Понял он лишь в тот день, когда его выписали.

— Вам письмо, — сказала сестра и подала конверт.

Писал Андрей. Он писал, что в тот вечер, когда с Димой это случилось, к ним пришел военный, принес деньги и документы Нелиного отца и сообщил, что Сергей Павлович погиб при выполнении боевого задания.

«… Что творилось с Нелей, ты сам можешь понять. Я всю ночь был с ней. И так случилось, что в ту ночь мы стали мужем и женой. Так уж случилось, Дима, тут уж ничего не поделаешь. Мы понимаем, что тебе будет тяжело видеть нас сейчас, поэтому мы решили переехать на частную квартиру. Ключ лежит под ковриком».

Эта фраза — «ключ лежит под ковриком» — потом преследовала его всю жизнь.

Но тогда он еще не мог осознать все до конца. Он был еще слаб, его качало, и все это воспринималось как продолжение бреда. И только тогда, когда он пришел домой, достал ключ, открыл дверь, увидел пустую комнату, аккуратно прибранную постель и листок с уставом коммуны, прикрепленный Нелиной булавкой к золотистым обоям, ему стало так нестерпимо больно, что он даже плакать не мог. Он сел у окна, где когда-то читал «Монте-Кристо» и возле которого девочка с голубыми глазами впервые сказала ему: «А почему ты больше не кувыркаешься?», положил голову на подоконник и остался так, сжавшись, в тяжком забытье.

А часов в десять вечера в дверь постучали. Вошел здоровенный детина и сказал в темноте сиплым голосом:

— Слушай, ты не знаешь, вон там, в третьей комнате, живет кто?

Третья — была комната Зеленого, и Димка сказал, что теперь никто там не живет.

— А раньше жил кто?

— Двое… друзей там жили.

— А теперь?

— Теперь все. Нету их больше… А вам кого?

— Да я, понимаешь, жил тут когда-то. До войны еще… Ты чего в темноте сидишь?

Димка подошел к двери, повернул выключатель и увидел опухшее красное лицо.

— Так вы — Зеленый?

— Он самый. А ты кто ж будешь? — Димка, мы тут с мамой жили, не помните?

— Осподи, от так встреча! — Зеленый в изумлении поднял руки. — Это шкет такой вот бегал, на перекладине качался?

— Качался, — сказал Димка.

— Ну, брат ты мой, да за такую встречу… — он вытащил из бушлата бутылку с мутной жидкостью. — Это ж сам бог велел за такую встречу! Поди ж ты… Шкет вот такой был… — он все удивлялся, будто было в этом что-то сверхъестественное, что Димка вырос. — Ну, давай, брат, рассказывай, что да как, стаканы есть?

— Найдем, — Димка полез в тумбочку, увидел чисто вымытую посуду, из которой они вместе ужинали, и что-то полоснуло по сердцу, в голове помутилось.

Он присел, сжал голову руками.

А ты чегой-то не в себе вроде? Голова болит?

— Болит немного. Пройдет…

— Выпить надо, — убежденно сказал Зеленый. — Матушка-то жива?

— Умерла. В эвакуации.

Ну, царствие ей небесное. Славная была женщина. Давай на помин души…

Димка отпил треть стакана, и вроде отлегло немного. Потом они выпили еще — за встречу.

Ну, ты как живешь, чего делаешь? — все допытывался Зеленый. — Что-то неладно, гляжу, у тебя?

И тут Димку как прорвало. Стал рассказывать все как есть. Про девушку с голубыми глазами, про коммуну, про больницу, про ключ под ковриком, про то, как горько ему, что они так ушли, будто чужие…

Но Зеленый ухватил главное.

— Сука! Сука она — вот хто, выплюнь и разотри!

— Нет, — покачал головой Димка. — Она хорошая. А что так случилось — так ведь бывает…

— Сука! — убежденно повторил Зеленый. — Все они суки! Все! Уж сколько я их на своем веку повидал! Я ведь, брат, такого повидал, такого хлебнул… Тебе и во сне не снилось — что тут при немцах, что там, на Севере… Я ж там в колонии был… Ну, слава богу, сейчас вольный, в Среднюю Азию перевели, у начальства на хорошем счету, вон даже на вербовку прислали, людей вербовать, комбинат строить. Слушай, — вдруг загорелся он, — поехали со мной, нам такие парни нужны, чего тебе тут делать, уехать тебе надо — с глаз допой — из сердца вон! Там у нас места хоть и голые, зато тепло, да и девицы едут, много их будет у нас… Ну, давай, решайся, чего тебе здесь одному делать?..

…… Так Лукьянов оказался в Средней Азии, на строительстве горнообогатительного комбината.

Перед отъездом он оставил в комнате записку, написал Андрею, и Неле, чтоб занимали его комнату и жили здесь, она ему больше не нужна. И еще написал, что ждал их, думал, придут, не дождался. А в конце адрес приписал, тот, который дал ему Зеленый.

И уехал.

В отрогах Кураминских гор он строил комбинат, учился в вечерней школе. Все ждал письма, но оно так и не пришло. «Значит, не нужен я им», — решил он. А потом не выдержал, написал сам, спустя год или полтора, и ответа не получил.

Так они растерялись.

Окончил школу, хотел тоже в медицинский поступить, людей лечить, но судьба повернула иначе: оказался он в Ташкенте, на юридическом факультете. Человек, который направил его туда, сказал: «Доктора тело лечат, а ты души будешь лечить, это потруднее но у тебя получится». Тогда он не понял до конца, что хотел сказать этот человек, просто поверил ему на слово. Только потом, намного позже, он понял по-настоящему смысл его слов.

Окончил институт, работал следователем, судьей, затем попросился в отдел борьбы с правонарушениями подростков. Его давно волновала судьба юных, начинающих жизненный путь людей, которые в силу каких-то роковых причин оказывались втянутыми в преступления. Он давно заметил, что в каждой такой судьбе есть некий поворотный пункт, некая развилка, после которой молодой, неопытный человек сворачивал в сторону и начинал петлять, что чаще всего приводило на скамью подсудимых.

Он написал об этом в молодежную газету. Статью напечатали, на нее пришло много писем. Пришлось отвечать на них через газету новой статьей.

С тех пор стал писать. Написал целую книгу. И опять поток писем. Он уже привык вечерами разбирать почту, вчитываться в эти строки, написанные порой коряво, неумело, но за ними он научился угадывать чью-то судьбу, стоящую на той самой развилке, и поэтому очень внимательно относился к каждому письму, писал ответы не менее вдумчиво, чем статьи, у него завязалась большая переписка.

И вот однажды пришло письмо из Москвы, его передали Лукьянову из редакции. Кто-то спрашивал, не является ли автор книги «Дороги судьбы» Д. Лукьянов — Дмитрием Алексеевичем Лукьяновым, который жил когда-то в Приморске. Подписи не было, был только адрес.

Он ответил — да, это я.

И тогда пришло письмо от Нели. Она писала, что живут они с Андреем в Москве, он работает в научно-исследовательском институте, кандидат наук, сейчас пишет докторскую, она — преподает музыку, у них растет сын. Просила, чтоб он обязательно заехал к ним, когда будет в Москве, она хочет познакомить его с сыном, зовут его Димка…

Лукьянов не спал всю ночь. Все вдруг воскресло. Он считал, что давно переболел, что умерло все, как будто и не было вовсе, но, видно, жило все это глубоко в душе, только притаилось до времени, тлело где-то там, под пеплом. А сейчас вспыхнуло, да так сильно…

Он смотрел на это письмо, на ее почерк, на ее подпись и все пытался представить себе, какая она теперь. И так ярко, так четко увидел все, что больно стало дышать…

Все эти годы он старался не думать, не вспоминать, отгонял от себя прошлое, и хотя это не всегда удавалось, все же было это где-то там, в другом мире, за какой-то чертой реальности. Как будто сон — прошел и его уже нет, и не вернешь его, как бы ни старался. А тут вдруг реальность, самая что ни на есть ощутимая, — адрес, телефон, имя сына…

Зачем она написала ему это имя? Хотела сказать, что мы тебя помним, не забыли, мы виноваты перед тобой, но мы искупили свою вину, назвали сына твоим именем?

А счастлива ли она, не жалеет ли о том, что так все произошло? В письме не было об этом ни слова, но там была фраза, которая насторожила его: «материально мы живем хорошо». Но когда человеку хорошо, он не пишет «материально мы живем хорошо».

Он ответил. Написал, что рад был узнать, что у них все в порядке, если представится случай, приедет. Просил прислать фотографии. О себе — очень скупо: женился, растет дочь, работаю много, в этом вижу смысл жизни…