Миновав док, бродяги приблизились к промышленной зоне с железнодорожными сортировочными станциями, окруженными с обеих сторон пакгаузами, депо и фабричными цехами. Однако территорию окутывала та самая жутковатая американская тишина: ни молотков, ни визга пил, ни людских голосов. У зданий выстроились ряды новеньких машин, а единственным человеком в поле зрения был водитель за рулем одинокого пустого вилочного погрузчика. Лишь громко шуршал полиэтилен, которым люди в этой стране накрывают отходы своей жизнедеятельности.

Дело тут обстояло примерно как с мусорными ящиками. Чего только американцы не выбрасывали! Ржавеющие механизмы, старые лодки и машины — слегка подремонтировать их, и они снова на ходу; хорошая древесина — все оставлено на виду, кто хочет, приходи ночью и забирай. Везде, куда ни глянь, — ценные брошенные вещи, отчасти скрытые травой: еще годные шины, автомобильный аккумулятор, длинная металлическая стремянка, разные холодильники, деревянные поддоны, детское сиденье для машины, пара баллонов для сжатого газа, небольшой тягач с разбитой вдребезги кабиной и абсолютно целым мотором. Штука, по-настоящему необходимая в этой стране, — это грузовике большим кузовом, чтобы можно было собрать никому не нужное добро.

А впереди попрошайки переходили небольшой пустырь, над которым сходились и перекрещивались линии эстакады. Вдали густо торчали мачты, виднелись радиолокационные установки и мост, переполненный транспортом и проходящий вроде бы над широкой водной полосой. Человек, следовавший за женщиной и мужчинами, заметил метрах в пятистах от себя, как они пересекли одноколейную железную дорогу, вскарабкались по земляной насыпи и скрылись в тени под мостом.

Он подождал, потом медленно пошел за ними сквозь заросли ежевики и дрока; грохот проезжающих сверху машин отдавался в голове. Стала видна гавань внизу: наверное, тысяча крупных рыболовных судов стояли бок о бок, тесно, будто семена в коробке. Взобравшись на насыпь, человек осторожно поглядел сквозь кустарник и увидел палатки, установленные под мостом на сухой, мягкой, рыхлой земле и совершенно незаметные снаружи. Всего их насчитывалось семь, они отстояли далеко друг от друга на участке длиной чуть ли не с футбольное поле, под низкими сводами моста. На дальнем конце, у бетонной опоры, дымился костерок. Там находились давешние бродяги, да еще двое других мужчин.

Он поставил свою сумку из прачечной на землю и направился к ним, разведя руки, опустив глаза, с улыбкой, хоть и донельзя напуганный. Люди уставились на него, но в их взглядах вроде было, как показалось ему, больше любопытства, чем враждебности.

— О’кей? Ночевать? — спросил он и показал назад, на свою сумку, стоявшую более чем в двадцати метрах от ближайшей палатки.

Один из мужчин пожал плечами.

— Наверное.

— А ты место бронировал? — поинтересовался другой.

— Пожалуйста?

— Ладно, забудь.

— Спасибо.

Вернулся к сумке. Раскрывая ее, он видел: люди следят за каждым его движением. Здесь гул, доносившийся с моста, был тише: слышался постоянный глухой рокот, заглушавший голоса, но только не внезапный резкий смех.

Человек расстелил покрывало на земле и выложил туда свою еду и новую одежду. Из другого покрывала выйдет палатка. Полагаясь на людей у костра, он оставил свое имущество и вышел подыскать палку, чтобы подпереть палатку, а когда вернулся, все оставалось по-прежнему. Наблюдавшие продолжали наблюдать.

Когда люди увидели, что он пытается сделать — а с палатками ему раньше обращаться не приходилось, — женщина и один мужчина приблизились, желая помочь. Подобрали палку получше, глубоко вкопали ее в землю, и женщина принесла веревку — привязать покрывало. Затем с помощью камней укрепили концы палатки.

— Прямо с доставкой, — засмеялась женщина.

Он улыбнулся ей, догадавшись по лицу мужчины: сказано что-то смешное, а не злое. Спросил:

— По-ли-ция? Приходить по-ли-ция?

— Здесь к нам никто не прикапывается.

Он показал на связку бананов, лежавших на покрывале; кожура их потемнела лишь местами.

— Вы хотеть?

Женщинам мужчина покачали головами. Мужчина спросил:

— Где туалет, знаешь хоть?

Он неуверенно заулыбался.

Мужчина указал вниз на гавань.

— Вон там. В порту. Там и душ есть.

Позже, когда стемнело, отблески пламени стали заметнее на фоне бетона, а люди превратились в темные силуэты, он услышал, как его окликнули:

— Эй, ты! Чинк[54]!

Чинк!

Сидевшие у костра жарили сосиски, на вилках поднося их к огню. Одну протянули ему, и он присел на корточки чуть в отдалении от остальной группы. Впился зубами в сосиску, имевшую почему-то рыбный вкус.

Грубый голос спросил:

— Ты как сюда попал, чинк? В контейнере?

— Пожалуйста? — Отвратительный кусок страшно хотелось выплюнуть, однако он заставил себя все проглотить. Потом сказал:

— Сан-Франциско, — и указал на сортировочные станции позади. — Железная дорога.

— Сан-Флансиско, — передразнил человек с грубым голосом и крякнул. — Зелезьная долога.

По кругу ходила бутылка. В свете пламени Чинк по складам прочитал название на этикетке… «Тандерберд»… и отдал бутыль дальше, так и не отпив.

У себя в палатке он спал беспокойно, вздрагивая и просыпаясь от жутких видений. Смех снаружи затих, костер погас. В минуты бодрствования человек по имени Чинк, лежа на пропахшей нефтью земле, слушал полицейские сирены, бешено завывавшие сверху, над палаточным лагерем. Машины спешили на неотложную встречу с кем-то, но сегодня ночью — не с ним.

— Расскажи про мистера Гадкера.

Папа у Финна умел замечательно рассказывать, и почти все его сказки были про мистера Гадкера, носившего черную шляпу со сломанным верхом, который открывался и закрывался, будто крышка, а также черный пиджак, черную шелковую сорочку, черные брюки и черные остроносые ботинки, украшенные кисточками. Галстук-бабочка радужной расцветки начинал вертеться, как пропеллер, стоило мистеру Гадкеру повернуть потайной выключатель у себя в кармане. Он обитал в пентхаусе, в Пайонир-сквер[55]. Финн толком не знал, что такое пентхаус, но из огромных окон этого самого пентхауса мистер Гадкер видел каждого жителя Сиэтла. С помощью сверхмощного бинокля Гадкер мог заглянуть прямо в комнату Финна на Квин-Энн-Хилл. Закадычная подружка мистера Гадкера, ведьма по имени Мойра, жила вместе со своим котом в плавучем домике на озере Юнион и частенько невидимкой летала над городом, оседлав волшебный пылесос.

— По своему обыкновению… — начал Финн.

— По своему обыкновению, в субботу, в полдень, мистер Гадкер все еще валялся в кровати, и была на нем черная пижама…

— …и пил он шампанское…

— …и курил толстую сигару с золотым ободком.

Мама рассказывала Финну сказки про маленького индейца по имени Веселый Ручеек, но мистер Гадкер нравился мальчику гораздо больше.

— И так же, по своему обыкновению, он читал рекламу в сиэтлской газете «Пост-интеллидженсер». Красной шариковой ручкой мистер Гадкер аккуратненько обвел одно особенно интересное объявление. Оно гласило…

— «Распродажа старых „Боингов“?

— Нет. На сей раз — „Супер-Клей-Порошок“. Продается оптом, грузовиками. Пятнадцать долларов тонна». И мистер Гадкер стал размышлять о многих, многих гадостях, которые можно было бы устроить с целым грузовиком «Супер-Клей-Порошка».

Финн вдумчиво ковырял в левой ноздре. Папа никогда не обращал на это внимания, тем более перед сном в кровати.

— План — вполне замечательный план — созревал в гадостно изобретательной голове мистера Гадкера.

— И какой же план, пап?

Пряча под одеялом руку с тем, что удалось извлечь из носа, Финн уютно прижался к мишке.

— Терпение! Чуточку терпения, Финик. Мистер Гадкер снял трубку черного беспроводного телефона, стоявшего у кровати…