А в зале, между тем, происходило какое-то оживление. Все вдруг разом заговорили между собой, глядя на молодую красивую женщину и молодого мужчину с бородкой, которые что-то торопливо разворачивали на стуле. Потом кто-то постучал ножом по тарелке и сказал громко:

— Прошу внимания!

Женщина выпрямилась, и все затихли.

— Дорогой Андрей Михайлович, — звонким, торжественным голосом заговорила женщина, — от имени аспирантов нашего института, ваших учеников и коллег, разрешите поздравить вас с успешной защитой, пожелать вам здоровья, успехов, счастья и преподнести вам этот скромный подарок, который будет вам напоминать о сегодняшнем дне…

Она подошла к Андрею, подняла руки, и все увидели кинокамеру и кассету.

— Здесь, на этой пленке, осталось запечатленным событие, участниками которого мы все сегодня были, так что вы сможете, когда пожелаете, вновь и вновь переживать защиту вашей докторской диссертации.

— Весьма признателен за подарок, но переживать все снова — избави бог! — послышался густой, рокочущий голос виновника торжества.

Все засмеялись. Женщина вручила ему камеру и кассету, раздались аплодисменты.

В зале снова стало шумно, все разом заговорили, зазвенели бокалы, ножи, вилки.

— Пойду, пожалуй, — Лукьянов встал. — У меня к вам просьба, — сказал он соседу, — когда кончатся все речи, подойдите к Новгородцеву, скажите, что в зале напротив его земляк ожидает, друг детства, можно сказать. Очень хочет повидаться… Передадите?

— Обязательно.

— Спасибо.

Лукьянов вышел из зала, вернулся за свой столик.

Ждать ему пришлось долго.

Он сидел, курил, и опять, как ночью, в аэропорту, и потом — в самолете, вся его жизнь упрямо и навязчиво проходила перед ним какими-то яркими пятнами: девочка с красной лейкой в руке, золотистые обои в комнате и белый листок устава, приколотый к ним: темная ниша в бомбоубежище, дрожащий язычок пламени над оплывшим огарком свечи и странные тени на шершавой стене: синяя вывеска почты в поселке: узкий, длинный, полутемный коридор штольни: цветное мелькание карт на столе: тусклый блеск кастета на руке Сиплого: желтые листья, медленно плывущие по воде, и глаза Марийки… Глаза Марийки…

Он встряхнулся, вышел на улицу, постоял у входа. Дождь перестал, но туманная мгла висела в воздухе, сквозь нее расплывчатыми пятнами виднелись фонари…

Он вернулся на свое место, хотел уж зайти снова в зал налево, но там послышались дружные аплодисменты, и вслед за тем он увидел Андрея.

Тот вошел раскрасневшийся, возбужденный, окинул быстрым взглядом столики, равнодушно скользнул по лицу Лукьянова и тут же опять перевел глаза в сторону.

Лукьянов встал.

— Здравствуй, Андрей!

Тот обернулся, стал вглядываться в Лукьянова, все еще не узнавая, и вдруг что-то дрогнуло в нем, глаза расширились, краска сошла со щек.

— Не может быть… — проговорил он одними губами.

Все еще не веря, он приблизился, посмотрел сбоку, потом опять прямо в лицо.

— Дима?

— Я, Андрей. Я! Ну чего ты смотришь, как будто привидение увидел?

И тут он, наконец, поверил. Расставил руки, расплылся в широченной улыбке, кинулся обнимать.

Господи, какая встреча! Откуда ты взялся? Почему сидишь тут один? Да знаешь ты, какой день у меня сегодня?

— Все знаю, потому и приехал.

— Вот так подарок! Вот так встреча! Ну, молодец, ну обрадовал. А ну, пошли, пошли, я тебя сейчас всем представлю! Пошли… — Он тащил Лукьянова к двери.

— Погоди, — упирался Лукьянов. — Успокойся. Нам поговорить надо.

Потом поговорим, дома, всю ночь говорить будем, а сейчас пошли туда, это надо же — в такой день!..

— Сначала поговорим здесь! — сказал Лукьянов. — Потом, если захочешь, пойдем туда. Садись! — он выдвинул стул. — Ну, садись, чего смотришь?

Что-то в тоне Лукьянова, видимо, насторожило его. Он нахмурился.

— Ты что?

Лукьянов, не отвечая, налил коньяк ему и себе.

— Ну, давай, за встречу!

Андрей сел, все так же настороженно, не спуская глаз с Лукьянова.

— Ну, что ж ты! — сказал Лукьянов. — Я вот тут сидел, вспоминал… Давай, за встречу, за наше детство… Бомбоубежище помнишь?

— Бомбоубежище? Да, конечно, — глаза его потеплели.

— Клятву нашу помнишь? Как ты сказал тогда? — Лукьянов в упор смотрел на него. — Кто предаст друга, тот трус и подлец. Хорошо сказал. Ты всегда умел хорошо говорить!

— Даже слова запомнил?

— Запомнил, Андрей. Вот за них выпьем.

Он чокнулся с рюмкой Андрея, стоявшей на столе, и выпил залпом.

Андрей приподнял свою, пригубил ее.

— А коммуну помнишь? — сказал Лукьянов. — Устав, который висел на стене?

— Господи, — усмехнулся Андрей, — ну и дураки мы были!

— Дураки? Может быть… Выпьем за дураков!

Лукьянов долил ему и себе.

— Что-то я не пойму… — глаза Андрея беспокойно забегали. — Столько лет не виделись, приехал в такой день и как-то странно себя ведешь…

— Сейчас поймешь. Я из Приморска приехал — ты понял?

— Из Приморска? Ну и что?

— Тебе это ничего не говорит?

— Ты о чем? Об этой истории, в которую попал Дима?

— Да, об этой истории.

— Нашел, о чем говорить сейчас. — Он на мгновение потускнел, досадливо поморщился, но тут же опять принял прежний вид. — Я это все уже уладил, говорил тут с нужными людьми, все подтвердили — ничего не будет, раз тот пьяный сам выскочил на дорогу. Так что кончим этот разговор — и пошли, там люди ждут.

Он хотел встать.

— Погоди! Я видел Диму два дня назад, парень в подавленном состоянии, считает себя во всем виновным, дело передано в суд, а ты уехал, бросил его в такую минуту…

— Что ж я мог сделать? Ты же видишь — не переносить же защиту! Сейчас я освободился, могу заняться. А что он посидит немного — не беда. Пусть посидит. Не делал бы глупостей, ничего не случилось бы!

— Он полностью взял вину на себя, — медленно сказал Лукьянов, глядя Андрею прямо в глаза. — Тебе известно это?

— Известно. И правильно сделал — сам во всем виноват. Но я что-то не пойму… — Лицо его стало жестким, взгляд колючим. — Ты-то почему о нем так беспокоишься? Мой ведь он, кажется, сын, а не твой?

— Да… — сказал Лукьянов. — К сожалению.

— Ах вон оно что! — Он усмехнулся. — Значит, до сих пор простить не можешь! Столько лет не виделись — и вдруг — на тебе, объявился, обличать приехал. — Он резко отодвинул тарелку. — А по какому праву? Чего ты лезешь в мою жизнь? В конце концов это мое личное дело, и нечего тебе в нем копаться.

— Ошибаешься, — спокойно сказал Лукьянов. — Я официальный защитник Димы.

— За-щит-ник? — Он вдруг расхохотался — громко, театрально. Долго хохотал, упершись руками в стол. — Это кто ж тебя уполномочил?

— Меня Неля вызвала.

— Неля вызвала? — Лицо его выражало предельное изумление. — Это как же понимать? Заговор за моей спиной?! Папаша тут для них степень выколачивает, а они там заговоры плетут! Эн и Де Новгородцевы против А. Новгородцева! Хорошенькая история!

Он откинулся на спинку стула и опять захохотал, правда уже не так весело.

— Не паясничай, — зло проговорил Лукьянов. — Я еще не все сказал!

— Ну, давай, выкладывай. — Андрей с презрением смотрел на него. — Что еще там у тебя за пазухой?

— Я хочу рассказать тебе одну историю, которая приключилась однажды на даче некоего профессора…

— Что ж, рассказывай, это становится интересным…

— Так вот, один преуспевающий профессор жил на даче с женой и сыном. Однажды вечером он пошел играть в шахматы к своему приятелю, по соседству. А сын пошел с девушкой в компанию молодежи на вечеринку… — Лукьянов закурил. — Все пили кагор и шампанское, а он — лимонад. И когда кончилось вино, парнишка вызвался поехать в дежурный магазин. Вместе с девушкой он сел в отцовскую машину, поехал к шоссе но тут что-то его остановило. Все-таки одно дело ездить без прав по футбольной площадке, а другое — выехать на шоссе. Он решил спросить разрешения у отца. Зашел к приятелю отца, где тот играл в шахматы, вызвал его на улицу, сказал — так и так, мол. Очень не хотелось профессору отрываться от игры — партия была в самом разгаре, но профессор был человек осторожный, решил, что нельзя выпускать сына на шоссе, сам сел за руль, сын сел рядом, девушка сзади. И они поехали. До магазина доехали благополучно, профессор сам купил три бутылки кагора и две бутылки шампанского, сам внес в машину, снова сел за руль, и они поехали обратно. Всю дорогу профессор думал о недоигранной партии, у него складывалось интересное решение, он торопился поскорей вернуться, чтобы взять реванш, обдумывал ходы, и, когда вдруг из-за стоявшего на обочине автобуса внезапно выскочил человек, он не успел отреагировать, ударил того бампером…