— Можете рассчитывать на мою откровенность, — сказал Козловский. — Я очень переживаю гибель Дмитрия Осиповича. Я его искренне уважал и любил, хоть он и вел себя иногда по отношению ко мне, как — Олечка, закрой ушки — засранец.

— С чего началось? — спросил Турецкий. — Вся эта история? Как можно подробнее, — добавил он. — Каждая мелочь может иметь значение.

— Олечка, тетрадь! — потребовал Козловский.

Секретарша положила перед ним пухлый том ежегодника.

— Когда-то в молодости я прочитал книгу Гранина «Эта странная жизнь». Не читали?

— Нет, — признался Турецкий.

— Рекомендую. Про провинциального профессора, который вел учет каждой минуте времени и благодаря этому достиг потрясающих результатов. Хоть и не в той области, в которой хотел. С тех пор я тоже веду такую книгу.

— Помогает?

Козловский задумался.

— Да, — наконец сказал он. — Даже очень. Когда я не забываю в нее заглядывать.

— А часто забываете?

— Почти всегда. Итак… — Он полистал книгу и нашел нужно число. — 12 часов 15 минут. Звонок. Человек представился: Александр Федорович Минкус, начальник отдела стратегического сырья Московской таможни. Спросил: не смогу ли я сделать анализ некоего материала без разрушения стеклянной оболочки, ибо от соприкосновения с воздухом свойства материала изменятся. Я спросил, что за материал. Он ответил: если бы мы знали, мы бы к вам не обращались. Добавил: некая фирма готова заплатить десять тысяч долларов за этот анализ. Ей важна оперативность, потому что материал задержан на таможне, а от задержки она несет большие убытки. Материал радиоактивный? — спросил я его. Нет, твердо ответил он, проверяли дважды. Только вы обратились не по адресу, сказал я ему, мы занимаемся радиоактивными изотопами…

— И все это у вас записано в книжке? — заинтересовался Турецкий.

— Нет, — ответил академик. — Смотрите: тут только время, фамилия и мой совет ему обратиться к Осмоловскому. Когда есть хоть какая-то закорючка, все остальное быстро возвращает память. Это — мое собственное открытие. Нобелевской премии оно мне не принесет, но в жизни очень полезно. Никогда не выбрасывайте клочков бумаги, на которые записали телефон, газету, которую купили в поездке или при несостоявшемся свидании. Они несут в себе информацию для памяти — и мощь ее необозрима. Что я вам сейчас и доказываю.

— Я вас очень внимательно слушаю, — заверил Турецкий.

— Так вот. Он спросил, не смогу ли я порекомендовать ему человека или организацию, которые эту работу смогут сделать быстро и качественно. Он сказал, что фирма готова солидно оплатить мою консультацию. Насчет оплаты я послал его с его фирмой… — Олечка, закрой ушки — в жопу. Но координаты Осмоловского дал. Пусть, думаю, старый засранец заработает десять тысяч долларов на лазерный принтер хотя бы. И на приличный ксерокс. И все, я повесил трубку.

— Слышимость была хорошая?

— Поразительная. Только по «вертушке» бывает такое качество связи. Возможно, говорили из соседнего автомата.

— Или по сотовой связи «Билайн».

— Слышу про эту «Билайн». Но что это — темный лес для меня. Видно, не доживу. Хотя как знать, — ободрил себя академик. — Может, и доживу. Прогресс движется с поразительной быстротой.

— Почему такие большие деньги фирма готова была заплатить за анализ? Что это за анализ — хотя бы примерно? Золото, платина, бриллианты?

— Вовсе не обязательно, — возразил Козловский. — Если вы, например, покупаете большую партию никеля, скажем, класса четыре, то есть с чистотой 99,99, вам не лишне проверить качество продукта. Здесь множество вполне практических вариантов, не буду гадать.

— Какой у него был голос — у того, кто звонил? Молодой, старый, звонкий, хриплый?

— Не помню. Впрочем, помню. Голос молодой, высокий. И он как бы задыхался. Но не от сердца или быстрой ходьбы — жарко ему было. Время от времени прерывался: вероятно, вытирал лицо платком. И иногда громко сморкался. Возможно, аллергия, это сейчас широко распространено… Вот, собственно, и все. Все это, наверное, не имеет значения?

— Имеет. Огромное, — заверил Турецкий. — А может — и никакого, — признался он под мудрым взглядом старого грифа.

— Ну и работа у вас! — посочувствовал Козловский. — Если сможете — все же поймайте его. Это моя личная просьба.

— Вам я отказать не могу, — ответил Турецкий.

Он вернулся в институт Осмоловского и еще раз, на всякий случай, зашел в отдел кадров. Кадрами НИИ заведовала мымра лет ста с волосами, выкрашенными в голубой цвет. Глубокая душевная тоска охватила Турецкого. Но тут он заметил на столе среди пыльных бумаг довольно свежий букет из пяти калл. Раньше почему-то он не обратил на них внимания.

— Какие элегантные цветы! Есть в них какая-то изысканность. Недешево они стоили вашему поклоннику.

Мымра — ее звали Натальей Андреевной Ивановой — сначала покраснела, а потом призналась:

— Они мне достались случайно. Увы, мне уже давно не дарят таких цветов.

— Быть не может! — не поверил Турецкий. — Какой-нибудь полковник-вдовец в отставке… признайтесь честно!

— И рада бы, — вздохнула Наталья Андреевна.

— Откуда же они у вас?

Позже, анализируя свои действия, Турецкий отметил, что этот его вопрос был самым удачным.

Наталья Андреевна рассказала: в тот день, когда случилась эта страшная история с профессором Осмоловским, она немного задержалась на работе. В начале седьмого к ней вошел элегантный молодой человек, в белой кожаной куртке, в белых джинсах, стройный, лет тридцати, и слезно умолял ее о помощи. История романтическая. Он должен был встретиться со своей знакомой, Надей, из лаборатории Осмоловского, но машина на полчаса застряла в пробке, и он опоздал. А ему позарез нужно видеть ее. Так не даст ли Наталья Андреевна ее телефон?

— А она вам его не дала? — спросила она.

— Нет. У нее очень строгая мамаша, и после каждого мужского звонка начинаются истерики. Она воспитывала ее одна, без мужа, и теперь боится, что Надюша выйдет замуж, а она останется одна. Типичная нынче история. Все вкладываешь в детей, а потом кукуешь старой кукушкой.

Мамаша Нади была из этой категории людей. А этот молодой человек вечером улетал на стажировку в Лондон, и ему очень хотелось, чтобы Надя проводила его. Он признался: «Я знаю ее всего полгода, но чувствую, что жить без нее не могу. Когда я вернусь, мы поженимся».

— В общем, я дала ему телефон. Он попросил и адрес — вдруг телефон не работает. Я так рада была за Надюшу. Сразу видно — серьезный молодой человек. Золотая цепь на руке — не из таких, грубых, а тонкая, красивой работы. И когда он ушел, я выглянула в окно: он сел в такую красивую белую машину! А когда уходил, он подарил мне эти цветы. Конечно, он купил их для Надюши. А когда я сказала ему об этом, он ответил: они ей не понадобятся, а другие цветы она и без этих получит. Другие цветы, — повторила она. — Она их получила — на кладбище. Как грустно! И почему надо было убивать такую милую девочку!

«Потому что ты, старая дура, рот раззявила на золотую цепь этого подонка!» — вертелось на языке Турецкого, но он, разумеется, сдержался.

Значит, все правильно. Они нашли ее номер и домашний адрес. И звонили. Мать сказала (это специально выяснил Турецкий), что дочь еще днем звонила ей и сказала, что у кого-то из ее подруг день рождения и она немного задержится. Мать не знала, у кого именно из подруг, — это позволило Наде прожить несколько лишних часов жизни.

Итак, как все это было? Один подозреваемый, тучный, с одышкой, в сером костюме, застрелил Осмоловского, когда получил результаты анализа. Голос молодой, высокий, лет сорока. Аллергия. Второй страховал внизу. Про первого многое известно: возраст, манера двигаться, голос — молодой и высокий. Про второго, его сообщника, — ничего.

«То есть как ничего?» — поразился себе Турецкий. — А тот, кто приходил к этой мымре Наталье Андреевне, — это кто? Конечно, второй! Ух ты! Не так уж мало я знаю!» Высокий, импозантный, лет тридцати, в белой кожаной куртке, на белой иностранной машине. Он, собственно, выяснил все, что ему было нужно. Не сложилось одного: что Надя уехала к подруге и мать не знала к какой.