— Кто был с Гариком и Ашотом?

— Кривой, Гриша и Яшин. Еще я вызвал твоего Николая, ты его как раз отпустил.

— А он-то зачем понадобился? — не понял Марат.

— Чтобы проконтролировал ситуацию. Он человек опытный. И он — единственный, кому ты по-настоящему доверяешь. Извини за такую самодеятельность, но мне ни к чему лишние вопросы и любые сомнения.

— Что ж, может, ты и прав. Так. Через час — общий сбор.

— Где?

— В «Руси». Позвони Ирине — пусть закроет бар на спецобслуживание. А менты пусть перекроют въезд чужих машин. Нам лишние глаза ни к чему.

— Будет сделано, шеф, — заверил Алик.

Марат уже был готов к выходу и взял пульт, чтобы выключить телевизор, но тут на экране появился титр: «Криминальная хроника».

Ведущий сообщил:

— Как нам стало известно от пресс-атташе Главного управления внутренних дел города Москвы, сегодня в конце рабочего дня в своей лаборатории был застрелен всемирно известный ученый, действительный член Российской Академии наук, почетный профессор ряда университетов западных стран и член нескольких академий мира, крупнейший специалист в области кристаллографии, заведующий лабораторией Научно-исследовательского института кристаллографии и физики твердых сплавов Академии наук Российской Федерации Дмитрий Осипович Осмоловский. Как установила оперативно-следственная группа Главного управления внутренних дел Москвы, в момент убийства в помещении лаборатории, где профессор Осмоловский проводил опыты, потерпевший был один, дежурная лаборантка ушла в связи с окончанием рабочего дня. В это время туда, вероятно, и проник убийца. Хотя оружия и гильз на месте преступления не обнаружено, следственные органы предполагают, что орудие преступления — пистолет — был снабжен глушителем, так как люди, находившиеся во дворе и в соседних помещениях, звука выстрела не слышали. Профессор Осмоловский вел уединенный образ жизни, врагов и недоброжелателей не имел, какими-либо значительными ценностями не располагал, поэтому высказана версия о том, что данное убийство, скорее всего, связано с научными исследованиями ученого. Ведется следствие…

День у Вадима Костикова выдался не из легких, зато вечер поначалу складывался лучше некуда. Около восьми, загнав свой «запор» в гараж, он вернулся домой, прикупив по пути продуктов, каких они с матерью давно не видели, накормил мать, долго плескался под душем, а потом еще дольше тщательно одевался. Сегодня был открытый урок бальных танцев, и вести его обещали бывшие чемпионы страны по латиноамериканским танцам. По возрасту они уже вышли в тираж, но былая слава и наработанная техника позволяли им держаться на плаву.

Дом культуры, в котором проводились занятия, не мог, конечно, заплатить им столько, сколько стоила их работа, но Вадиму — по старому знакомству — удалось уговорить их провести показательный урок. Ну, хотя бы во имя благородной пропаганды благороднейшего из искусств. Он даже тонко намекнул, что, если их Дом культуры на областном смотре займет хотя бы третье место, районная администрация выделит, возможно, средства для более-менее достойной оплаты их труда. Похоже, это подействовало самым убедительным образом, из чего Вадим с грустью заключил, что и у них жизнь не мед.

Как, впрочем, и у всех.

Из денег, полученных от Марата, Вадим купил букет роскошных белых роз, по девять тысяч за штуку (мать убила бы его, если бы узнала), упросил директрису расстелить на парадной лестнице ковер, и встреча прошла, как презентация Каннского фестиваля. Ну, может, чуть-чуть скромней. Сначала гости посмотрели, как танцуют воспитанники и воспитанницы Вадима (он на общественных началах вел кружок), потом попросили потанцевать его самого. Он выдал все, что мог. Его партнерша, белокурая Наташа, дочь местного участкового инспектора, была еще не слишком технична, но все получилось как нельзя лучше. Кроме одного. Вадим ростом был всего метр шестьдесят три, и это даже в лучших вариантах и с прекрасными партнершами никогда не позволяло ему подняться выше третьего-четвертого места на российских, не говоря уж о международных, соревнованиях. Туда его просто не допускала отборочная комиссия.

Это и отметили гости: «Вам бы подрасти сантиметров на десять!» Но заключили: «А вообще вы молодец. Есть класс». И под финал исполнили свои номера, при этом не ленились каждый раз переодеваться, так что зал, заполненный учениками, их родителями и работниками клуба, был в полном восторге.

— Прекрасно, — улучив момент, шепнула директриса Вадиму. — Завтра у нас прибавится учеников двадцать, назначим плату и каждый месяц будем приглашать их на показательные уроки. Как сейчас говорится: «мастер-класс».

— Это то, что я безуспешно пытался сделать в Израиле, — с грустью признался Вадим, и это было чистой правдой.

— У нас тут не Израиль, — отмахнулась директриса, и это тоже было правдой.

Гостей отправили в Москву на белой 31-й «Волге», которую директриса выпросила у директора местной птицефабрики. В гримерной Вадим достал из шкафа скатанную в узелок будничную одежду, чтобы после выступления переодеться, но из-за праздничного настроения переодеваться не стал, хотя концертный костюм и туфли — из-за их дороговизны — берег пуще глаза. И лишь когда, провожая Наташу, пересек пустырь, на краю которого стояли поселковые пятиэтажки, понял, что сделал ошибку.

От полуразрушенного детского санатория, уже лет пятнадцать как превратившегося в свалку — после того, как в котельной взорвался газ, отделились три человека и неспешно двинулись наперерез Вадиму.

— Быстро домой! Скажи отцу: пусть вызывает наряд! — приказал он Наташе. — Я их пока отвлеку. Беги же, черт тебя! — прикрикнул он, заметив, что она медлит. Наташа сбросила туфли и понеслась к дому. Вадим круто свернул через пустырь к другой части санатория. Трое, чуть поколебавшись, потрусили за ним.

Вадим прожил в этих краях почти всю свою жизнь, но, сказать по правде, не очень-то их любил, хоть это и считалось благословенным Подмосковьем. Отчасти из-за этого он и уехал в Израиль и, может быть, остался бы там, но мать, у которой после Освенцима с психикой было неважно, вдруг заблажила: хочу домой, здесь меня фашисты из космоса облучают. Ничем не смогли помочь даже лучшие израильские врачи. Да и у самого Вадима дела складывались не слишком весело. В общем, пришлось вернуться.

И дым Отечества…

Господи, вонь-то какая! А грязь!

Но зато он знал все эти закоулки, овраги и свалки как свои пять пальцев. И правильно рассчитал: двое пойдут за ним, а третий попытается обойти развалины из-за угла и встретить его с тыла. Пробежав по канализационному переходу и сэкономив тем самым минуты четыре, Вадим подобрал подходящую по тяжести и размерам ступеньку от давно разрушенной лестницы и, как только третий высунулся из-за угла, настороженно осматриваясь, со всей силой опустил ему на голову дубовую плаху. Тот рухнул без единого звука. Вадим быстро обыскал его. Ни документов, ни денег. Только сзади под поясным ремнем что-то прощупывалось. Это был «ТТ» с полным магазином и засланным в казенник патроном. Еще в те секунды, когда Вадим ворочал тело, у него шевельнулось нехорошее подозрение: больно уж податливы были все мышцы. Сдвинув с головы плаху, он понял: мертв.

Это не входило в его планы, хотя планов как таковых и не было. Но раздумывать было некогда. Он добежал до края канализационного перехода, прихватил по пути кусок дюймовой трубы и замер, ожидая. Первого из оставшихся двоих, сунувшегося глянуть, что там, за углом, Вадим со всего размаха саданул трубой поперек живота, отчего тот, охнув, повалился на грязный снег. Второй прижался к стене, но времени у него уже не было. Вадим сунул ему в горло ствол «ТТ» и приказал: «Лежать. Лицом вниз. Руки-ноги в сторону!» Тот послушно выполнил приказ.

Не спуская с него глаз, Вадим обыскал второго. Пусто. Только нож с автоматически выбрасывающимся лезвием. Вадим сунул нож в карман и занялся третьим. Обыск дал более существенные результаты: толстая пачка рублей в крупных купюрах, чуть поменьше пачка долларов и «беретта» тридцать второго калибра с глушителем.