— И люди даже не пытались сопротивляться?

— А что они могли сделать? Их обманули: приказали оставить оружие в казармах и собраться на плацу якобы для принесения торжественной присяги и регистрации. Они поверили этому и оказались в ловушке…

— А как же Второй батальон?

— На этот раз номер не прошел! Наши командиры своевременно узнали о подлом коварстве в отношении Первого батальона. Враг пытался повторить маневр, но, когда пришел приказ оставить оружие и выйти для принесения присяги, наше командование потребовало отложить «столь торжественную церемонию» до приезда руководящих деятелей Нео Лао Хаксат. Это было расценено реакционерами как акт восстания и бунта. Нас окружили королевские войска, связь с руководством Патриотического фронта во Вьентьяне была прервана. О каких-либо переговорах и компромиссном решении вопроса не могло быть и речи. От нас категорически потребовали сложить оружие, угрожая в противном случае огнем пулеметов. Вокруг нас замкнулось кольцо осады, через которое, казалось, не было никакой возможности прорваться. Не силой, а военной хитростью надо было выйти из положения, хотя многим оно казалось совершенно безнадежным… И вот командование Второго батальона назначило на восемнадцатое мая футбольный матч и другие соревнования. Об этом было заранее сообщено противнику. До позднего вечера в лагере стоял шум и веселье било через край. Потом постепенно установилась тишина. Врагу могло показаться, что примирившиеся с судьбой офицеры и солдаты Второго батальона отправились спать… А утром обнаружили, что Второй батальон исчез!.. Мы усыпили бдительность королевских войск, наши солдаты, с оружием и всем имеющимся снаряжением, бесшумно выступили ночью из лагеря и направились в провинцию Самнеа, которая много лет подряд была одним из центров освободительного движения Лаоса.

— Наверное, тогда в столице поднялся невероятный шум? — спрашиваю я.

— Еще бы! Королевские войска сразу же начали преследовать нас, но ничего не добились. Реакционное правительство Сананикона обвинило Центральный Комитет Нео Лао Хаксат в нарушении условий договора о прекращении огня. Жандармерия окружила здание ЦК… Дальнейший ход событий вам известен: были арестованы принц Суфанувонг и другие руководители, потом им удалось бежать.

— Какие особые трудности вы преодолели за время пребывания в рядах Сопротивления?

Сон Тхеу снисходительно поглядывает на меня и Богдана. Потом тень улыбки скользит по его суровому загорелому лицу.

— Их было так много, что невозможно привести отдельные примеры… Помню, был период тяжелейших боев, когда на нас обрушивались внезапные и яростные атаки врага, а наши бойцы были измучены постоянным недоеданием. Изо дня в день нам приходилось довольствоваться жиденьким супчиком из растертого в порошок риса… Наверное, вы догадываетесь, что нам не хватало и соли?

— А что вы делаете сейчас?

— В работе на радиостанции все для меня ново. Мне не хватает опыта, поэтому приходится изучать специфику пропагандистской работы на радио в условиях нарастающей борьбы.

…Часы показывают одиннадцать вечера. Солдаты нашей охраны уже дремлют, прижавшись спиной к выступу скалы.

— А куда завтра? — спрашиваю я журналиста Дуана, когда мы идем, спотыкаясь на узкой каменистой тропке, «домой», в «грот дружбы».

— Кхоум лап! — звучит слегка насмешливый ответ.

Это значит: военная тайна…

Я провела беспокойную ночь. Поминутно прерываемая дрема была полна каких-то видений. Я знаю, что мне мешало: странное создание, похожее на помесь таракана с летучей мышью. Оно летало под каменным сводом нашего грота и громко жужжало. Скальные стены усиливали этот звук, и эхо назойливо повторяло его. А Богдан спал отлично. И теперь, бодрый, отдохнувший, он смеется над моим непреодолимым отвращением ко всем тропическим насекомым.

— Давно пора бы привыкнуть! — говорит Богдан.

И конечно, он, как всегда, прав.

В пять утра мы уже встали и собирались отправиться в путь. Но вдруг разразилась страшная буря. Около полудня (а я смотрела на бушевавшую стихию через отверстие, пробитое в каменной стене грота) растущее поблизости могучее дерево с шумом и треском упало. Внезапный порыв ветра разломил его словно спичку. Сплошная завеса дождя, казалось, соединяет землю с небом. Буря кончилась так же неожиданно, как и началась. Гонимые ветром тучи унеслись дальше, последние раскаты грома отшумели над вершинами гор, и все стихло. Под лучами солнца заблестела мокрая зелень. Земля пока еще влажная, так что пыль уже не будет надоедать нам в дороге…

С утра к нам присоединился переводчик — молодой, худощавый, с быстрым и умным взглядом. Зовут его Си Мон Чампасит. Он из народности лаолум, родился во Вьентьяне. Мы называем его Симон, хотя имя Си Мон не имеет ничего общего с французским. Выговариваемое по-лаосски, с определенным ударением, оно означает «красочный, цветной».

Мы выехали лишь после полудня. Сначала — сумасшедшая езда на машине по участку дороги, сплошь изрытому воронками от бомб. И снова так немилосердно трясет на выбоинах, что с трудом хватаешь воздух и некогда любоваться окружающим пейзажем, хотя тебе и выпал редкий случай увидеть его днем, под лучами солнца. Затем долгий пеший марш через джунгли, по узким тропинкам, прорубленным в непроходимой чащобе длинными ножами, похожими на кубинские мачете. Но вот лес редеет. Начинаются бамбуковые рощи. Неустанный монотонный шелест листвы. Огромные разноцветные бабочки летают почти над самой землей. Поляна. Еще один лесок, и мы оказываемся в большой котловине. Вокруг нее — зеленая цепь гор. Красный диск заходящего солнца цепляется за зубчатые вершины скал. Группа солдат в выцветших зеленых блузах и в плоских фуражках. Один из них вытягивается по стойке «смирно» и рапортует сопровождающему нас офицеру. Мы — на позиции зенитчиков. Взвод, с солдатами которого мне предстоит беседовать, более ста раз отражал атаки американских самолетов. А батарея, в состав которой входит этот взвод, сбила более семидесяти вражеских машин и повредила девять.

Пока что вокруг тихо и спокойно. Но по опыту Вьетнама я хорошо знаю, что в любую минуту эта тишина может быть разорвана пронзительным воем и гулом американских бомбардировщиков. Мгновенно, внезапно, по-разбойничьи они могут выскочить из-за ближайших гор и начать сеять разрушение и смерть. Поэтому надо торопиться использовать те минуты, когда их нет. И я обращаюсь к солдатам:

— Расскажите, друзья, об одном из последних боев.

Мы с Богданом достаем блокноты. Солдаты сели вокруг нас, некоторые опустились на корточки. Все они довольно молоды: средний возраст — двадцать три года.

Самому старшему — лет тридцать, самому юному — пятнадцать. Командир рассказывает:

— В один из последних декабрьских дней американцы бросили против нас сорок пять реактивных самолетов типа Ф-101 и Ф-105. Атака началась около шести часов утра. Но сначала нас выследили разведывательные самолеты АД-5. Они сбросили дымовые ракеты, которые указали остальным направление атаки. Одна из таких ракет упала примерно метрах в пятидесяти от наших орудий. И тут мы увидели самолеты, появившиеся из-за облаков дыма. Бомбежка и обстрел из бортовых пулеметов длились почти до полудня…

Во время рассказа офицера Патет Лао мне почудилось, что я слышу знакомые звуки: быстрый перестук пулеметов, взрывы контейнеров с шариковыми бомбами… Вблизи нас воронки — следы тяжелых фугасных бомб и обычных «полутонок». Но снова звучит голос командира:

— Первую атаку мы отбили. Один самолет был уничтожен, три повреждены. Мы вели бой при ослепительном сиянии солнца, которое било нам прямо в глаза и затрудняло прицельную стрельбу. Бой был такой ожесточенный и яростный, что окрестное население, следившее за схваткой, думало, что от нас не останется и следа. А у нас даже никто не погиб, лишь несколько бойцов были легко ранены. Трудно передать, как мы радовались, когда над американскими самолетами вдруг вспыхивало губительное пламя…