Воскресенье, мы обедаем – я так люблю, когда мы все вшестером за столом – Мамочка, Бабуся, Папа, Ёлка, Анночка и я. Сидим и разговариваем. А Мишенька – ему пять месяцев – спит в коляске в столовой, с нами, за буфетом между роялем и родительской кроватью – мы это место называем спальней.

Война закончилась две недели назад, и у меня сейчас совсем другие мысли: завтра Папа уезжает в Германию демонтировать там какие-то заводы и ещё что-то. Он объяснил нам, что такое демонтировать. Я тогда спрашиваю:

– А зачем у них всё это забирать? Почему?

Мамочка говорит, что раз они на нас напали, столько городов разбомбили, разрушили, столько заводов и фабрик уничтожили – значит, сейчас, после нашей победы, мы имеем право у них что-то отобрать – всё равно это не заменит “наших потерь”!

– Вот именно, не заменит! – говорит Ёлка и делает кривую голову.

Бабушка вдруг говорит громко и грозно:

– Око за око, зуб за зуб! – И как стукнет кулаком по столу.

Мы с Анночкой немножко испугались, потому что Бабушка так никогда не делает.

– Мама! – говорит наша Мама немножко строго. – Ты Мишеньку разбудишь и напугаешь!

– Да! Око за око и зуб за зуб! – повторяет Бабушка тихо, но грозно.

Мне так в груди стало неприятно и даже холодно. Я не понимаю: Бабушка такая добрая… Даже зуб, по-моему, у человека отнять нельзя, а уж глаз вынуть – просто ужас какой-то!

– Ну Бабушка, – говорю, – как же можно у человека глаз вынимать?!

– А ты что хочешь? – спрашивает меня Бабушка, и совсем недобро спрашивает. – Тебя по одной щеке ударят, а ты другую подставишь?

Ёлка хмурится и опускает голову – она всегда так думает.

Я рассердилась – не нравится мне этот разговор – и говорю:

– Не подставлю! Но я, Бабушка, око у человека вынимать не буду! И зуб не буду!

– А тебе, Мартышка, – Папа говорит неожиданно весело, – недавно зуб вынули и отобрали.

– Не отобрали! – сержусь я. – Мне его выдрали, потому что он молочный и качался. Мама меня послала в поликлинику – мне его щипцами… раз… положили на ладошку, и доктор сказал: “Маме отнеси!” Я отнесла!

– Нинуша! – смеётся Мамочка. – Это же всё в переносном смысле – всё, что Бабушка говорит, всё это не имеет прямого смысла.

Я знаю, что такое “в переносном смысле”, но всё равно у меня какая-то получилась картинка в голове, и она не уходит – это про “око за око”, – и мурашки по спине. Анка сидит и глазами моргает, Ёлка хмурится.

Бабушка вдруг встаёт с кресла, делает так сильно рукой по воздуху, как будто она хочет его замесить, и говорит опять тихо, но грозно:

– Терпеть я не могу всю эту толстовщину! – И уходит из комнаты.

– Это ваш Дедушка был толстовцем! – смеётся Мама.

– Но ведь Бабушка Дедушку любила, тогда почему?.. – удивляюсь я.

– Любила, – кивает головой Мамочка, смотрит в окно и говорит как будто никому: – Стоял у нас на рояле… нет, рояля тогда ещё не было… стоял у нас на пианино маленький бюст Толстого – вы знаете, что такое бюст? – Это она у меня и Анночки спрашивает.

– Ну Мама! – Я даже удивилась, ведь мы уже большие – мне восемь, Анночке шесть.

– Конечно знаете! – Она кивает головой и продолжает: – И вот стоял он, стоял и вдруг… раз – упал и разбился!

– Ой! – сказала Анночка.

– Кто-то пыль вытирал и случайно его столкнул, – говорю, – потому что пыль бывает очень неудобная – когда много всего стоит, а вытирать надо.

– Да-а, – улыбается Мама, – пыль надо вытирать, – смеётся и продолжает: – Папа мой, ваш Дедушка, купил новый бюстик, поставил на то же место… и через месяц он тоже разбился!

– Вот и понятно! – Я радуюсь, что догадалась. – Наверное, место у него было неудобное.

– Очень неудобное – три бюста разбилось! – Мама смеётся, смеётся, потом машет рукой, как будто сама себе машет, и говорит: – Все могут выйти из-за стола, а я пойду Мишеньку кормить. – И уходит за буфет.

Ёлка вдруг странно улыбается – она иногда улыбается совсем непонятной улыбкой.

Анночка встаёт и спрашивает меня:

– Мы будем в “эвакуацию” играть?

– Будем-будем! – говорю. – Иди, сейчас приду.

Она кивает головой и уходит в детскую.

Папа встаёт из-за стола и садится за свой письменный стол. Он вынимает из ящика какие-то “инструменты”, раскладывает их, поднимает голову и улыбается мне. Я очень люблю смотреть на Папины глаза – они такие добрые, красивые, и ещё кажется, что там, внутри, за ними есть какая-то удивительная жизнь.

– Пап, – спрашиваю, – ты в Германии долго будешь?

– Недолго, – говорит Папа, – не больше месяца.

Ну, думаю, ничего себе – недолго! Месяц – это очень долго! Это ужасно долго! А я очень люблю с Папой разговаривать!

Я улыбаюсь Папе и иду в детскую – будем с Анкой в “эвакуацию” играть. А Ёлка никуда не идёт и всё улыбается непонятной улыбкой. Из коридора вижу Бабушку на кухне – стоит неподвижно, наверное, задумалась.

И я вспоминаю: пыль-то я совсем неправильно вытираю! Столько красивых вещей – я их люблю, а ведь могу случайно и столкнуть! Надо сначала всё снять, пыль вытереть, потом всё на место поставить. Да!

Но это всё-таки лень!

Надо подумать!

Мы с Бабушкой на трамвае приехали в Останкинский дворец, а он закрыт – входная дверь заперта! Рядом с дверью стоит маленькая худенькая пожилая женщина и говорит:

– Для посетителей и экскурсий дворец закрыт.

Я не понимаю, как дворец может быть закрыт – он должен быть всегда открыт, там ведь никто сейчас не живёт, а всем хочется посмотреть, по-моему, это какая-то глупость.

Ёлка ворчит:

– Я говорила, я говорила! – И отходит от двери.

Мы с Анкой идём за ней, я расстраиваюсь и сержусь, потому что очень не люблю, когда хочу что-то сделать, а мне мешают, и даже не просто мешают, а не дают это сделать.

– Давайте посмотрим его снаружи! – говорю, потому что я никогда не видела дворец – только на картинках.

Немножко отходим от него и разглядываем – мне кажется, что на картинках в книжках дворцы как-то… волшебнее и роскошнее, а это просто красивое здание. Оно очень красивое, но не очень-то дворцовое.

– Дети, идите сюда! – зовёт нас Бабушка. – Сейчас для вас откроют дворец! – И у неё очень торжественный голос.

Прибегаем к входу, маленькая женщина вынимает из кармана ключ, отпирает дверь, распахивает и говорит тоже торжественно:

– Проходите, пожалуйста!

Мы кричим:

– Спасибо! – И заходим внутрь.

Ой! Ой! Мы все просто остолбенели от восторга – там так красиво, такой простор, такая высота… а пол, он совершенно удивительно красивый!

– Какая прекрасная зала! – говорит Бабушка.

Мы с Ёлкой вздрагиваем, таращимся друг на друга, потом, не сговариваясь, хватаем Анку, бежим к стене, делаем вид, что разглядываем её, и хохочем.

– Почему зала́?! – хохочу я и остановиться не могу.

– Да откуда я знаю? – хохочет Ёлка.

Анка вдруг перестаёт хохотать и говорит:

– Какой красивый дворец!

И мы начинаем ходить по залу и всё разглядывать – так всё красиво и необыкновенно, это действительно настоящий прекрасный дворец! Подходим к Бабушке с пожилой женщиной, Эллочка спрашивает:

– А для чего этот зал?

– Для приёмов, танцев и театральных представлений! – гордо говорит пожилая женщина.

– Для танцев, – повторяет Ёлка задумчиво… И вдруг отбегает от нас, выпрямляется, разводит руки в стороны, как будто собирается улететь, и начинает кружиться, но она не просто кружится – я чётко чувствую ритм, который в ней звучит, и вижу по движениям: она танцует вальс.

Мы недавно по книжке все втроём – Ёлка была главной – научились танцевать вальс. Мамочка посмотрела и доучила то, что мы делали плохо. А потом сказала: