Хусс по-прежнему стоит неподвижно. Наконец бросает Сальме:

— Отвечай, девчонка, что у тебя спрашивают. Говори, не действуй людям на нервы.

Сальме молчит. Но уже больше не от страха, а из упрямства. С ужасом в душе она внутренне готовится к тому, о чем Старик сказал «прижми».

Старик переводит взгляд с девочки на уставившегося в пол Хусса и раздумывает. Настроение штурмбанфюрера ему не по нраву! Тряпка! Но и не в этом дело. Штурмбанфюрер Хуго Миккал не выполнил приказ! Хорошо! Придет время, это ему зачтется!

Молчание становится долгим. Девочка тяжело дышит от страха.

— Так, девчонка, даю тебе время подумать. Уведи ее, Хусс, и возвращайся сюда, — велит Старик.

Хусс поднимает удивленные глаза и иронически улыбается. Выходит, он и Старик думали об одном и том же: чего не сделает Хусс, то с радостью выполнит Левша.

После неожиданного распоряжения Старика Сальме чувствует, что ноги совсем плохо слушаются ее. Держась за стену, она с трудом выходит из бункера. А в голове уже начинает стучать молотком тревожная мысль о том, что должно наступить позже.

Хусс отпирает «арестантскую». Не дожидаясь принуждения, Сальме входит туда. Ее руки остаются развязанными.

Заложив руки за спину, Старик ждет Левшу перед входом в свой бункер. Кажется, что он вышел полюбоваться ясным, безветренным утром. Посмотрев на небо, он скользит взглядом по краю поляны и поднимающемуся за ней лесу и легким тоном дачника замечает:

— Красивое утро, а?

— Красивое, — хмуро соглашается Хусс.

— Не слишком ли у тебя вялая рожа для такого красивого утра, а? — зло спрашивает Старик.

— Ты звал меня, — холодно напоминает Хусс.

— Да, звал. — Старик щурится и глазами ощупывает собеседника. Затем, глядя в сторону, говорит тихо, но повелительно: — Нервы у тебя не в порядке, Хусс. Это во-первых. Во-вторых, терпеть не могу бесполезной возни и промедления там, где нечего медлить. Тебе ясно, что я имею в виду? Пусть выроют в бункере яму и… Сделаешь все тихо, без шума. И чтобы следов не осталось. Ясно?

Глаза Хусса начинают возбужденно поблескивать.

— Ты же обещал их этому садисту… Левше! Эта скотина способна, пожалуй, собственную мать удушить!

Старик ехидно усмехается:

— Обещал, а теперь передумал. Ясно?

— Я еще не пал так низко, чтобы убивать детей! — взрывается Хусс. — Не забывай, что я солдат.

— И выполнишь приказ как солдат. Иди!

Оба меряют друг друга взглядами.

— Любишь чужими руками жар загребать, господин Хансен! — не унимается Хусс. — Черную работу ты всегда оставлял другим!

— Не умничай, — поучает Старик. — Не умничай! Видно, я слишком долго смотрел на твое умничанье сквозь пальцы. Выполняй приказ. И вот еще что: девчонку отдашь Левше. Иди!

Хусс не отвечает, высоко вскидывает голову, резко поворачивается и уходит. Старик зло глядит ему в спину, рука его непроизвольно скользит в задний карман брюк, пальцы сжимают холодную сталь оружия, такую же холодную, как и его глаза…

Хусс бросает лопаты на землю у входа в бункер и закуривает. Сделав несколько затяжек, с грохотом открывает дверь. Входя, он спотыкается о ноги Сальме, но не падает. Худенькие мальчишки хватают его за рукава. Хусс отталкивает Ааду и Пеэтера к противоположной стене, Хиллар, бросившийся ему под ноги, получает приличный удар в ребра. Молниеносно Хусс поворачивается и хватает Сальме за подол, так что платье трещит. И тут до него доходит весь смысл происшедшего.

— Ишь ты… ишь, щенки! — рокочет Хусс скорее удивленно, чем зло. Резким движением он швыряет Сальме к мальчишкам. — Ну и щенки!.. И кто же вас, чертенят, снова развязал?

Пионеры подавленно молчат. Хусс, стоя у входа, закуривает потухшую сигарету, затягивается и тоже помалкивает, занятый какой-то своей мыслью. Сигарета плохо тянется.

— Черт! — машинально бормочет он и вдавливает окурок каблуком в землю. Пионеры готовятся к сопротивлению. Но Хусс шарит по карманам и бросает им сухари. Протягивает фляжку с водой. Ребята делят сухари поровну и, утолив жажду, жуют безо всякого аппетита.

— Когда нас отпустят? — спрашивает Пеэтер.

— Не ваше дело!

— А в кого тут ночью стреляли? — интересуется Сальме.

— Не ваше дело! В волка!

Они беспокойно обмениваются взглядами.

— Ну и как… поймали? — осторожно спрашивает Ааду.

— Не ваше дело! — огрызается бандит. Достает новую сигарету и добавляет: — Кажется, удалось убежать.

Пионеры переглядываются и облегченно вздыхают. Некоторое время в бункере тихо. Хусс исподлобья смотрит на пленников и затем спрашивает:

— Сколько же вас было?

Пленники молчат, упрямо уставившись в землю.

— Дурачки! — ворчит Хусс. — Берите лопаты, начинайте копать. Ну, убирайтесь от входа подальше! — Он идет на середину бункера и чертит на полу лопатой прямоугольник — примерно метр на полтора метра. — Вот здесь копайте.

— А что это будет? — интересуется Пеэтер.

— Не ваше дело! — отвечает бандит нетерпеливо. Немного погодя добавляет: — Погреб будет… Ну, начинайте!

— Для погреба тут место неподходящее. Слишком сырая земля! — возражает Хиллар.

— Заткнись! — нервно кричит Хусс. — Начинайте копать и не тявкайте. И запомните: кто высунет свой нос из бункера, того… — Он многозначительно показывает на автомат. — Ясно?

— Ясно! — тихо отвечают пленники.

Хусс выходит из блиндажа и усаживается шагах в десяти на солнышке. На его лице отвращение.

— Врет он! — шепчет Пеэтер товарищам. — Яма не для погреба, а для нас… Это всегда так заставляют самим для себя копать… И никаких следов не останется…

…Сальме прижимает руку ко рту. В глазах ее ужас. Хиллар медленно кивает головой.

— И я так думаю, — шепчет Ааду. — Что же предпринять? Кажется, есть только один путь к спасению, но для этого надо выиграть время… — И он кричит в дверь бодро, с едва уловимой дрожью в голосе: — Дядя, а можно копать погреб побольше?

Хусс поднимается на ноги, делает два-три шага к бункеру, но машет рукой, снова садится и отвечает:

— Ах, копайте какой хотите!

— Вы, Хиллар и Пеэтер, ломайте стену бункера, — командует Ааду шепотом. — Но осторожно! Ничего не должно быть заметно. А ты, Сальме, карауль. Я же буду копать яму и землю стану отбрасывать только к входу, чтобы было потемнее.

— И, ребята, все время громкий рабочий разговор, — наставляет Хиллар. — Чтобы не вызвать подозрений.

Начинают позвякивать лопаты.

— До чего же тугая земля! — слышит Хусс голос девочки.

— А ты копай, не хнычь! — отвечает ей кто-то из мальчишек.

Хусс обхватывает голову руками. Нервы? Или это беспокоит совесть? Разве безжалостная волчья жизнь на этом болоте еще сохранила у него совесть?

Хиллар и Пеэтер выдирают из стены истлевшие брусья, пыхтя от волнения и напряжения. Горячим взглядом следит Сальме за Хуссом и тревожным шепотом напоминает товарищам:

— Разговаривайте, мальчики! Веселее!

Хусс нервно закуривает новую сигарету и встает.

По пояс мокрый, в тине, нетвердой походкой появляется из зарослей за бункером Левша. Глядя на приближающегося Левшу, Хусс прищуривает глаза и не пытается скрыть насмешливой улыбки.

— Ну, по каким топям ты ползал?

— Проныры окаянные! — бранится Левша и дрожащими пальцами откручивает крышку фляги. — Чудом выбрался из трясины. Будь они сто раз прокляты! — Он делает большой глоток из фляжки.

— И куда же эти «проклятые» делись? — насмешливо спрашивает Хусс.

Левша испытующе смотрит на него и бормочет неуверенно:

— Куда делись? Пустил в расход…

— Выстрелов что-то не было слышно…

— Хэ-э, дурак я, что ли, стрелять! — неуклюже объясняет Левша. — Я утопил их. Как котят. — И вдруг вопит: — Что ты скалишься, морда!

— Небось упал спьяну в трясину, а когда выбрался, больше и смотреть в сторону болота боялся, — спокойно говорит Хусс, — И не морочь мне голову.