— Компас здесь, естественно, учитывался, — замечает Пеэтер. — Но что означают восклицательные знаки внутри круга — об этом говорить рано. Во всяком случае, на горизонте впереди голо.

— Явно следует держаться направления, в котором мы шли до сих пор, пока ось ориентиров, обозначенных на карте стрелками, не пересечется с направлением нашего движения, — высказывает предположение звеньевой.

Предположение логичное, и, немного отдохнув и подкрепившись бутербродами, звено продолжает путь.

Едва различимой, неясной линией голубеет позади них полоска родного леса. Островки, заросшие кустиками черники и чахлыми болотными березками, попадаются все реже. Все чаще начинает хлюпать под ногами вода.

Сосны, отмеченные на карте, все яснее выделяются на окружающем фоне. Они будто медленно подвинулись одна к другой. А болото вдруг сделалось мягким и скрытным. Предостерегая друг друга, петляя и пускаясь в обход, пионеры нестройной колонной упрямо движутся вперед.

Кочка под ногами пружинит. То тут, то там поблескивают под лучами солнца болотные «глаза». Путь с каждым шагом все опаснее. Но идти надо. Обе сосны почти рядом.

И наконец обе сосны совершенно рядом. Под ногами бурчит и чавкает зыбкая почва. А впереди ничего, кроме голого болота.

Растерянные пионеры хмуро стоят на месте. Но долго стоять на одном месте нельзя. Земля под ногами начинает оседать и трещит…

Невольно все вопрошающие, озабоченные взоры останавливаются на Хилларе и Пеэтере. Сосредоточенное выражение их лиц отнюдь не придает остальным смелости. Пеэтер внимательно изучает карту, хотя на ней уже давно не должно быть ничего такого, что осталось бы незамеченным.

— Меня беспокоит этот чертовски неопределенный круг с восклицательными знаками внутри! — озабоченно сетует Хиллар.

— Пожалуй, тут-то и зарыта собака! — подхватывает Пеэтер. — Может быть, где-то здесь поблизости какой-нибудь указатель пути… шест какой-нибудь или межевой знак или веха… Тот прежний тоже было нелегко найти.

Поскольку никто не может высказать более правдоподобное предположение, пионеры, каждый по-своему, осматриваются вокруг.

— Честное слово, тут можно утонуть, — соглашается звеньевой с Урмасом, который едва не плачет. — И эта карта… Черт ее знает!..

— Земля! Прочная земля, ребята! — звучит счастливый и изумленный голос Яана. — Такая прочная земля, ребята, что… Такую прочную землю я чувствовал под ногами в последний раз в Атлантике, когда был капитаном норвежского судна на ловле селедки.

С трепетным сердцем стоят пионеры на узкой, но неколебимой и твердой почве. Пеэтер молча снимает с пояса нож и копает ржавую почву. Ямка сразу же наполняется водой, но наконец лезвие ножа врезается во что-то плотное и вязкое.

— Дерево! — удостоверяется Пеэтер и снимает очки с носа…

— Все соответствует карте, — говорит Ааду.

Таинственная, местами разбитая и глубоко ушедшая в болото тропа кажется бесконечной. Следуя ее извивам, поворотам и зигзагам, шагают взволнованные и окрыленные успехом пионеры. Солнце в небе поднимается все выше, и становится все жарче. Впереди голое болото. Жадно впивается в чью-то шею овод.

К обеду таинственная тропа вдруг кончается, словно отрезанная ножом. Но и сама почва вроде бы становится плотнее. Сквозь дрожащий, нагретый воздух впереди видны три сосны.

Сосны растут на низком, длиной в полсотни шагов, узком островке. Шурша в сухом мхе, удирают испуганные вторжением гревшиеся тут на солнышке ящерицы. Мелькает в зарослях вереска узорчатая спинка змеи. Все же место достаточно удобное, чтобы расположиться на обед. Убедившись, что неприятные хозяева островка удрали, пионеры бросаются на мох. И кажется, им больше не встать. Хотя они и голодны, но развязывают шнурки рюкзаков медленно, словно предвкушая наслаждение, которое сулит им еда. Только рот Пеэтера уже набит битком.

— Так. Распоряжение насчет меню, — строго говорит Хиллар. — Банка консервов на двоих, каждому — по яйцу, на все звено — буханка хлеба. Ветчину, Пеэтер, оставь до вечера, как и все остальное…

Пеэтер беспрекословно заворачивает кусок грудинки в бумагу. Над обедающими царит хмурая тишина. Неожиданно тишину нарушает Урмас.

— Это никакая не игра в ориентировку! — выпаливает он в порыве негодования. — Это… утонем все в болоте, и никто ничего знать не будет. Уже время обеда, других звеньев нигде не видно, а впереди только болото!

— Не роняй хлеб, это продукт нормированный! — сурово прикрикивает Пеэтер.

— Может, бросишь нас и повернешь назад? — ехидно спрашивает Яан.

— Ты хотя бы иногда уважал товарищей! — укоряет Ааду.

— Да уж хорошее настроение у товарищей! — усмехается Сальме. — У самих лица, как у собачонок, лающих на ежа.

Пионеры смеются. Это разряжает обстановку.

— Делать нечего, люди добрые, — разводит руками Хиллар. — Я и сам вижу, что еды маловато и меню вам не по вкусу, но… сам довольствуюсь тем же и не ворчу. С провизией мы должны обходиться экономно. Другое дело, если… Собственно, Урмас по-своему все же прав: надо решить, что дальше.

— Дальше надо идти, дальше! — говорит Ааду.

— Когда мы кончаем маршрут? — допытывается Пеэтер.

— Когда кончаем? — Хиллар в замешательстве. — Естественно, в свое время. Но дело в том, что… Мы утром потратили очень много времени и, вероятно, продолжая маршрут так, не только не сумеем наверстать хотя бы часть упущенного, но скорее, отстанем еще больше.

— Ну и что? — куражится Яан. — Разве где-нибудь пожар?

— Надо подумать, выдержим ли мы? Еды мало, вода на исходе. Может быть, все же самое верное — отдохнуть и повернуть обратно. Как раз успеем к вечеру. Кроме того, для Сальме поход все равно сверх нормы.

— Я не слабее других! — возмущается Сальме.

Все избегают смотреть друг другу в глаза.

— Пусть уйдет столько времени, сколько уйдет, и пусть путь будет какой угодно длины — мы пойдем до конца, — решает Ааду. — Больше нечего думать и обсуждать.

С ним никто не спорит. Даже Урмас.

Кто как может, пионеры прикрывают себя от солнца и комаров. Будь что будет, но теперь надо немного отдохнуть.

Жара становится невыносимой, кажется, даже для оводов. Они оставляют пионеров в покое.

— Когда вернемся в лагерь, нарисуем большую карту нашего похода, — сонно бормочет звеньевой, спрятав голову в рюкзак. — Потому что все же чертовски интересный поход! Это место можно было бы назвать Горкой Трех Сосен.

— Остров Ящериц — интереснее, — предлагает Яан.

— А тропу можно было бы назвать Пеэтерова Гать.

— Почему моя, ты же сам открыл… — возражает тот и мгновение спустя сопит во сне.

— Но кто же построил гать среди болота? И для чего, и когда? — рассуждает вслух Сальме.

Ответа она не получает. На Горке Трех Сосен, или на Острове Ящериц, слышится сопение сладко спящих путников.

Убедившись, что все спят, Хиллар осторожно поднимается и ищет глазами самое высокое место. Медленно и долго водит он биноклем по дрожащему от солнечного жара горизонту. Озабоченно покачав головой, достает из нагрудного кармана карту и вновь исследует обозначенный на ней маршрут.

Куда ни глянь, вокруг только болото. Неподвижно стоят карликовые березы, усыпляюще пахнет болотный багульник, пышно разрослись подбел и хамедафне. Слева, справа, впереди — всюду поблескивают окруженные рогозом или мхом коричневые или зеленые болотные «глазки». Беззвучно удирают от путников немногочисленные болотные птицы, на кочке поднимает голову и зло шипит грязно-коричневая сытая гадюка. Оводы безжалостно жалят лицо, шею, руки, ноги.

Солнце палит. На лицах путников выступает пот, ремни рюкзаков врезаются в плечи. Не свистит беззаботно Яан, не щебечет Сальме, Пеэтер шагает вперед не останавливаясь, будь под ногами меч-трава, плакун-трава, болотница болотная, бадьян или даже более редкостное болотное растение. Кажется, что сначала похода прошла целая вечность. Отупело ищет уставший командир отряда дорогу в обход топи, устало шагает за ним весь строй.