На углу переулка, в котором жили Димка и Неля, стоял большой серый дом старинной постройки. В нем когда-то жили владельцы виноторговой фирмы и говорили, что под домом есть необозримые погреба, целое подземелье, где раньше хранились вина. Но никто никогда этого подземелья не видел, почему-то туда никого не пускали. В первые дни войны, когда начались воздушные налеты па город, погреб открыли, в нем устроили бомбоубежище.

По нескольку раз в день над городом появлялись одиночные немецкие самолеты, они летели на большой высоте, появлялись тихо, незаметно, медленно плыли в синем летнем небе. Они были какие-то длинные, хвостатые, худые как скелеты, — зенитки открывали по ним яростный огонь, в небе лопались желтые облачка разрывов, словно маленькие пушистые одуванчики, они вспыхивали слева и справа от самолета, и все мальчишки, задрав головы, спорили, какой это самолет, — одни кричали «Фокке-Вульф», другие «Хейнкель», а тот медленно и бесшумно плыл, окруженный этими облачками, пока не исчезал из виду, будто он таял в воздухе.

По радио объявляли воздушную тревогу, по улицам бегали люди с красными повязками на рукавах, с противогазами на боку, свистели в милицейские свистки, загоняли всех в бомбоубежище. Там было холодно, сыро и всегда пахло чем-то затхлым, с пористых известняковых стен свисала плесень.

Первое время, как только начиналась стрельба и воздух с режущим визгом рассекали зенитные снаряды, все кидались в бомбоубежище, сюда набивалось по нескольку сот человек — женщин и детей, сидели, прижавшись друг к другу, вздрагивая при каждом разрыве. Однажды Димка увидел здесь даже косматую старуху Штольц, ее принесли сюда двое дружинников вместе со стулом, усадили возле стены, и она сидела, с ужасом глядя на потолок, пытаясь трясущимися руками поднести ко рту стакан с водой. Вода плескалась, лилась ей на шею, за ворот. Димка хотел помочь ей, потом вспомнил, как она стояла на мраморной лестнице в белых перчатках до локтей, и раздумал.

Оказался тут как-то и Зеленый, Он, видно, очень торопился куда-то, все рвался к выходу, но дружинники не выпускали его, сказали, что, пока не объявят отбой, никому выходить нельзя, а если он будет устраивать панику, его отправят, куда следует. Он присмирел, с ними больше не ругался, но все носился но подземелью, затравленно озирался, трогал руками стены и причитал без конца: «Это что ж такое делается, а? Мамочка, родная, что ж это на свете делается! Это ж коллективный гроб, да и только!» Больше Димка его здесь не видел.

Выстрелы доносились в подвал глухо, но время от времени что-то ударяло в землю, все вокруг содрогалось, и тогда говорили, что это самолет упал где-то за городом, его сбили зенитчики, они специально отгоняли его подальше, чтобы он не рухнул на дома, на людей.

А бомбы не падали. Ни одна бомба не упала на город за целый месяц войны, и все радовались — вот как здорово действует наша оборона, И люди осмелели, все меньше и меньше народа собиралось в подвалах во время налетов.

Многие, правда, уехали. Уезжали с заводами, с учреждениями, с больницами. Нелина мама говорила, что они, видно, тоже скоро уедут: ее предупредили, чтобы она была наготове, за ними заедут из военной организации которая занимается эвакуацией семей командиров Красной Армии. От Нелиного отца вестей не было, в первые же дни он ушел на фронт, и с тех пор они о нем ничего не знали.

Готовился к выезду и госпиталь, в котором работал теперь профессор Новгородцев — отец Андрея.

Нелина мама и Андрей звали Димку с собой, но он не хотел оставлять мать, а она и слышать не желала о выезде.

— Война скоро кончится, немца побьют, а комнату, если уедем, потеряем, займут ее — кто нам еще даст такую? Нет, сынок, никуда я отсюда не двинусь. А ты бы поехал с Нелей, хорошие они люди. Поезжай, а я постерегу и их квартиру, чтоб не растаскали тут все.

Она даже договаривалась о чем-то с Нелиной матерью, подходила к ней несколько раз, когда они встречались в подвале. А Димка, Неля и Андрей собирались в своем углу, у них там был свой угол, ниша глубокая в известняковой стене, с какими-то железными крюками и обрывками цепей, — говорили, что здесь стояла когда-то главная бочка с самым лучшим вином.

Они забирались в нишу, зажигали свечку, и в ее тусклом, мерцающем свете, от которого громадные тени колыхались вокруг, чувствовали себя робинзонами, заброшенными в заколдованное царство злого волшебника. Крюки и цепи — это, конечно, чтобы приковывать похищенных добрых богатырей, а все эти люди, собравшиеся в подземелье, — женщины, старики, дети, которые плачут, просят пить и есть, — жертвы темной силы, которая надвигается сейчас на них всех.

Что-то леденящее вползло в душу, когда они забирались в нишу, сидели тут притаившись, при свете оплывшего огарка, прижавшись друг к другу.

— Давайте поклянемся, что всегда будем вместе, что бы пи случилось, — сказал как-то Андрей, — поклянемся, что будем всегда выручать друг друга, хотя бы ценой собственной жизни!

Он всегда умел сказать как-то особенно торжественно, так, что дух захватывало.

— Давайте, — прошептала Неля. — А как это сделать?

Надо разрезать каждому палец и смешать по капле нашей крови, Вот… У тебя есть нож, Димка?

— Бритвочка есть, — сказал Димка и достал из кармана маленький блокнот. Между листками лежал обломок бритвенного лезвия.

— Ну, кто первый?. — спросил Андрей.

Димка взял лезвие и чиркнул им по пальцу. Показалась кровь.

Потом он передал лезвие Андрею и тот сделал то же самое. Очередь дошла до Нели, она взяла в руки бритвочку, выставила палец, но лезвие дрожало в ее руке, она никак не могла провести им по пальцу.

— Вот так иметь дело с девчонками! — презрительно сказал Андрей и сплюнул.

— Я сейчас… Я не боюсь… Просто не могу лопасть…

Димке было очень жаль Нелю, ему так не хотелось, чтобы она резала палец, но что поделаешь, раз так полагается.

— Дим, помоги мне, придержи руку.

Он придержал ее: руку, и она резанула но пальцу, да так глубоко, что кровь потекла по руке.

Теперь смешивайте, — приказал Андрей.

Они сблизили пальцы, кровь смешалась.

— Ну вот, теперь мы побратимы. Кто предаст товарища, тот трус и подлец.

Потом они разорвали Нелин платок, перевязали пальцы.

— А я больше в этот подвал не пойду, — сказал Димка.

— Почему? — спросил Андрей.

— Хватит прятаться от немцев, что мы, трусы какие-то! Буду наверху зажигалки тушить.

И я, — сказала Неля. — Не могу больше сидеть здесь, меня мутит всегда.

— Тоже героиня нашлась, палец разрезать не могла, а бомб не боится! — Андрей даже отвернулся от нее.

И не боюсь, — сказала Неля. — Вот увидишь!

Посмотрим, — усмехнулся Андрей, — а мне погибать от бомбы неохота. Я еще многое должен совершить.

— Ну и совершай, сиди здесь и совершай.

Больше Неля и Димка в подвал не ходили. И Нелина мама не спускалась туда больше. Надоело.

Месяц с начала войны немцы ознаменовали массированным налетом. Вечером двадцать второго июля на город посыпались зажигательные бомбы. Горели вокзал, порт, радиостанция, жилые дома. Зарево поднималось над городом.

Димка дежурил на крыше вместе с дружинниками. Ему выдали железные щипцы с длинными ручками, он первым схватил упавший на крышу, злобно подпрыгивающий, брызжущий огнем конус, побежал к краю и сбросил его на землю.

— Молодец! — похвалил его дружинник. — Гляди, не упади!

И тут же побежал к другому краю крыши.

И в ту же секунду земля вздрогнула, сильный порыв ветра ударил Димку, вслед за тем что-то оглушающе и тяжко ухнуло, посыпались камни и стекла.

— Фугасная! — крикнул дружинник. — В соседний дом попала!

Димка посмотрел через дорогу и ужаснулся: все окна Нелиного дома просматривались насквозь, через них было видно, как во дворе, внутри дома, поднимается столб огня и пыли.

— Во двор попала! — крикнул дружинник. — Ты куда?

Но Димка не слышал его. С кошачьей ловкостью он слетел по железной пожарной лестнице и бросился через улицу, вбежал в парадное и увидел, что внутренних стен дома нет вовсе, они упали внутрь двора и все квартиры видны как в разрезе.