Небрежно, как человек, которому некуда спешить, он подошел к кафе и облокотился на стойку.

— Как вы здесь работаете? — с сочувствием спросил он у смуглой девушки, орудовавшей посудой. — Пекло же! Хоть бы какой-нибудь брезентовый навес сделали, что ли? Знаете, такой, в полоски. И красиво, и прохладно.

— И не говорите! — отозвалась девушка. — Каждую неделю обещают, а толку — нуль! Вам чего налить?

— Минералочки, со льдом, — попросил Турецкий.

— Есть «Нарзан».

— А «Боржоми»?

— Вы будете смеяться, но «Боржоми» кончилось. В понедельник, как раз в мою смену, один толстяк последние запасы выхлебал. Стакан за стаканом. Причем текло с него, как будто только из бани. Аллергия, наверное, — предположила она, размешивая в бокале лед. — Весна, все цветет, у многих аллергия на разное цветение…

Она еще рассуждала о коварностях аллергии, а в голове у Турецкого всплыли слова академика Козловского: «Аллергия, возможно». Сомнений уже не оставалось. Турецкий вытащил из кармана снимки толстяка и показал девушке:

— Это он?

Она взглянула и засмеялась:

— Точно! Такой смешной. И такой толстый, в свою машину еле влез. В школе у нас таких называли «жиртрест».

— А какая у него была машина — не запомнили?

— «Нива». Белая. У нас такая же, только у него новая, а нашей уже пять лет.

Турецкий достал из кармана фоторобот Барыкина:

— А этого парня случайно с ним не было?

— Был. Точно. Этот. С золотой цепочкой, красивой такой. И машина у него — класс! Белая. Не разбираюсь, правда, в иностранных моделях, но тоже новенькая, как игрушка.

— Вы твердо уверены, что эти двое сидели у вас в кафе в понедельник около пяти вечера? — спросил Турецкий.

— Конечно, твердо, — ответила она и насторожилась. — А почему вы спрашиваете?

Турецкий молча показал ей удостоверение следователя Генеральной прокуратуры.

— Неужели бандиты? — испугалась девушка.

— Нет, — на всякий случай решил успокоить ее Турецкий. — Финансовые жучки. Вроде «Чары».

— Вот гады! Так им и надо! — неожиданно горячо прореагировала продавщица. Видимо, и она клюнула на халяву. — Вы их уже арестовали?

— Да, — соврал Турецкий. — Теперь просто ищем дополнительные доказательства. И вы нам очень помогли.

— Спасибо, что ловите таких, — ответила она. — Если что еще от меня будет нужно — я через день здесь, приезжайте.

— Спасибо, — отозвался Турецкий и, едва не забыв расплатиться, влез в служебные, раскаленные на солнце «Жигули». Его прямо распирало от радости. Удалось. Все-таки удалось! Все-таки мы этих гадов взяли! При минимуме исходных данных — ай да мы! Пусть Барыкин мертв, а этот толстяк еще на свободе — детали. Номер его «Нивы» виден даже на снимке, вычислить его — минутное дело.

Но по мере того как машина приближалась к прокуратуре, то и дело увязая в дорожных пробках, настроение Турецкого менялось. Ну, взяли толстого. Доказали, что в момент убийства он был возле института. И что? Даже если аспирантка из Казахстана твердо опознает его — что? Любой адвокат докажет, что она могла ошибиться: видела-то она его издали и через стекло. А что еще? Сидел с Барыкиным? Мало ли кто с кем может сидеть. Может, случайно разговорились. Барыкин — убийца, это ясно. Но толстый-то причем?

Мало. Знать — знаем, а доказать пока не можем. Ни один судья такое дело даже к рассмотрению не примет. А примет — вынужден будет освободить из-за недостатка улик. А уж адвокаты там будут не из последних.

Что же делать?

Турецкий немного поколебался и свернул к конторе Грязнова.

В прокуратуру он вернулся часа через два. Меркулов сидел за своим столом в сильных, для чтения, очках и при свете настольной лампы внимательно изучал какое-то средней пухлости архивное дело. На молчаливый вопрос Турецкого кивнул на фотографию барменши, лежавшую рядом с папкой.

— Интересно? — спросил Турецкий.

— Как взглянуть. Для детектива не годится, но нам — может быть и интересно. И даже очень. От этого света глаза устают, — пожаловался он и выключил настольную лампу. — Докладывай.

Турецкий сообщил: второй убийца узнан. Не слишком уверенно — аспиранткой из Казахстана и безусловно — продавщицей газированной воды. Установлена личность — по номеру «Нивы»: Мишурин Александр Яковлевич, сорока одного года, два высших образования: финансовое и юридическое, член коллегии адвокатов, финансовый и юридический консультант нескольких фирм.

— Значит, тебя можно поздравить?

— Можешь. Авансом. Нет главной улики: никто не видел его в самом институте. Аспирантка для суда — не в счет.

— Все равно поздравляю. Все-таки вычислил. Очень хорошо, Саша. А улики мы добудем.

Необычное добродушие Меркулова крайне удивило Турецкого.

— Костя, мы — на пустом месте, — счел он необходимым уточнить ситуацию.

— Не прибедняйся, не на таком уж пустом. Просто нужно еще немного поработать. И главное сейчас — достать его отпечатки пальцев.

Турецкий выложил перед ним хорошо проработанный и увеличенный дактилоскопический снимок. Коротко объяснил:

— С руля его «Нивы».

— Ты проник в чужую машину без санкции прокурора? — поразился, вернее, сделал вид, что поразился, Меркулов. — Ай-яй-яй, это нехорошо!

— Я? — в свою очередь сделал вид, что возмутился, Турецкий. — Нарушить требования Уголовно-процессуального кодекса?! За кого вы меня принимаете?

— Грязнов?

— Да. В конце концов, дактилокарту Мишурина мы все равно получили бы, и вполне официально. А сейчас нам нужно просто совершенно точно убедиться, что он — это он. Кабинет Осмоловского и его лаборатория по-прежнему опечатаны, — продолжал Турецкий. — Этот толстый, Мишурин, явно непрофессионал. Он не мог не наследить. Садился в кресло, клал руки на стол, открывал и закрывал дверь. Нужно завтра же послать очень сильную бригаду, и пусть еще раз все хоть обнюхают, но пальчики должны найти. Особенно пусть проверят принтер. Когда он вырывал распечатку, другой рукой он должен был опереться на деку. Бумага крепкая, ее так просто не вырвешь.

— Согласен, — кивнул Меркулов. — А пока — чтобы ты ночь от волнения не провел без сна, возьми-ка вот это.

Он аккуратно взял за край обернутую в целлофан визитную карточку и протянул Турецкому. Сквозь целлофан было видно: «Александр Федорович Минкус, начальник отдела стратегического сырья Московской государственной таможни». С обратной стороны та же надпись, но на английском.

— Минкус? — повторил с недоумением Турецкий. — Так он представился академику Козловскому, у него записано. Но ведь никакого Минкуса нет. Как и такого отдела на таможне. Мы специально проверяли. Липа это.

— Минкуса, возможно, и нет, а вот пальчики на этой визитке наверняка есть. Иди в НТО, пусть сделают дактилокарту и идентифицируют.

— Откуда у вас эта визитка? — спросил Турецкий.

— Это я тебе потом скажу, — пообещал Меркулов. — Двигай. И стой у них над душой, пока не сделают. Скажи: мой приказ. Все. Не мешай мне работать.

Меркулов включил настольную лампу и вновь углубился в бумаги.

Турецкий взял за край целлофана визитку и отправился к экспертам НТО, надеясь, что ввиду близкого окончания рабочего дня они не пошлют его куда подальше.

Послали. К счастью, не куда подальше, а поближе — в соседний киоск за бутылкой. Турецкий с радостью принял это условие. Ребята тут же принялись за работу. Турецкому оставалось лишь ждать.

Минут через двадцать в кабинете Меркулова раздался телефонный звонок.

Не отрывая взгляда от документов, он взял трубку:

— Слушаю.

— Докладывает следователь Косенков, — прозвучало в мембране. Меркулов выключил настольную лампу и повторил: — Можешь говорить, слушаю.

— Объект сдала смену и прибыла домой.

Меркулов перебил:

— Говори уж просто — Ирина Ивановна. А то звучит совершенно идиотски: объект сдала смену. Продолжай.

— Смены у нее через день: день — с утра до четырех, день — с четырех до двенадцати ночи, но часто кончает позже — часа в два, даже в три, в зависимости от гостей. Сегодня она закончила в начале пятого, приехала домой на «восьмерке», у нее своя «восьмерка», поставила машину в гараж и с двумя сумками пошла домой. В квартире никого не было. И сейчас, кроме нее, нет. Гостей, видимо, не ждет.