Змей повернул голову, пытаясь найти Хорса. Человек спрятался за стволом дерева, и пытался даже не дышать.

— Великий Перун предупреждал нас, чтобы мы не связывались с нимфами, — воскликнул дракон. — Он сказал, вы погубите наш род. Я забыл об этом. Поверил твоим обещаниям.

Хорс прыгнул вперед и обрушил лезвие меча на хвост твари. Дракон заревел от боли. Человека отбросило назад. Он не сразу понял, что его сбил с ног мощный поток крови. По спине змея, под гребнем, проходили основные артерии — именно их перерубил Скорпион.

Чудовище сделало нерешительный шаг, потом осело на землю. Кровь хлестала у него с двух сторон. Жизнь быстро покидала лесного гиганта.

Оксана встала. Голова дракона приподнялась, рот его раскрылся — но в девушку ударила лишь струя белого пара. Глаза монстра мигнули, шея безвольно опала.

Девушка наступила на нее сапожком.

— Руби, — приказала она.

Хорсу сделалось не по себе. Он не был наемным убийцей, и стрелял в людей только когда не было другого выхода. Теперь же чувствовал себя хладнокровным палачом.

Но отступать было поздно. К тому же, убить дракона сейчас — означало проявить к нему милосердие.

Хорс опустил клинок, разрубив толстую шею. Тело змея дрогнуло, он издох.

Оксана отряхнула руки.

— И этот кретин думал, что я стану с ним спать, — заметила она.

В то же мгновение над лесом поднялся громкий, раздирающий душу крик. Потом он стих, и с деревьев начали падать листья.

— Это лесная нимфа, — пояснила Оксана. — Дракон наложил на нее заклятие, превратив в свинью. Теперь он мертв — значит, и она тоже.

Полудница самодовольно улыбнулась.

— Теперь весь лес мой.

Она подошла к Хорсу, чарующей, чувственной походкой. В ее правой руке появился нож. Она всадила его человеку в живот, по самую рукоятку.

— И ты мне больше не нужен, герой.

Скорпион ощутил, как холодная сталь пронзает его, разрывая внутренности. Странно, но при этом он не чувствовал боли. Полудница отступила на шаг, любуясь своей работой.

— Прости, что так получилось, дружок, — сказала она. — Но я ведь не могла тебе доверять, правда?

— Конечно, нет, — отвечал Хорс.

Он вырвал из своего тела кинжал и засунул себе на пояс.

— Я ведь такой неблагодарный.

Он ожидал, что лицо нимфы исказится от ненависти. Оксана расхохоталась.

— Ты наглотался крови дракона, — сказала она. — Прекрасно. Иначе тебе пришлось бы ее пить. А это не самое приятное занятие.

Хорс поднял меч.

— Продолжаешь играть со мной? — спросил он.

— Вовсе нет.

Девушка, как ни в чем ни бывало, опустилась на поваленное дерево.

— Я сказала, что мне нужен помощник. Не простой человек, которого можно сбить с ног одним щелчком. А настоящий герой. Ты должен был убить змея и выпить его кровь, чтобы обрести силу дракона.

Она взглянула на дохлую тушу твари, лежащую на лужайке.

— Конечно, немного жаль его. Иногда с ним было весело. Но рано или поздно он все равно попытался бы меня съесть. Так уж они устроены.

— Я стал неуязвимым? — спросил Хорс.

— Не обольщайся. На каждый заговор найдется клинок, с более сильным заклятием. Но теперь ты сможешь сразиться с тем, кого я должна победить. И мне не справиться в одиночку.

Она указала на далекую верхушку сосны.

— Ты бы умер при первом ударе о нее, если бы кровь дракона к тому моменту уже не текла в твоих жилах. Теперь ты на многое способен, Хорс.

Девушка окинула его оценивающим взглядом.

— Даже провести со мной ночь, и не умереть от истощения.

— Вот как? — спросил Скорпион, пряча меч в ножны. — А ты не убьешь меня, пока я буду спать?

— Посмотрим, как станешь себя вести.

Петр тяжело опустился на лавку, привалившись спиной к бревенчатой стене. Приобнял ладонями уже стоявший на столе чугун с горячими щами, чувствуя огрубевшими пальцами приятное тепло. Запах кожи, дубильни, к которым привык с детства, сегодня казался новым и липким, исходил от рубахи, тела, казался застывшем сгустком в переносье, у самого лба.

Как незнакомую, оглядел комнату. Образа в углу, тусклый свет от слюдяного окошка. Черные глаза из-под ровных, чуть поднимающихся к вискам бровей, с тяжелой, какой-то тупой внимательностью оглядели вошедшую жену, Аграфену, высокую, полногрудую, стройную. Какие-то нездешние, прозрачные в светлую зелень глаза ее смотрели на мир спокойно, с достоинством, не подобающим простолюдинке.

Петр представил ее тяжелые золотые волосы, сейчас скрытые кокошником, ласку, которою она щедро одаривала его, и постепенно лицо его стало смягчаться, хоть беспричинная тяжесть не уходила с сердца.

— Что у тебя лицо-то темное, почему не ешь? — спросила жена.

— С утра как ворог черный заглянул в душу, оставил тяжкий камень на ней, грешной. Беспричинной тоской, как пеленой, застит божий свет от глаз. Не знаю, Граня, что со мной, гнетет сердце. А где Максимка?

— Да побег к соседскому Алеше, рукавички кожаные, что ты ему сделал, показать. А ты не печалься, верно говоришь, грех. В семье благо, не то, что у других. Посмотри хоть на соседа, Потапа. Утром шла от проруби с водой, а он уж пьян валяется, под березой, возле избы. Помнишь, как они эту березу с Полюшкой сажали после свадьбы?

Петр взял горбушку горячего хлеба, запустил ложку в чугунок, отхлебнул и от удовольствия аж глаза прикрыл.

— Ну ты и мастерица, каждый день ем и хвалю. А Потап, что ж, на все воля Божья, но уж больно рано Полинку он потерял. А жили-то хорошо, и Потап мастер, и Поля хозяйка, да и видна собой. Говорят, боярин-охальник Морозов все кружился возле нее, забыв заповеди Божии.

За последовавшим затем эпизодом Петр не заметил внезапно побледневшего лица жены.

Неожиданно, в паузе разговора, и тем более громко, хлопнула о стену резко распахнувшаяся дверь. Петр вздрогнул, уронив ложку и кусок хлеба, над которым нес ее ко рту, чтобы не расплескать. Не вовремя подвернулся хозяину Спиридонка, ученик Петра, ворвавшийся в дом, сверкая голубыми глазами, багровыми щеками и носом, с дорожкой соплей под ним. Кожух был распахнут, голубая рубашка в цветочек мокрая от пота.

— Где ты, жабий сын, шатался, — вызверился Петр. — Небось, опять с детьми катался с горки. Уже пора работать, а он явился обедать. Садитесь за стол, ваше высочество, отведайте щей, если успеете, пока я не закончу.

— Ой, дядька Петр, что мужики бают! Будто новый царь за народ стоит, против боярей-погубителей. Сказывают, будто молодой царь суров и грозен стал, когда узнал, сколько холопей извели бояре, последнее у них отбирая да жен воруя. А бояре силы собирают, супротив царя идти.

— Молчи, дурень, может, оно и так, да не тебе судить, мал еще. Все под царской волей ходим, что он решит, то и будет. И бояре, хоть сила их большая, против царя ничто.

— Так-то оно так, дядька Петр, но сказывают люди, что бояре не сами по себе царя извести хотят. Помогает им бесовская сила. Собираются их главные по ночам на старой мельнице. Мельник Пантелей, ведун, наделяет их за золото несметное травами заговорными. Кто их носит — ни царь, ни меч, никто не страшен. Через это ведовство и сами бояре стали чуть не колдунами-оборотнями, нет для них ни Божьего, ни царского указу.

— Прекрати попусту языком молоть, — сказал Петр с раздражением. — Видано ли дело, бояре-оборотни. Да и самого Пантелея видел ли ты, дурень? Древний старик, ветром качает, глаза в могилу глядят — станет ли он ведовством заниматься?

— А знаешь, Петр, — промолвила Аграфена, — я ведь никогда его в церкви не видала, сколь лет уж здесь живем. А что бояре на мельницу ездят, сама видела. Припозднилась с водой на речке, как подыму глаза — небо еще светлое, на нем всадники видны. Скачут по-над лесом, на взгорок и к мельнице. Один увидел меня, приостановился, вгляделся — и мне душа захолонула, глаза как не людски, прям огнем горят. Домой бежала, света не взвидев.

— Ну и ты за дурнем следом — черти, бояре, мельники. Иди лучше забери Алешку, темнеет и холодает уже.