Я расхохотался, неожиданно открыв для себя вовсе неизвестную мне «легкомысленную» грань характера Медунова.

— Борис Александрович! Ну, ведь это была просто шутка посредством «симпатических» чернил.

— На таких должностях, знаете, так не шутят, — с серьезным видом закончил Чепков.

Увы, должности часто меняют нрав. И вряд ли Медунов, будучи первым секретарем крайкома партии, решился бы так «легкомысленно» пошутить даже со своим ближайшим окружением. Хотя, полный аскетизм — всегда и везде, на мой взгляд, лишь проявление бесхарактерности.

14

В сентябре 1974 года в Новороссийск прибыл Генеральный секретарь ЦК КПСС А. И. Брежнев.

Накануне в крайкоме партии в связи с приездом генсека состоялось «суженое» совещание, на котором С. Ф. Медунов не без волнения в голосе отдавал последние распоряжения.

Загвоздка случилась с подарком Л. И. Брежневу и его помощнику В. А. Голикову, некогда бывшему директору одной из Новороссийских школ. В Краснодаре так и не решили, что же дарить вождю партии, а положились на «вкус» новороссийцев. Впоследствии Николай Фёдорович Хворостянский, в ту пору заведующий промышленно — транспортным отделом горкома партии, рассказал мне о любопытных деталях появления на свет подарков от «кубанцев».

В качестве «сувениров» были предложены казачья боевая шашка с памятной надписью, картина известного кубанского художника, разумеется, фарфоровая ваза: наши умельцы делают прекрасные вещи, наконец, уменьшенная копия одного из крейсеров, по замыслу разработчиков предложений, как бы увязывающая боевую молодость полковника Брежнева с легендарной Малой землей и Цемесской бухтой.

Почему‑то в самый последний момент все предложения и официальные «сувениры» были решительно отклонены и… Брежневу в кулуарной обстановке торжественно одели на палец довольно внушительное кольцо из золота высокой пробы.

То ли Брежневу кольцо не понравилось, то ли кто‑то из близкого окружения опростоволосился, только был в тот день Сергей Фёдорович на удивление весьма строг и хмур.

Медунова терзали мысли самого разного свойства: приятные, даже порой торжественные — как же, к нему(!) пожаловал сам Брежнев; ответственные — а вдруг что‑нибудь, не дай Бог, произойдет, какая‑либо случится накладка; грустные — дома в Краснодаре тяжело болел младший сын Жорка; и совсем тяжелые и неприятные — под угрозой срыва было выполнение напряженных планов по хлебозаготовкам и, в особенности по обеспечению животноводства кормами.

Брежнев, напротив, был весел и приветлив. Он словно в самом деле встречался со своей молодостью: обнимал и по-дружески похлопывал по сутулым спинам своих боевых товарищей, к месту и нет рассказывал смешные анекдоты, вспоминал мало кому известные имена и, вообще, был душой компании.

Потом они вступили на новороссийскую набережную. Далеко в дымке Цемесской бухты еле различимо просматривался Фальшивый Геленджик — форпост отряда Цезаря Куникова, откуда он с матросами в черных бушлатах бесстрашно ринулся студеной февральской ночью на плацдарм, впоследствии с гордостью названный Малой землей.

Брежнев много вспоминал, пытаясь точнее указать на место, где он вместе с моряками тонул от разорвавшейся рядом бомбы, или, повернув всех в противоположную сторону, с увлечением рассказывал о боевых эпизодах в Долине смерти.

Медунов был предельно внимателен в разговоре и не торопился первым отвечать на обращения, восклицания, а порой и длительные рассуждения Брежнева. Рядом с ним находились настоящие морские «волки», герои — черноморцы. Такие, как вице — адмирал, Герой Советского Союза Холостяков, контр — адмирал Азаров с дюжиной вовсе неизвестных ему, Медунову, но, тем не менее, авторитетных и старых флотоводцев.

Неожиданно речь зашла о вопросах сугубо производственных: состоянии и перспективах развития Новороссийского морского пароходства, делах цементников, строительных мощностях города.

Медунов с ходу включился в разговор, проявляя завидную осведомленность, еще бы, — рядом с Брежневым находились непростые для первого секретаря крайкома партии фигуры: В. А.Голиков, начальник пароходства О. А. Сычеников и генеральный директор комбината «Новоросцемент» В. М.Доценко. Все они, водимые старой дружбой, не раз покушались на его, Медунова власть, пытаясь влиять не только на расстановку кадров, а порой и на решение стратегических вопросов развития края.

Про себя он вспомнил, как эта «троица» заставила‑таки его пойти против своей воли и освободить с поста первого секретаря Новороссийского горкома партии толкового и дальновидного, но чем‑то неугодного главному «моряку» и главному «цементнику» города Якова Григорьевича Швыдкова.

Вначале он сопротивлялся, а затем под дружным натиском «троицы», поняв всю бесперспективность возни, начал «обставлять» освобождение Швыдкова так, как он это умел делать: жёстко и хладнокровно.

На городском стадионе, где собрались тысячи новороссийцев, после длительной и яркой речи Брежнева, произошел случай, который немного развеселил Медунова.

Легендарная и всеми любимая певица Клавдия Ивановна Шульженко, неподражаемо спев «Синий платочек», сделала глубокий поклон, что было необычно для её почтенного возраста. Однако поклон затягивался, и ревевший от восторга стадион настороженно затих.

— Неужели Клаву кондрашка хватила? — характерным голосом, весело сказал Брежнев. — Не похоже что‑то…

И когда Шульженко благополучно вышла из «пике», стадион взорвался бурными аплодисментами.

На банкете, поднимая очередной тост, Брежнев съязвил, чувствуя расположение зала:

— Клавдия! Я за тебя сегодня во время концерта испугался… Думал, что не разогнешься!

— Леонид Ильич! — отпарировала Шульженко. — Это я специально сделала такой затяжной поклон, чтобы мужчины хорошо рассмотрели меня со спины и не думали, что Шульженко стара!

Медунов вместе с залом долго хохотали над остроумным ответом любимой певицы.

Между тем, Медунов не терял над собой контроля, хорошо понимая, что подобные приезды высшего партийного босса — это не только оценка, прежде всего его работы, но и очевидные «смотрины». Он точно знал, как говорится, из информированных цековских источников, что Брежнев не раз поднимал вопрос на Политбюро о переводе лидера коммунистов Кубани в Москву. Вначале разговор шел о работе в качестве секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству, вместо неожиданно и при загадочных обстоятельствах ушедшего из жизни Кулакова, затем якобы в лице Медунова Брежнев увидел замену Подгорному, тогда Председателю Президиума Верховного Совета СССР. Упоминали и крайний, но также устраивающий Медунова, вариант — должность председателя ВЦСПС и члена Политбюро ЦК КПСС.

Что поделаешь! Медунов отчетливо помнил из истории, что еще Платон как‑то с нарочитой алогичностью заметил: «Во всяком обществе большая часть превосходит лучшую». А в нашем веке еще категоричнее высказался Пуанкаре: «Большинство всегда не право». Суть этого парадоксального и, казалось бы, антидемократического утверждения состоит в том, как понимал Медунов, что передовые идеи возникают вначале в узком кругу (иногда у одного человека) и только впоследствии, как говорили большевики, «овладевают массами».

Однако идее Брежнева суждено пока было оставаться лишь идеей, «овладеть массами», то есть заручиться поддержкой большей части Политбюро, активно мешали Андропов и старый, но имеющий большое влияние на Брежнева, Пельше. Они имели особые и идущие вразрез с мнением генсека доводы. Часть из них — компрометирующие Медунова письма с Кубани, как они настойчиво подсказывали, от «рядовых коммунистов».

Медунов превосходно знал не только «кухню» партийной аппаратной работы, но и подноготную жизни и деятельности многих, если не всех, крупных и ответственных членов ЦК.

— Взять, например, судьбу Фёдора Давыдовича Кулакова, — размышлял Медунов, — не упуская из виду высказываний Брежнева.

Ему почему‑то симпатичен был этот человек, и многое вспомнилось вблизи находящегося рядом (даже дыхание было слышно), внешне веселого, но как всегда, казалось Медунову, крайне наблюдательного Леонида Ильича Брежнева.