Тявканье какура снова донеслось по ветру, и эти звуки были до того похожи на издаваемые Каспаром, что он принял бы их за эхо, если бы не знал, что издает их олень. Обнадеженный успехом, Каспар еще раз повторил свой зов. На этот раз, к удивлению молодого охотника, ответа не последовало. Он чутко вслушивался в тишину, но до него не донеслось ни звука.

Он пролаял еще раз и снова прислушался. Кругом царило глубокое, ненарушимое безмолвие.

Но вдруг тишину нарушил другой звук - это не был лай какура, но звук, не менее приятный для слуха молодого охотника. По ту сторону полянки листья зашелестели, словно в зарослях пробиралось какое-то животное.

Присмотревшись, Каспар заметил (или ему только показалось?), что в той стороне, откуда доносился звук, шевельнулись ветки. Нет, ему не показалось: еще через минуту он различил позади шевелившегося куста какой-то темный предмет. Это мог быть только какур. Хотя животное находилось совсем близко-ведь полянка была шириной в каких-нибудь двадцать ярдов,- Каспару никак не удавалось его разглядеть. Оно было скрыто листвой, к тому же его не позволяли рассмотреть предрассветные сумерки. Было, однако, достаточно светло, чтобы прицелиться, а так как оленя закрывали лишь тонкие ветки, то Каспар не боялся, что они помешают пуле. Медлить не приходилось. Нельзя упустить такой случай; если он будет еще ждать или снова залает, то какур может заметить обман и скрыться в зарослях.

- Ну так вот же тебе! - пробормотал Каспар; он привстал на одно колено, вскинул ружье и прицелился.

У правого ствола его ружья был великолепный замок - из тех, что громко щелкают, когда их взводят, и этим доказывают, что спускная пружина в порядке.

В глубокой утренней тишине щелканье раздалось так громко, что его вполне можно было услышать по ту сторону прогалины или несколько дальше. Каспар даже подумал, что оно вспугнет оленя, и, взводя курок, не спускал глаз с кустов. Животное не шевельнулось. Но почти одновременно со щелканьем его курка, словно это было эхо, до слуха охотника донеслось другое щелканье, явно исходившее из кустов, где стоял какур.

К счастью, курок Каспара щелкнул достаточно громко; к счастью, он услыхал ответный звук, иначе он мог бы застрелить своего брата, или брат застрелил бы его, или же они убили бы друг друга.

Как бы то ни было, второе щелканье заставило Каспара вскочить на ноги. В тот же миг по другую сторону полянки вскочил и Карл, и оба стояли с наведенными друг на друга ружьями, словно готовые начать смертельную дуэль.

Если бы кто-нибудь увидел их в этот момент, то по их позам, по их возбужденным взглядам решил бы, что намерения их именно таковы, и не сразу бы отказался от этой страшной мысли, ибо прошло несколько секунд, прежде чем братья смогли произнести хоть слово,- так они были потрясены.

Это было не просто удивление - это был леденящий страх, ужас: ведь чуть было не разыгралась трагедия. Но мало-помалу они пришли в себя и стали благословлять счастливый случай, который спас их от братоубийства.

В течение нескольких секунд братья молчали, затем у них вырвались краткие, прерывистые восклицания. Словно повинуясь одному и тому же импульсу, они разом швырнули ружья наземь. Потом ринулись с двух сторон через полянку и сжали друг друга в объятиях.

Объяснений не требовалось. Карл, обходя озеро с другой стороны, случайно уклонился в сторону этой прогалины. Приближаясь к ней, он услышал тявканье какура, не подозревая, что это лает, приманивая добычу, Каспар. Он ответил на зов и, видя, что какур не двигается с места, направился к полянке, чтобы подстеречь и убить его. Подойдя ближе, он перестал отвечать на зов, полагая, что найдет какура на открытом месте. А когда он был уже на опушке, Каспар снова изобразил какура, да так искусно, что Карл невольно поддался обману. Разглядев сквозь зелень листвы темное пятно, он уже не сомневался, что перед ним какур; Карл готов был взвести курок и пронзить оленя пулей, когда раздалось щелканье двустволки Каспара, и этот зловещий звук вовремя остановил охотника. Таким образом, дело обошлось без трагедии.

Братья всё еще были под впечатлением пережитого ими смертельного ужаса, когда их мысли отвлек новый звук, долетевший со стороны озерка. Это был резкий, раскатистый свист, повторенный эхом. Через некоторое время сигнал донесся уже из другого места, доказывая, что Оссару что-то раздобыл и возвращается к хижине.

Услыхав сигнал, Карл и Каспар многозначительно переглянулись.

- Итак, брат,- сказал Каспар, как-то странно улыбаясь,- ты видишь, Оссару со своим жалким луком и стрелами опередил нас. Но что было бы, если бы один из нас выстрелил раньше него?

- Или,- заметил Карл,- если бы выстрелили мы оба? Слушай, Каспар,- прибавил он содрогнувшись,- ведь мы чуть было не уничтожили друг друга! Страшно и подумать!..

- Не будем же об этом думать,- ответил Каспар,- а пойдем домой и посмотрим, что принес нам на завтрак Осси. Интересно знать, дичь это или рыба?.. Одно из двух,- продолжал он, помолчав.- Должно быть, дичь, потому что, обходя озеро, я слышал какие-то странные крики со стороны утесов, куда направился Оссару. По-видимому, это кричали какие-то птицы, но, мне кажется, я в первый раз слышу такой крик.

- А мне приходилось его слышать,- возразил Карл. - Кажется, я догадался, какая птица издает такие дикие крики. И если шикари застрелил одну из них, у нас будет царский завтрак. Думаю, сам Лукулл не отказался бы от него... Но пойдем на зов шикари и посмотрим, действительно ли нам выпало такое счастье.

Братья уже успели подобрать свои ружья. Повесив их за плечо, они покинули полянку, едва не ставшую местом трагических событий, и, пройдя по берегу озера, быстро зашагали к хижине.

Подходя к ней, они увидели шикари, сидевшего на камне у порога, а на коленях у него - великолепную птицу, самую красивую из всех, какие только летают в воздухе, плавают по воде или ходят по суше: павлина. Это была не та похожая на индюка птица, что важно расхаживает по птичьему двору, гордясь своей красотой, а дикий индийский павлин, на диво изящный и стройный, с оперением, сверкающим, как драгоценные камни, и - что всего важнее для охотников - с нежным и вкусным мясом, как у самой лучшей дичи. Было ясно, что Оссару ценит павлина именно за это его качество. Изящную форму он уже уничтожил, блистательное оперение обрывал и пускал по ветру, как самый обыкновенный куриный пух.

И жесты шикари показывали, что к великолепным хвостовым перьям и роскошному пурпурному нагруднику он питает не больше уважения, чем если бы на коленях у него лежал старый гусь или индюк.

Оссару не проронил ни слова, когда подошли товарищи. С первого взгляда он обнаружил, что молодые саибы возвращаются с пустыми руками, и в глазах у него блеснуло торжество. Впрочем, Оссару, и не глядя, уже был уверен, что с добычей вернулся он один. Ведь если бы один из братьев убил дичь или только нашел ее, шикари услыхал бы ружейный выстрел, а между тем ни один звук такого рода не будил отголосков в долине. Поэтому Оссару знал, что охотники идут с пустыми ягдташами.

Не в пример молодым саибам, с ним не было никаких особых приключений. Его охота протекала без малейшего звука и, как большинство подобных охот, окончилась смертью преследуемой птицы. Он услышал крик старого павлина, сидевшего на вершине высокого дерева, подкрался к нему на расстояние выстрела и, пронзив стрелой сверкающее горло, свалил наземь. Потом он грубо схватил прекрасную птицу за лапки и поволок крыльями по земле, словно нес на калькуттский базар обыкновенную курицу, пойманную на навозной куче.

Карл с Каспаром решили не тратить времени, рассказывая шикари о происшествии, в результате которого он чуть было не остался единственным и неоспоримым владельцем их уединенного жилища и всех земель вокруг него. Голод подгонял их; пришлось отложить рассказ на будущее время и помочь Оссару в его кулинарных приготовлениях. С их помощью вскоре был разведен яркий огонь, и над ним жарился павлин, не слишком тщательно ощипанный, а Фриц быстро управился с потрохами.