший между Беллтауном и Квин-Энн, был весел и полон энергии. Мальчик с мишкой в рюкзачке походил на маленького пассажира общественного транспорта, обладателя сезонного билета.
Без Финна Том ощущал себя затерянным в дикой, пустынной местности. Вечер за вечером приходилось с трудом прокладывать тропинку от одного часа к следующему. Раньше они с Бет смотрели передачи вроде шоу «Риск!», и Том, дурачась, выкрикивал: «Что такое Чили?» или «Чем занимается маникюрша?» — подражая манере ведущего, встречавшего каждый ответ игрока очередным вопросом. Клоунада, теперь представляющаяся идиотской, надуманной. Том без улыбки, даже сердито посмотрел на экран — показывали очередной эпизод «Сайнфельда»[81], и когда пошел первый блок рекламы, переключил канал. Пи-би-эс был не лучше, чем «NYPD-Блю», там гнали «Величайшие хиты Элтона Джона» и повторяли «Угождают ли вам?»[82] двадцатипятилетней давности. Том подумал: уж лучше пусть правительство финансирует, хотя бы незначительно, парики Элтона Джона или побитых молью коллег Джона Инмана[83], а не вкладывает деньги в ядерные боеголовки.
Хотя Том время от времени покупал книги через «Библиофайнд» или «Амазон» и торговался на сайте «НайдиДом», он никогда не проводил много времени в Интернете. Теперь же каждую ночь мышка проезжала по коврику целые километры. Том распечатывал кроссворды из «Гардиан» и «Таймс», потом уходил на кухню и пытался додуматься, что бы это могло быть — «Ужасная ошибка в прошлом (9)». В десять утра поднимался со стаканом вина в кабинет, через Интернет подключался к Би-би-си и слушал новости уже следующего дня в эфире программы «Сегодня» с Джоном Хамфрисом и Сью Макгрегор. В одиннадцать спускался вниз, в Соединенные Штаты — к местным новостям по Седьмому каналу. Никогда раньше не был Том до такой степени в курсе всевозможных ежедневных мелочей: начиная от красного амазонского попугая из округа Дарем, спасшего семью из шести человек от смерти в огне, закричав «На помощь!» (причем сама птица сгорела), и заканчивая Кеном Гриффи-младшим, знаменитым центральным принимающим бейсбольной команды «Сиэтл Маринерс», который категорически отказывался быть проданным в «Нью-Йорк Мете» и готовился заключить контракт только с «Цинциннати Редс».
Около полуночи Том снова поднимался на второй этаж, чтобы по возможности выспаться, растянувшись по диагонали на громадной кровати и постоянно приходя в сознание от осязаемого, холодом пронизывающего отсутствия Бет. Специально для периодов неурочного бодрствования он сложил на прикроватной тумбочке стопку развлекательной литературы: «Увеселения веселого Веселейтерса», избранные рассказы Саки[84], «Отложенное дело и другие рассказы»[85], «Этот неподражаемый Дживс!»[86]. Вздрагивая и резко выпадая из сна, Том хватал первую попавшуюся книгу — в три, в четыре утра очень важно не допустить ни единой минуты опасного самокопания.
Том вернулся домой, проведя последнее за семестр занятие, и, видимо, тогда его внутренний контроль несколько ослаб, поскольку в тот день он сделал самое досадное открытие.
Стояла необычайно ясная для декабря погода. Холодный сухой ветер дул со стороны Аляски, и из окна аудитории Том любовался видом горы Рейнир, отстоящей всего на пятьдесят миль, ее склонами в ослепительных снегах с густо-малиновыми тенями. Дома, на Десятой авеню, солнечные лучи нещадно высвечивали облупившуюся зеленую краску, покрывавшую крыльцо, и дырявые — в тех местах, где прогнила древесина — доски. Том напомнил себе: как-нибудь после рождественских каникул надо будет возобновить охоту на строителя-подрядчика, хотя она, по всей вероятности, вновь окажется бесплодной.
Тома внезапно поразили царившие вокруг темнота, грязь и беспорядок: старая, купленная на распродаже домашних вещей мебель, обивку которой сильно изодрала Ходж — кошка, попавшая под машину в четвертый день рождения Финна; сломанный велосипед Бет, разбросанные газеты и журналы. На ковре валялись сухие листья и труха от бумажных упаковок для книг, на истерзанном диване — клетчатая пижама Финна. В южное окно, выглядевшее так, словно его намазали жиром, тщетно пыталось заглянуть низкое зимнее солнце. Жилище в точности напоминало — вот оно, открытие, сделанное Томом — дом № 127 по Лейдисмит-роуд.
127, Лейдисмит-роуд, Илфорд, Эссекс, Англия, Великобритания, Европа, Земля, Вселенная, Космос.
Том в ужасе осознавал, как родительский дом находит новое воплощение в стенах его собственного. Два дома всегда казались ему абсолютными противоположностями: систола и диастола, восток и запад, инь и ян, но теперь стало понятно: тот и другой — это, в сущности, одно и то же.
Приехав в Англию ни с чем, семейство Саньи активно запасалось всем подряд. Задолго до переезда на Лейдисмит-роуд они набили квартирку, находящуюся в собственности муниципалитета, фольгой, веревочками, старыми газетами, картоном. Каждая пустая баночка из-под джема промывалась, высушивалась и убиралась на полку в ожидании того дня, когда банки от джема станут на вес золота. В 1959 году, после того как отец Тома, бывший учитель математики из Будапешта, получил работу в бухгалтерии «Раунтриз», кондитерской фабрики, и Гарольд Макмиллан[87] со своим лозунгом «Так хорошо вам еще никогда не было» победил на выборах, Дженвей (теперь их фамилия звучала так) приобрели собственный дом под двадцатипятилетний залог.
И впервые прозвучали скорбные слова «Нащ Дольг». В возрасте семи лет услышал Том имя гневного и сурового бога, явившегося, дабы с неусыпной бдительностью царить над семьей Дженвеев. Нащ Дольг отвечал на все важные вопросы: почему мы не можем купить машину? Почему не можем поехать на берег моря? Почему я должен ходить в школу в старых брюках? Преданное служение богу по имени Нащ Дольг не отдало Дженвеям во владение узкий, с каменной штукатуркой и фонарями на фасаде пыльный и грязный замок, соединенный с соседним строением общей стеной, а лишь обеспечило условное проживание в нем, на Лейдисмит-роуд. Во всех жилищах, подобных этому, царила бедность; зимой камины, топившиеся углем, никак не могли нагреть гостиные, скрытые за одинаковыми аккуратными занавесочками. Но зато в сильные туманы, какие иногда еще опускались на предместья Лондона, не нашлось бы места лучше Лейдисмит-роуд: тогда уютно освещенные домики превращались в настоящие убежища от мглы, пропитанной фабричным дымом.
