— Теперь я развеял подозрения.

Она улыбнулась, встала и произнесла:

— Пожалуй, ты прав. Хочешь выпить вина?

— Да, с удовольствием. Если покушение провалится, любой легионер подтвердит, что трибун Сабин и узница Ливилла проводили вместе долгие часы, и мы с тобой окажемся в одной связке.

— Но это произошло по настоятельному желанию императора, чтобы выведать у меня побольше.

— Конечно, однако он поймет это так, будто ты меня совратила.

Ливилла удивленно подняла брови.

— Совратила?

Сабин рассмеялся:

— То есть уговорила примкнуть к заговорщикам, совратила на совершение предательства. Хотя я ничего не имел бы против совращения в его классической форме.

— Я не раз обжигалась, Сабин, мне не везло с мужчинами.

— Скажем, Виниция тебе навязали…

— Я думаю о Сенеке, о философе.

— Мне он хорошо знаком: часто бывал у отца.

— И что ты о нем думаешь?

— Остроумный, всегда любезен — приятный человек.

Ливилла с горечью кивнула.

— Конечно. О нем можно сказать только хорошее. Но когда я попросила его выступить с нами против Калигулы, он струсил, мол, это задача не для ученого и поэта, он не годится для заговоров, а кроме того, имя его стоит в черном списке императора.

— Похоже на правду, я много раз слышал, с каким презрением Калигула о нем отзывался.

— А я спасла ему жизнь, постоянно напоминая Калигуле, как только разговор заходил о нем, что Сенека страдает чахоткой и вот-вот умрет. Я думала, что люблю его, — нет, я любила его, но для него это было только игрой, возможностью разнообразить жизнь… А как у тебя обстоят с этим дела, Сабин? Тебе родители уже выбрали невесту, или ты предпочитаешь пока оставаться свободным?

Сабин тяжело вздохнул.

— Я сам выбрал себе невесту, из-за нее отправился в Эфес, но она не захотела расстаться со своим мужем, предпочитающим мужчин, даже после того как я подарил ей ребенка. Тогда она отдала предпочтение спокойной семейной жизни, а я, как глупый юнец, остался ни с чем, потратив впустую год…

— Впустую? Годы любви нельзя считать потраченным впустую! Пусть твоя любимая и отвернулась от тебя — но даже боги не в состоянии отобрать у тебя воспоминания.

— Можно посмотреть на это и так. А что если тебе попытаться со мной, Ливилла?

— Ты красивый и мужественный, и уже этим превосходишь обоих моих мужчин, поскольку Виницию не хватает смелости, а Сенека — урод.

Сабин не понял, что же она нашла в нем уродливого, но ничего не сказал. Он притянул к себе Ливиллу и самозабвенно поцеловал в губы. Женщина пыталась высвободиться из его рук, но не сильно старалась. Сабин, почувствовав ее податливость, скользнул левой рукой под тунику и нежно провел по стройному, прохладному бедру. Ливилла отстранилась, подошла к дверям, закрыла их на засов, а потом плотнее притворила и ставни.

— Почему бы нам не соединить судьбы во всех отношениях? Ты нравишься мне, Сабин, ведь ты принес новую надежду.

Он видел в сумеречном свете, как она быстро сняла тунику, и подумал, какое же у нее юное и стройное тело, будто Ливилле едва исполнилось семнадцать. Он снял броню и медленно подошел к ней.

— Что же ты, Сабин, раздевайся, я уже и не помню, как выглядит обнаженный мужчина.

Сабин выскользнул из одежды. Как с направленным против нее оружием стоял он, таким напряженным и крепким был его фаллос. Она взяла его в руку и осторожно погладила.

— Да ты настоящий Адонис, друг мой, такой красивый и гладкокожий, У тебя было много женщин?

Сабин притянул Ливиллу к себе, нежно поцеловал ее маленькие крепкие груди.

— Не очень много. Я, как осел, хранил верность моей любимой.

— Так и должно быть, когда кого-то любишь.

Сабин поднял женщину на руки и уложил на постель. Она обхватила его крепкими стройными бедрами, и он нежно ласкал ее влажное лоно.

— Иди ко мне, Сабин! Возможно, ты последний мужчина, который меня любит, а я последняя женщина, которая тебя обнимает. Мы оба живем с кинжалом у горла…

Он с силой проник в нее, сжимая бедра, и она с готовностью и желанием подстроилась под его ритм, крепко схватила за поврежденную руку, но Сабин не чувствовал боли, а только страстные движения ее тела, что все плотнее прижималось к нему. С небывалым счастьем излил он свое семя в эту женщину, которая извивалась под ним, как змея в слишком тесной для нее клетке.

Потом они пили вино из одной кружки, и Ливилла сказала с улыбкой.

— Как будто свадебная ночь.

— Да, любимая, надеюсь, тебе понравится на Понтии. Этот остров стал таким популярным за последние годы, Байи и Бавли просто меркнут по сравнению с ним. Мы прекрасно проведем здесь время.

Ливилла захихикала и подхватила игру.

— Говорят, что здесь отдыхает сама сестра императора.

— Что ты говоришь! Тогда мы попали в лучшее общество. Возможно, стоит подумать о том, чтобы построить здесь дом?

Ливилла, обычно такая сдержанная, закрыла рот рукой, чтобы подавить приступ громкого смеха.

— Как хорошо, когда можешь по-настоящему, от души, посмеяться, — сказала она, переводя дыхание.

Сабин выпрямился.

— Мне показалось, что я что-то слышал…

Оба насторожились. Секунду спустя они услышали тихий стук в дверь и голос служанки.

— Госпожа, госпожа, охрана хочет знать, не случилось ли чего. Они говорят, что в это время трибун с арестованной выходят на прогулку…

— Во имя хромого Вулкана! — выругался Сабин. — Солдаты хуже водяных часов, и если что-то происходит не в свое время, они тут же начинают нервничать.

Он быстро натянул одежду.

— Я должен успокоить парней, иначе у нас будут трудности.

Ливилла натянула на себя одеяло, прикрывая наготу, и Сабин отодвинул засов. Он достаточно долго находился среди военных, чтобы знать, как поступить в таком случае.

— Вы что, сошли с ума? — накинулся он на охранников. — Я пытаюсь допросить узницу, потому что император хочет наконец иметь результаты, а вы мне мешаете! Ваши мозги, похоже, поразил молнией Юпитер! С этого момента вы оба под арестом на десять дней! Идите!

Пристыженные и растерянные охранники удалились.

— Руф, позаботься о новой охране! Я, конечно, не Кукулл, но такая глупость должна быть наказана.

— Люди беспокоились о тебе, — робко заметил Руф.

— Знаю, но в этом случае я не мог поступить по-другому.

Он зашел обратно в дом, где Миртия как раз поправляла хозяйке волосы. Ливилла подняла на него глаза.

— Может быть, трибун, мы успеем еще совершить нашу обычную прогулку?

Сабин с нежностью посмотрел на нее.

— С удовольствием, если она опять состоится в садах Венеры.

— Почему бы и нет? Если тебе там понравилось…

— Еще как! — восторженно воскликнул Сабин.

— Миртия, мы продолжим позже. Посиди еще немного перед дверью и покарауль нас.

По лицу рабыни скользнула едва уловимая улыбка, но проницательная Ливилла заметила ее.

— Можешь не скрывать своей улыбки, Миртия, я прекрасно знаю, о чем ты подумала, и уверена, что ты за нас рада.

— Конечно, госпожа, я всегда радуюсь твоему счастью.

— А теперь исчезни, мы сгораем от нетерпения.

Ливилла снова заперла дверь.

— Она преданная душа и была единственной, кто сразу согласился отправиться со мной в ссылку. Как только я окажусь в Риме, отпущу ее. Да, после смерти Калигулы немногие будут награждены, в основном придется раздавать наказания. Я не завидую преемнику Калигулы — кто бы им ни стал.

Сабин, который как раз собирался снова раздеться, сказал:

— Не надо стараться заглянуть так далеко в будущее, тем более что настоящему нам есть что предложить.

Ливилла засмеялась и поцеловала его.

— Ты прав, давай продолжим нашу прогулку.

Перед домом между тем появились новые охранники, которым Руф сообщил строгим голосом об отмене прогулки трибуна с заключенной.

Геликон, греческий вольноотпущенник, был человеком без совести и морали. Им двигала единственно забота о собственном благополучии, а лишь затем о благополучии императора, правда, не из дружеских чувств, а по той причине, что образованный, умный, свободный от иллюзий придворный прекрасно осознавал тесную связь своей судьбы с судьбой императора. Единственным чувством, которому он временами поддавался — вопреки всякому разуму, — была ненависть к иудеям.