— Это слишком много…
— У тебя есть дети?
— Дочь, вот такая же…
— Оставь ей на приданое.
В ответ благодарный кивок. Теперь понятно, почему она так старается для Елизаветы…
Я уселась рядом с Елизаветой и принялась тихонько перебирать ее спутанные и мокрые от усилий и страха волосы. Лучше всего успокаивает именно вот такое — возня с волосами.
— Все хорошо, все прошло хорошо… Теперь все будет как надо…
Как надо, я не знала и сама, но верила, что мы справились и впереди только счастливое будущее. Моя миссия оказалась не такой уж сложной, справилась… Где там мой пирожок на полке? Или за такие подвиги полагаются ключи от «Мерседеса»? Ага, от Антимира фиг дождешься, скорее это будет почетная грамота. Причем, отрапортовав: «Служу истории!», грамоту с собой забрать нельзя, она останется в кабинете начальства под стеклом рядом с аквариумом с забившейся в угол акулой и озверевшими головастиками.
Я думала об одном, а губы произносили совсем другое, продолжая уговаривать рыжую дуреху, снова прижавшуюся к моей руке. Стало немного смешно:
— Мадам, вы теперь снова девственница. Умоляю, не нарушайте мою работу до свадьбы!
Едва ли она поняла, но кивнула. Что это, обещание больше не влипать или понимание, что я ее вернула в нормальное состояние?
Но теперь все равно, она спасена, жара нет, недельку понаблюдаю, сниму швы и можно домой. Зато мне будет что рассказать об этом шестнадцатом веке!
В первые дни я чуть не сдохла тут от жуткой вони. Нет ничего страшнее, когда устойчивый запах пота, мочи, нечистот, дыма от сальных свечей и еще много чего перебивают ароматами мускуса или духов! На мое счастье, Елизавета была «ненормальной», она хоть в какой-то степени любила мытье и не терпела запаха пота. Это сближало меня с подопечной и вызывало симпатию к ней.
Я и помыслить не могла, что все только начинается!
Выяснилось это на следующий день.
Елизавета уже успокоилась и спала, даже раскрывшись. Я время от времени щупала ее лоб, убеждалась, что температуры нет, и устраивалась в кресле подремать. Кажется, все обошлось…
Ехать дальше пока немыслимо, потому я твердо заявила сопровождавшему нас капитану, что, поскольку принцесса в горячке, мы будем находиться в таверне столько, сколько нужно. Тот сходил наверх, убедился, что Елизавета спит беспробудным сном под кучей одеял, услышал от умницы служанки, что госпожу всю ночь лихорадило, потому что она промерзла, отправил гонца в Челси к королеве и успокоился. В конце концов, ему тоже не улыбалось пробиваться сквозь начавшуюся метель.
Зато к обеду нас догнала Парри с вещами. Парри была такой же воспитательницей и наперсницей Елизаветы, как и я, а ее брат Томас — казначеем принцессы. И вот когда я увидела братца… Нет, конечно, Серега хорош во всех видах, ему шло даже взросление лет на десять-пятнадцать! Настроение сразу поднялось, нашего полку прибыло, я не одна!
Улучив минутку, доложила:
— Все сошло гладко, ребенка не будет. Немного придет в себя, отвезем в Чешант, и можно по домам.
— Куда? — изумленно вскинул на меня глаза Серега-Парри.
У меня зародилось нехорошее сомнение: может, это не он?! О-о-ой…
— Почему ты решила, что можно домой, разве Иван говорил что-то о сроках?
Фу-у… ну так же можно человека и до инфаркта довести!
Я подумала, что он просто не понял.
— То, ради чего я здесь, случилось. У Елизаветы выкидыш, я ее зашила, все благополучно. Немного подлечу, сниму швы, и все.
— Не-ет, дорогая, все еще только начинается.
Наверное, я тупо уставилась на Серегу-Парри, потому что его глаза откровенно смеялись.
— Что все?!
— Она королева?
— Нет, конечно, король ее брат Эдуард.
— Кать, миссис Эшли, ваше дело довести эту принцессу не только до ума, не только до трона, но до тех благословенных времен, когда уже не будет сильно нуждаться в подталкивании и опеке. К тому же это, насколько я помню, не последнее ее дитя.
— И… как это долго?
— Откуда я знаю? Сказано же: к зачету вернешься.
— Иди к черту!
— Полегче, ты не в Москве.
Я вернулась к Елизавете. Та спала, тихо посапывая в подушку. Вот еще одна любительница спать на животе.
Ну, королевой она, положим, станет не скоро, сейчас правит ее младший брат Эдуард, потом на очереди, если что случится с мальчишкой, Мария, и только потом сама Бэсс.
Елизавета… Элизабет… Бэсс… тебе еще немыслимо многое предстоит. Выходит, я все это время буду рядом? Это действительно надолго, но мне вдруг расхотелось возвращаться! Привести этого пока ребенка на трон, уберечь, защитить, подсказать… Сколько у нее врагов? Много, безумно много. Она ненавистна как протестантка старшей сестре Марии, за которой стоит католическая Европа, ненавистна как возможная претендентка на престол, в конце концов, ненавистна просто как симпатичная девчонка, способная соблазнить мужа. Ей бы выйти замуж, любить супруга, нарожать ему деток, быть доброй матерью и хозяйкой большого имения, но она рождена от короля, а потому может быть наделена высшей властью и никогда не будет знать покоя, ни до того, ни после. Пока не станет королевой, опасность будет смертельной, когда станет, помимо правления нужно будет еще оберегать свою власть, потому что потерявшие ее обычно долго не живут. Но и после смерти потомки не оставят в покое, начнут обсуждать и осуждать, приписывать черт-те что, вплоть до материнства относительно Шекспира!
Так, стоп! С этого места поподробнее… Как же я могла забыть об этом?! Если она должна была родить Шекспира, то… господи, неужели то, что мы сотворили, лишило мир литературного гения?! Спокойно, Катя, попробуем порассуждать…
Шекспир, насколько я помнила, умер в 1616 году в возрасте… кажется, в возрасте 52 лет, я когда-то после первого курса своего медицинского бывала в Стратфорде-на-Эйвоне, родном городе Шекспира, там рассказывали. Получается, что родился он никак не раньше… 1564 года. По-моему, родился и умер в один и тот же день — 23 апреля. Я бы не помнила, но это день рождения моего бойфренда Темы, он всегда пил за себя и «за того парня — Шекспира». А пока у нас осень 1548-го… Значит, то, что мы сотворили, к великому драматургу отношения не имело. Слава богу!
Я сидела на кровати в своей ненавистной позе — сложив ноги по-турецки, и страдала. Хотелось курить, кофе и жареной картошки. Надоели баранья похлебка, чеснок и хлеб с сыром. Слава богу, хоть никаких: «Овсянка, сэ-эр…». Даже при дворе ели черт-те что, руки мыла только королева в тазике, остальные обходились без подобных изысков.
Они вообще слишком много без чего обходились, чтобы я чувствовала себя комфортно. Хорошо хоть моя Рыжая помешана на мытье. Это «помешано» только относительно местных обычаев, потому как особым пристрастием к гигиене и чистоте ванна раз в месяц в моем понимании считаться никак не могла. Остальные мылись куда реже. Правда, протирались влажными тряпочками и обливались благовониями. Лично у меня оставалось впечатление второй половины слова «благовония»…
Собаки в качестве блохоловок, ни одну шавку невозможно погладить без того, чтобы потом не чесаться полдня. Разодетые, как стая канареек, дамы и, главное, кавалеры сверкали драгоценностями, как новогодние елки, а изо рта у всех несло чесноком и гнилыми зубами. Рот полоскали вином, а исподнее меняли не каждый день. Амбре…
Несмотря на то что всяких инков и майя грабить еще толком не начали, золото повсюду: на золотых и серебряных деревьях золотые птицы, под ними золотые львы, на шеях у всех якорные цепи из драгметаллов, — а вот на унитазы ума не хватает. И обыкновенный умывальник соорудить тоже. Дикари!
Я очень страдала от невозможности вмешаться в развитие санитарно-гигиенического оборудования. А Серега-Парри от невозможности ободрать золотые листики, переплавить в звонкие монеты и на них накупить земли, семян и хозяйственного инвентаря, а еще овец, коз, лошадей… построить конюшни и скотные дворы… Останавливали нашего хозяйственно-экономического гения лишь отсутствие необходимых средств и сама Елизавета. Для нее существовали только верховые лошади и те, что тянут кареты. Боюсь, Рыжая не представляла, что лошадь может тащить плуг или воз с сеном.
