Несмотря на присутствие двадцати гостей и оркестра, зал все равно выглядел пустым. Люди сидели кое-где, в креслах и на диванах, очень далеко друг от друга, как пассажиры в практически безлюдном зале ожидания.

— Не принести ли вам чего-нибудь выпить до начала? Белого вина или воды «Эвиан»?

— Вина, — ответила Бет странным, напряженным голосом.

Юргенсены явно силились совладать с обширными пустыми пространствами гигантской комнаты. Громадный сине-розово-лиловый шедевр Чихьюли[63], выдутый из стекла, свисал с потолка и изображал не то тропический водный организм, не то самые большие в мире женские гениталии. Под украшением одиноко стоял стол, за которым могли бы пообедать по крайней мере восемь человек, на столе помешалась коллекция фотографических портретов в рамках, увеличенных до размера инфолио и даже крупнее. По обеим сторонам открытого камина — в нем запросто можно было зажарить целого быка — висели два внушительных абстрактных полотна, выполненных в землистых тонах. Однако предпринятые ухищрения не уменьшали зал, пусть только зрительно, до приемлемых размеров, а лишь подчеркивали его непомерную огромность.

Бет обходила сзади массивное белое кресло, и навстречу ей протянулась чья-то тощая рука с голубыми часами. Сидящий поднялся, и Бет, казалось, невероятно удивилась.

— Стив? — воскликнула она. — М-м… познакомься, мой муж — Том. Том, это Стив Литвинов.

— Я так рад, что вам удалось прийти.

Стив совсем не соответствовал описаниям Бет. Худой, смуглый и лысый, поверх малиновой рубашки, расстегнутой так, что видны густые черные волосы на груди, — кожаный пиджак. Увидев шефа жены, Том убедился: кроме него самого, в зале нет больше ни одного мужчины в галстуке.

Стив наклонился к Тому и таинственно шепнул:

— Лиз — просто клад!

Разыскали два стула, и Том подвинул свой поближе к Бет. Когда принесли вино, он коснулся ее руки.

— Ты — Лиз?

— Так он меня зовет, — ответила Бет внезапно ослабевшим голосом.

Концертную программу открыл фальцет, под аккомпанемент лютни исполнявший «Мою усладу» Морли[64]. Было вдвойне удивительно слышать чистый, высокий, словно у мальчика-певчего, голос, изливавшийся из уст румяного рыжебородого мужчины, судя по виду — любителя промочить горло пивком.

В перерывах между номерами тот или иной музыкант выходил на авансцену и популярно рассказывал о своем инструменте.

— Лютня произошла от древнего арабского инструмента под названием «уд» или «арабская лютня». В Европу ее завезли мавры в начале восьмого века нашей эры, то есть в период испанского завоевания…

Музыкант с лютней преувеличенно интонировал, когда говорил, — будто перед ним сидели туповатые дошкольники; потом оркестр исполнил композицию «Мой повелитель с маскарада». «Раздражающая привычка говорить свысока в большей степени характерна для Запада вообще, нежели конкретно для Америки», — подумал Том. В изменчивом, непостоянном обществе, все представители которого чужие друг другу, ничто не является само собой разумеющимся, ничто не выводится из прежних знаний или предыдущего опыта. Все требует точного определения и ясного изложения. Ирония нынче не в моде. Вот и получается…

— «Виола да гамба» — в буквальном переводе с итальянского — «ножная виола». Такое название инструмент получил, поскольку на нем играют, держа его между ног.

Крепкие голые ноги говорившей музыкантши, прямо скажем, выдержали бы и концертный рояль. Том взял Бет за руку и не выпускал ее, пока играли бодрую песенку «Мускат и имбирь».

Музыка была восхитительна, болтовня о цимбалах и теорбе — чудовищна, хотя и говорили о каждом инструменте не более минуты. Том, впрочем, аплодировал вместе с остальными, не желая подводить Бет.

В конце представления Стив Литвинов подошел, чтобы познакомить их со своей женой, Джойс. Телеса ее тесно обтягивал небесно-голубой брючный костюм, и издалека она могла бы сойти за мать Стива. Схватив Тома за руку, Джойс протрещала:

— Правда, невероятно интересно узнать об истории различных музыкальных инструментов, составляющих оркестр?

Финн, в пижаме, с мишкой в руках, тихонько спустился вниз.

В гостиной на диване Кортни боролась со своим приятелем Джошем — он пришел сразу после отъезда мамы с папой.

— Джош, ты победил! — сказал Финн.

Футболка Кортни съехала вниз, и одна полная грудь вылезла наружу. Сосок был коричневый и торчал.

— Финн! — воскликнула Кортни, натягивая футболку на плечи. — И давно ты там стоишь?

Финн улыбнулся ей. Вот бы она еще разок достала грудь!

— Я не могу заснуть. Пусть со мной кто-нибудь полежит.

Все проследовали к ужину; женщина лет тридцати дотронулась до рукава Тома.

— Я слышала вас по радио, так забавно и остро!

Том с удовольствием побеседовал бы с ней, однако, найдя свое место по карточке, где замечательным каллиграфическим почерком была выведена его фамилия, увидел: та женщина, да и Бет тоже успели сесть на другом конце длинного стола. Том остался в одиночестве, комплексуя по поводу своего галстука.

После гигантской гостиной показалось, будто столовая относится к совсем другому дому. Узкая, озаряемая свечами, она напоминала коридор. Впечатляла стена, обращенная к озеру и полностью выполненная из стекла. Официанты сновали туда-сюда за спинами гостей, разнося блюда, не обещавшие никаких изысков. Со стула Том оглядел газон размером в пол-акра и увидел освещенную пристань, у которой стоял гидросамолет и два белых прогулочных катера на якоре.

Рассмотрев самолет, Том повернулся к соседке справа:

— И кто же сегодня прибыл по воздуху? Или это личный транспорт хозяев?

— Джек и Марси, — ответила женщина, кивнув на мужчину, сидевшего напротив и похожего на одного из аспирантов Тома.

— Избавляет от нервотрепки на Двадцать пятой магистрали, в час пик там сущий кошмар.

Казалось, все гости друг друга знали, и Том в основном слушал, что вполне его устраивало. Беседа зашла о расстояниях. Когда кто-то выразил Сорайе свое восхищение по поводу розового камня («такого теплого!»), использованного при постройке дома, она ответила: «Нам его доставили сюда грузовиком из карьера, открытого в штате Мэн». Потом молодой человек, сидевший рядом с хозяйкой, поделился: «А камень для нашего дома прибыл из Индии, но сначала пришлось отправить его кораблем в Италию. Итальянцы по сей день остаются лучшими в мире каменотесами…» Одна женщина сообщила: в Румынии она случайно встретила некоего «уникального» садовника-декоратора и купила ему билет на самолет из Бухареста, дабы чудо-дизайнер мог руководить разбивкой и озеленением ее заднего дворика, расположенного у озера.

Том ковырял сухую тихоокеанскую семгу и вялую спаржу у себя на тарелке. Он умеет восстанавливать в памяти целые абзацы из прочитанных книг. Это совсем просто: нужно лишь представить расположение абзаца: справа или слева на странице, сверху, посередине или внизу. Том мысленно перелистывал пингвиновское издание «Нашего общего друга». Да, точно справа. Начало главы, приблизительно в верхней трети страницы. Вот оно.

«Супруги Вениринг были самые новые жильцы в самом новом доме в самом новом квартале Лондона».

В те времена, конечно, не было никаких пластиковых пузырчатых упаковок, и покупки заворачивали в рогожу.

«Все у Венирингов было с иголочки, новое. Вся обстановка у них была новая, все друзья новые, вся прислуга новая, серебро новое, карета новая, вся сбруя новая, все картины новые; да и сами супруги были тоже новые — они поженились настолько недавно, насколько только это допустимо по закону при наличии новехонького, с иголочки, младенца; а если б им вздумалось завести себе прадедушку, то и его доставили бы сюда со склада в рогожке, покрытого лаком с ног до головы и без единой царапинки на поверхности»[65].