— Невинных душой, не телом! — воскликнул чародей. — Глупые люди. Вы отреклись от древних богов, чтобы отдать свои сердца христианству. Эта религия учит, что главное в человеке — душа. Вот уже шесть веков вы исповедуете ее, но разве чему научились?

Он ухватил рукой серебряный крест, свисавший с груди боярина, и резко сорвал его.

— В голове твоей одни похотливые мысли. Нету мне дела до того, кого ты принесешь в жертву. Мужчину или женщину, девственницу или нет. Чистыми должны быть их души.

Князь смотрел на то, как тяжелое украшение упало в мутную воду, и крупные пузыри начали подниматься над ним. Мерзко хохотали за его спиною кикиморы.

— Разве ты не должен бояться священного креста, чародей? — спросил боярин.

Волхв мрачно улыбнулся.

— Сила веры не в металлической цацке, что таскаешь с собой, — отвечал он. — Она в твоей душе. Твое сердце черно, князь. Вот почему ты здесь. Не молитвы, ни заговоры не спасут тебя от сил тьмы, ибо ты один из нас. Или скоро им станешь.

Боярин попятился. То, что говорил чародей, страшило его; но в то же время и радовало, наполняя уверенностью и силой.

— Здесь, неподалеку, деревня, — произнес он. — Не наступит полуночи, как я и мои молодцы приведем тебе десять человек, с чистой душой. Только как мне их распознать?

— Дам я тебе амулет один, — отвечал колдун. — Стоит поднести его к человеку, и он загорается. Если свет белый — веди такого ко мне. Коли черный — бери в свою свиту. Это один из наших вернейших слуг, даже если сам еще не догадывается.

Брови волхва насупились.

— Серых же не щади. Они никому не опора. Нет в таких людях стержня. Куда ветер подует, туда и они пойдут. Каждого предадут, дай только время. И прежде всего — самих себя.

Холодный амулет, в форме отрубленной головы, лег на руку князя.

— А теперь ступай. И прежде всего, — чародей коротко усмехнулся, — проверь-ка его на собственных людях.

Боярин поворотился. Взгляд его упал на мерзких кикимор, на их лапы, покрытые болотным мхом, на бесовский огонь в глазах. На мгновение замер он, не решаясь пройти мимо тварей. Волхв сделал нетерпеливый жест рукой, и чудища расступились, дозволяя человеку пройти.

Пальцы колдуна сомкнулись на двух амулетах.

— И не холодно тебе на камне сидеть, старик? — раздался позади него непочтительный голос. — Не боишься простыть?

Седые брови волхва насупились. Кто посмел потревожить его? Здесь, в болотах, он считал себя полновластным хозяином. Он бросил тяжелый взгляд на кикимор. Как допустили, чтобы кто-то смог подобраться так близко к Черному Камню?

Он посмотрел туда, откуда раздался голос, и заходящее солнце ударило чародею в глаза. Колдун увидел высокий силуэт девушки. Длинные стройные ноги, обутые в высокие сапожки, стройная талия, тонкая корона, сверкающая в волосах.

В каждой руке незнакомка держала по длинному клинку.

— Кто ты? — воскликнул волхв. — Что тебе надо у священного камня?

Девушка сделала шаг вперед, и алые лучи заката заиграли на ее лице. Она была красива, очень. Но в холодных голубых глазах не светилось ничего человеческого. Только ледяная жестокость, и высокомерие.

— Меня зовут Оксана, — произнесла девушка. — Я полевая нимфа.

— Безумная! — произнес чародей. — Что ты здесь делаешь? То, что происходит возле Черного Камня, выше твоего понимания, глупая полудница. Возвращайся к своим лугам и играй в пятнашки с единорогами.

Нимфа неторопливо приближалась к нему.

— Уникорны больше не хотят водиться со мной, — сказала она. — Наверное, потому, что я всех их кастрировала. Теперь они только и могут, что тихо блеять и жевать жвачку. У них даже рога поотваливались.

Колдун выпрямился во весь рост, его глаза метали молнии. Его размышления были прерваны. В святилище Черного Камня вторглись посторонние. Одного этого хватало, чтобы привести чародея в бешенство.

Но слова, произнесенные полудницей, привели его в трепет.

— Ты лишила волшебной силы единорогов? — прошептал он. — И много их было?

— Десять или двенадцать, — небрежно бросила девушка.

Играючи, она провернула в воздухе обоими клинками.

Страх сковал грудь колдуна — не при виде оружия. Он не боялся стали, ибо считал себя неуязвимым.

— Верховные боги запретили нам убивать друг друга, — прошептал он. — Тебя ожидает страшная кара, полудница.

То, какая судьба ждала дерзкую нимфу, нимало не заботило чародея. Но если гнев небожителей следовал за ней по пятам — он мог обрушиться и на него, владельца Черного Камня.

— Сила единорогов теперь перешла ко мне, — продолжала полудница. — Я чувствую, как божественный огонь переливается в моем теле. На пути сюда я встретила оборотня. Он даже не пытался сопротивляться. Пал на колени и умолял, чтобы отпустила его.

— Ты пощадила его? — спросил чародей.

Его лицо совершенно не изменилось, взгляд не дрогнул. Но боковым зрением колдун видел, как серые кикиморы бесшумно окружают гордую девушку.

— Я отрубила ему хвост, — сказала она. — Он плакал от боли, и в то же время благодарил меня за милосердие… Жалкое зрелище. Потом я отсекла ему голову.

Рот колдуна сошелся в жесткую складку, но под большой бородой этого почти не было видно.

— Ты хочешь убить меня? — спросил он.

Девушка презрительно усмехнулась.

— Ты всего лишь человек, — сказала она. — Твоя жизнь прошла за магическими книгами. Жалкий червяк. Пускай ты научился паре волшебных фокусов — но это ничего не изменило. В тебе нет и не было божественного огня, который я могла бы забрать. Ты мне не нужен.

Безмолвные кикиморы сжались, почти полностью скрывшись под холодной водой болота. Теперь их нельзя было отличить от небольших кочек, покрытых бурым мхом. Даже если бы нимфа обернулась — она не увидела бы опасности.

— Тогда чего же ты хочешь, нечисть? — спросил волшебник. — Может, сила которую ты обрела, ударила тебе в голову — и ты возжелала пойти мне в служанки? Нет, такую честь еще надо заслужить.

Чародей поднял руку, и это послужило знаком для замерших под водой кикимор. Громкий, полный ненависти ко всему живому крик поднялся над болотом. Мерзкие существа распрямились, и их черные, лишенные век глаза вонзились в полевую нимфу.

Если бы эти твари предстали перед бояриным в своем истинном обличье — нет, никогда бы он не согласился последовать за ними, по узкой болотной тропке. Лишайник и мох раздвинулись, открывая лица болотных тварей. Они напоминали человеческие; но были столь уродливы и исполнены черной злобой, что сразу хотелось забыть об этом нелестном для людей сходстве.

Прямо из подбородка росли у кикимор щупальца — сотни тончайших нитей, что находились в беспрестанном движении. На конце каждой из них находилось отравленное жало. В центре же живота тварей зиял огромный, усеянный клыками рот, покрытый клочьями пены.

Когтистые лапы, увенчанные шпорами, высоко поднимали над водою тела кикимор. Больше они не казались маленькими смешными карликами, ворчащими шариками мха, какими предстали перед бояриным. Прекрасную нимфу окружили шесть кровожадных чудовищ, и их жалящие щупальца уже тянулись к ее коже.

— Прежде, чем ты умрешь, — произнес колдун, — ответь, полудница. Если не ради меня — зачем ты пришла в мое святилище?

Глаза девушки вспыхнули.

— Ради камня, — ответила она.

Кикиморы сворачивали щупальца в кольца, ожидая нового знака своего повелителя. Но колдун оставался неподвижным. На какую-то долю секунды, на краткое, единственное мгновение он оказался парализован. Мысль о том, что кто-то стремится завладеть его сокровищем, магическим Черным Камнем, лишила чародея способности двигаться и говорить.

На это и рассчитывала Оксана.

Словно два солнца, искривленные клинки ожили в ее руках. Первое лезвие вонзилось в шею кикиморы и пропороло насквозь. Черная кровь потекла по извивающимся щупальцам.

Второй меч вошел в глаз другому чудовищу. Зачарованная сталь пробила крошечный мозг. Умирающая тварь рухнула в болотную жижу и забилась там в предсмертной агонии.