И в груди у меня что-то закололо!

Мамочка уже покормила Мишеньку и ужинает с нами – это так хорошо, без неё всё мне кажется немножко ненастоящим.

– Бабушка сказала, что вы теперь с Алёшей в шахматы играете? – спрашивает Мамочка Анку. – Нравится тебе?

– Очень! – радуется Анночка.

– Могу себе представить их шахматы! – Ёлка хмыкает и пожимает плечами.

– А кто же чаще выигрывает? – спрашивает Папа.

Анночка задумалась, потом говорит:

– Не знаю!

– Очень интересно! – говорит Папа, и сразу видно, что ему очень интересно. – Вы сегодня играли?

– Играли, – кивает Анночка.

– Ты играла белыми или чёрными?

– Белыми.

– И какой же ты сделала первый ход?

– Е2 – Е4.

– Прекрасно! Дальше что?

– Дальше мы ели друг у друга – пешки ели, слонов ели, коней и ладьи!

– Дальше, когда много всего съели, что было потом?

– Потом… – Анночка немножко думает и говорит: – Алёша съел моего короля.

– Очень интересно! – радуется Папа. – И что было потом?

– Мы играли дальше, ведь ещё остались фигуры, – объясняет Анночка.

– Так-так! – Папа просто в восторге. – Доедали оставшиеся фигуры!

Мамочка закрыла лицо руками. Я чувствую – хохочет, но старается хохотать тихо.

– Вы что, с ума сошли? Обалдели? – кричит Ёлка, она редко кричит, а сейчас от возмущения вся стала красная. – Если вы съели короля, это всё! Конец партии! Нельзя играть без короля!!!

Мамочка снимает очки и вытирает платком глаза. Потом надевает очки, смотрит на Папу, и они начинают хохотать вместе.

– Анночка, извини. – Мама сквозь смех еле говорит. – Это мы не над тобой смеёмся… просто мы с Папой… вспомнили… как мы с ним в шахматы играли… нам они так нравились!

– И мне шахматы очень нравятся! – радуется Анночка.

– Да какие это шахматы?! – кричит Ёлка. – Это жуткая глупость, а не шахматы!

– Ну, деточка, так ли уж это важно! – вдруг говорит Бабушка. – Ну съели они короля – разве в этом дело? Важно, что у неё теперь есть друг! Они вместе играют, гуляют, я её во двор с ним совершенно спокойно отпускаю, как с Ниночкой.

Я вздрагиваю – “как с Ниночкой”! Значит, Бабушка думает, что Алёша… он что?., он Анночке… как я?

– Алёша такой хороший мальчик! – радуется Бабушка. – Очень хороший, добрый, воспитанный!

Я молчу, а в груди у меня что-то колет.

– Оба они – просто загляденье! Чудная пара! – Бабушка улыбается и кивает головой. – А как они хорошо играют – я ими просто любуюсь!

– Особенно в шахматы они хорошо играют! – Я всегда стараюсь молчать, когда Бабушка Алёшу хвалит, но сейчас у меня в груди так сильно что-то колет, что я не могу молчать.

И я думаю: до чего же мне надоел этот “мальчик Алёша”! Знаю я, что он хороший, о-очень хороший, и Анночка его любит. И он её любит.

Но он мне надоел, как говорит Мамочка, “хуже горькой редьки”!

Надоел! Страшно надоел!!!

А ведь никому не расскажешь!

Мамочка покормила своим молоком Мишеньку и посадила его на их с Папой кровать – она широкая, называется “полутораспальная”. Я стучу по буфету.

– Заходи, Нинуша, заходи! – говорит Мамочка.

– Можно, я с ним посижу? – спрашиваю.

– Посиди, милая, только на руки его не бери, – предупреждает Мама. – Он стал очень тяжёлый. А я пойду пелёнки простирну.

Я сажусь рядом с Мишенькой на кровать, Мамочка собирает пелёнки и уходит за буфет. Я беру Мишеньку за руку, он тянется второй рукой, улыбается и нежно-нежно гладит меня по лицу. Смеётся. Какой у него удивительный смех – он очень мелодичный^ но это не просто музыка, а что-то ещё! Мамочка говорит, что он смеётся как зайчик! А я не знаю, как зайчики смеются, но когда Мишенька смеётся и гладит тебя по лицу, хочется выдохнуть: “Ой”, потом “Ах”, – взять его на руки, гладить и целовать! Но нельзя! Во-первых, Папа говорит, что “сюсюканье” с мальчиком до добра не доведёт! А Мамочка с Бабушкой говорят, что мы можем только гладить его по головке и играть его пальчиками. “Вас трое, а он один, вы его своими ласками замучаете!” Я помню, что в Свердловске, в эвакуации, Бабушка то же самое говорила про Лёвочку. Он жил в соседней комнате, его Ревекка родила, и он почти каждый день приползал к нам в комнату.

Странная история произошла у меня с Лёвочкой. Я очень хорошо его помнила – лицо, рубашечку, голую попу. Но с тех пор, как родился Мишенька и Мама стала сажать его на кровать, я пытаюсь вспомнить Лёвочку… и не могу! Как только я пытаюсь вспомнить, мне кажется – вот, я вижу его лицо, но оно сразу расплывается и превращается в Мишенькино.

Мамочка говорит, что Мишенька ей послан “в награду”! Он самый спокойный из всех четырёх детей. Когда ночью он хочет есть, он никогда не плачет, он начинает тихо сопеть. Тогда Мама быстро вскакивает с кровати, вынимает его из коляски, а коляска в пятидесяти сантиметрах от кровати, кладёт Папе на ноги – а у Папы сон как у меня, – меняет ему пеленки и кормит молоком. А Мишенька ей улыбается.

Правда, с Мишенькой произошла одна история, которая очень удивила Маму. Это было в январе сорок пятого года, Мишеньке был примерно месяц. Мама его покормила, хотела пелёнки сменить, но у неё что-то закончилось, и она оставила его открытым, побежала в ванную, крикнула Папе: “Последи за Мишенькой!” Вернулась, проходит между буфетом и роялем к себе в спальню и видит: в открытом рояле вода.

– Жоржик, откуда в рояле вода?! – Она очень удивилась. Очень!

– Мишка написал! – И Папа победно усмехнулся.

Так рассказывала нам это Мамочка.

– Но от Мишки до рояля почти метр! – Мамочка рассказывала, что никак не могла понять: ну как он мог туда написать?

– Мышка, это мальчик! – сказал Папа. – Вот его пися, вот он писает! – И Папа начертил в воздухе дугу. – А вот он рояль!

Мама говорит, что они так смеялись, на какой-то момент даже о Мишке забыли!

Раньше Ангелом была Анночка, теперь она стала Принцессой – так её Папа зовёт.

А теперь у нас Ангел – Мишенька!

Мне очень не хотелось ехать в лагерь – опять Анночки не будет, потому что, как и в прошлом году – так Мамочка объяснила, – Папа с трудом даже две путёвки достал. Но зато там будет эта дурацкая Соня, наша пионервожатая, с ней надо воевать, а я не люблю воевать, но иногда приходится. Ёлка сказала, что, может, Сони совсем и не будет. Я очень удивилась: как это, лагерь будет, а Сони не будет! Потом, там очень скучно и только один родительский день!

И мы опять стоим на платформе, нас очень много. Опять эта женщина дирижирует, а мы кричим: “До отхода пять минут, до свиданья, Гозенпуд!”

Нас опять с Ёлкой растаскивают по разным вагонам, но я уже знаю, как будет, а когда знаешь, то не так расстраиваешься! И вдруг я вижу: там, где должна стоять Соня, стоит совсем другая девушка. Я подхожу к ней ближе, у неё такое милое-милое, доброе лицо. И красивое! Она замечает меня и улыбается, я тоже ей улыбаюсь. Я очень рада, что она не Соня!

– Как тебя зовут? – спрашивает она, и голос у неё приятный.

– Нина, – говорю.

Она берёт меня за руку и спрашивает:

– Ниночка, мы сейчас войдём в вагон, я всех рассажу, хочешь со мной сидеть?

– С удовольствием! – Я говорю и улыбаюсь, я радуюсь, потому что она мне очень нравится.

Мы едем в лагерь, я сижу рядом с нашей пионервожатой, её зовут Наташа, она меня обо всём расспрашивает, а я ей всё рассказываю. Ей всё-всё интересно – и про нашу семью, и про школу, и про эвакуацию, и про то, что было до войны. Она иногда вздыхает, иногда гладит меня по голове, удивляется, как я могу помнить то, что было до войны. Я смеюсь и говорю:

– Я – это ерунда, а вот у нас Анночка в два года песню сочинила!

– А у вас дома кто-нибудь поёт? – спрашивает Наташа.

– Все поют, кроме Папы и Мишеньки, – говорю, – но самый лучший голос у Бабушки!