Я молчал.

Лейтенант, широко расставив ноги, стоял передо мной. Он считал мою игру проигранной. Я допил кофе. Он уже не казался слишком горячим.

— Вы правы, Риттер, — сказал я. — Давайте спать.

Я встал из-за стола, расстегнул пояс с пистолетом и опустился на нары. Риттер помедлил. Он решал задачу — выгнать меня из комнаты или переспать последнюю ночь в чулане. В конце концов он решил отправиться в чулан. Это было его счастье. Сейчас я не стал бы спорить. Я бы просто прострелил ему голову.

Я не спал всю ночь. За перегородкой долго ворочался Риттер. Видно, ему тоже не спалось. Наконец он затих…

Еще затемно я поднялся и затопил плиту, Я старался не делать этого днем — дым могли заметить с большого острова. Сварил густой кулеш из мясных консервов и овсяного концентрата, открыл паштет и рыбные консервы. Надо было хорошо позавтракать. Разбудил Риттера. Теперь его состояние было небезразлично мне. Риттер должен был сохранить силы до конца пути.

Лейтенант не без удивления оглядел накрытый стол. Вероятно, решил, что это начало моей капитуляции.

После завтрака мы вышли наружу. Я подвел Риттера к нагруженным саням. Надел через плечо лямку. Другую протянул лейтенанту.

— Попробуйте, будет ли удобно.

— Зачем это?

— Продукты на дорогу.

— Нам достаточно взять несколько банок консервов и по десятку галет. Всего на два-три дня.

— Не думаю, — сказал я. — Не думаю, чтобы за три дня мы прошли двести километров.

— Сколько?

— Двести.

Риттер, наверное, решил, что я спятил.

— Хватит болтать! — он отбросил лямку. — Мне надоел этот балаган. Чтобы через десять минут вы были готовы.

Он пошел к дому. У него снова была прямая четкая спина. Он шел к дому, не оборачиваясь, подставив мне спину.

— Стойте! — сказал я. — Мне нужно вам кое-что объяснить.

Риттер неохотно повиновался. Я вынул карту Дигирнеса. Уже рассвело, и можно было рассмотреть ее без огня.

— Вот, — сказал я, — смотрите: мы здесь.

Риттер досадливо кивнул. Он лучше меня представлял, где мы находимся.

— А вот здесь, — терпеливо продолжал я, указав на островок к северу, — советская полярная станция. Видите, как раз двести километров.

Риттер поднял глаза. Он смотрел на меня с недоумением и тревогой.

— Но это программа минимум, — сказал я. — Я надеюсь, что мы доберемся до Шпицбергена.

— Вы сошли с ума! — не сразу произнес Риттер. Я уже успел спрятать карту. — Неужели вы не понимаете, что все кончено?

Я молчал, старательно прилаживая лямки. Лейтенант пожал плечами.

— Ну, хорошо, — он старался говорить как можно спокойней и убедительней. — Предположим, я подчинюсь. У вас в руках автомат. Мы пойдем на север. Предположим, случится чудо… Это невероятно, конечно, но предположим, мы доберемся до Шпицбергена… Что вы выиграете от этого?.. Через месяц с Англией будет покончено. Двести дивизий с Восточного фронта обрушатся теперь на Запад. На Шпицбергене вас встретят германские корабли.

— Приятная перспектива, — сказал я. — По я поверю, только увидев эти корабли собственными глазами.

Риттер даже снял очки, чтобы разглядеть меня как следует. Он смотрел так, будто только что повстречался со мной.

— Сколько вы на Севере? — спросил он после паузы.

— Две недели.

— А я пятнадцать лет. То, что вы задумали, — безумие. Вы не пройдете и двадцати миль.

— Это не трудно проверить, — сказал я. — Надевайте лямку.

— Это самоубийство! — закричал Риттер. Таким я его еще ни разу не видел. — Я никуда отсюда не пойду!

— Хорошо, — я тоже обозлился. — Я уйду один. Но уж вы тогда действительно получите постоянную прописку на этом холме.

Не знаю, понял ли Риттер, что такое прописка, но он затих.

— Вы безумный фанатик-коммунист! — т-ихо произнес он.

Я был беспартийный, но не стал объяснять это Риттеру. Сказал только:

— Даю вам еще десять минут.

Риттер замолчал.

— Хорошо, — произнес он наконец. — Я только возьму свой бумажник.

Он медленно побрел к дому. Теперь у него была совсем другая, жалкая спина.

Риттер долго не выходил. Я уже направился к дому, когда лейтенант, наконец, показался. В руке у него было несколько гвоздей.

— Где топор? — спросил он. — Или молоток?

Я кивнул на сани. Риттер, приподняв брезент, вынул топор. Я на всякий случай приспустил автомат.

— В чем дело?

— Надо заколотить дверь. Этот дом может пригодиться другим.

Дверь неплотно закрывалась. Риттер разгреб ногой снег. Пристукнул по двери топором. Не торопясь, стал забивать гвозди: два вверх, три сбоку, два внизу… Он явно не спешил. Я бесился, но ничего не мог поделать. Риттер был прав Дом действительно еще мог пригодиться людям. Что ни говори, а Риттер знал законы Севера.

Наконец лейтенант заколотил последний гвоздь. Подергал дверь и вернулся к саням. Надел лямку.

По заранее выбранной ложбине мы спустились к ледяному припаю. На льду снег был неглубок, и тянуть нарты пока было не трудно. Я оглянулся на оставшийся позади островок. На вершине холма темнел дом и островерхий шест антенны.

Риттер шагал слева от меня и чуть впереди. Я сделал лямки разной длины, как в собачьей упряжке. Риттеру я отдал более длинную. У меня было всегда в запасе полшага. Лейтенант шел не оборачиваясь.

Прошло около получаса. Нарты становились все тяжелей. Лямка врезалась в грудь. Наконец я остановился. Прикрыв рукавицей глаза от света, я смотрел на почти не приблизившуюся полосу торосов на горизонте. Риттер снял дымчатые очки. Отер с лица рукавом пот. Оглянулся назад, на островок. И тут же отвернулся. Я тоже невольно посмотрел назад. Но ничего не увидел.

— Пошли? — глухо спросил лейтенант и потянул вперед.

Я снова обернулся. Еще раз вгляделся в оставленный берег. И тут заметил, что над крышей дома подымался как будто легкий туман. В следующее мгновение я понял — это был дым…

— Открывай дверь! — задыхаясь, крякнул я. — Открывай, гад!

Мы проделали обратный путь в пятнадцать минут. Сани остались внизу на льду. Под дулом автомата Риттер бежал всю дорогу. Из забитого накрест досками окошечка вырывалось пламя.

Риттер взломал дверь. Ударил плотный дым. Я вытащил из сарая брезент.

В комнате огонь полз от печки к стеке. Горели стол, нары. К счастью, отсыревшие доски загорались медленно.

Я набросил брезент на печку и выскочил ка улицу. Отдышавшись, вошел снова. Ящики с консервами стояли нетронутые. Обгорел только один, с галетами. С помощью Риттера вытащил дымящиеся остатки стола и велел закидать тлеющий огонь снегом. Риттер повиновался. Он проиграл. Это был последний шанс дать сигнал своим — на большой остров.

Я заставил Риттера снова привести в порядок разбитую дверь. Дом действительно мог еще кому-нибудь пригодиться.

Потом мы ушли.

Я просыпаюсь в темноте. Рядом тяжело дышит Риттер. Теперь я точно знаю, когда он засыпает по-настоящему, и сразу, по-звериному, просыпаюсь при самом легком движении соседа. Еще совсем темно. После вчерашнего перехода болят ноги, тяжелая, словно свинцом налитая голова. Но надо вставать. Я должен успеть собраться в путь до света.

Днем в небе висит не по-осеннему яркое солнце. Снег слепит глаза. Беспрерывно текут слезы. Кажется, что в глаза кто-то бросил горсть перца. За ночь боль успокаивается, но днем начинается снова. Вокруг все как в тумане. Последние два дня я иду почти вслепую, стараясь попасть в такт шагов Риттера. Надо бы остановиться, посидеть день-другой в темноте, дать отдохнуть глазам. Но я не могу этого сделать. Больше всего опасаюсь, что мое состояние заметит Риттер.

Я вылезаю из мешка и тщательно переобуваю ноги. На ночь кладу унты под бок, но они все равно не успевают как следует просохнуть. Ноги мерзнут всю дорогу. Правая ступня опухла и болит. Плохой признак. Так часто начинается цинга.