Но когда она перевернулась, чтобы, если понадобиться, ползти к Дрейку, ее голову что-то сильно дернуло назад. Пейтон почувствовала нож у горла. Нет, вовсе не нож, а острие багра, при помощи которого Тито тащил украденную с камбуза «Константы» свинью.

– Дай я его убью, Кларенс. – Вонючее дыхание Тито коснулось щеки Пэйтон. – Пожалуйста! Француз не будет против. Я точно знаю, что не будет.

– Он еще сосунок, Тито.

В голосе Кларенса чувствовалась неуверенность. Пэйтон поняла, что пора спасаться и побыстрее. ее затылок упирался в жирное плечо Тито.

– Вы имеете в виду… Вы говорите, что ваш капитан – Француз?

– Ага, и никто другой, – прорычал ей прямо в ухо Тито. – А че? Ты слыхал про Француза?

– Конечно. – Очень трудно глотать, когда острие багра упирается тебе в горло, но Пэйтон как-то справлялась. – В море нет ни одного моряка, кто не слышал бы о Люсьене Лафонде. Он – ужас южных морей! Я бы все отдал, лишь бы разок на него глянуть. Скажите, а это правда, что он победил флотилию ее Величества в Индийском океане, имея всего один корабль, да и тот без главной мачты, которую сломал шторм?

– Было дело. – Давление на ее горло чуть-чуть уменьшилось. – Я сам был на том корабле.

– Правда?! – Пэйтон постаралась вложить в восклицание побольше мальчишечьего восхищения.

– Клянусь! Кто, ты думаешь, удерживал мачту на месте, когда она переломилась?

– Это были вы? – Пэйтон потрясла головой, не понимая, как до сих пор держится на голове ее вязаная шапка. – Должно быть, вы настоящий силач. Пожалуйста, сэр, не могли бы вы вместо того, чтобы убить меня, взять с собой на корабль? Я бы очень гордился, если бы плавал под командованием такого великого моряка, как Француз.

– Слушай сюда, – ответил Кларенс, которому совершенно не нравился разговор. – Нам не нужны новые матросы. У нас и так хватает тех, кто только и умеет, что драить палубу шваброй.

– А я и не драил палубу, – изобразила обиду Пэйтон. – Я был личным юнгой адмирала Крафта.

– Адмирала Крафта?

Она заметила, что пираты обменялись взглядами над ее головой. Адмирал Крафт был известен на флоте как самый упорный преследователь тех, кого он называл «пиратским бедствием». Пэйтон однажды видела его на званом обеде. Вряд ли адмирал стал бы возражать против столь вольного упоминания своего имени, несмотря на то, что через несколько недель жаловался ее отцу на поведение Пэйтон. Тогда она провела большую часть вечера, обучая старшую адмиральскую дочь, которая скоро должна была выйти замуж, одному семейному искусству, а потом та продемонстрировала свои умения молодому мужу.

– Ты служил самому адмиралу Крафту? – Тито повернул ее голову так, чтобы смотреть прямо в глаза. – Если ты меня обманул, мальчишка…

– Я не лгу. – Пэйтон смело встретила его влажный взгляд, хотя от запаха изо рта пирата ее чуть не вывернуло. Так получилось, что она рассмотрела каждый его зуб и поняла, отчего у Тито такое вонючее дыхание. Зубов осталось совсем мало, и те загнили и почернели. – Я присматривал не только за ним, но и за его дочерью. – Пэйтон посмотрела на Джонеси, который привалился к переборке, обеими руками зажимая нос. Кровь струилась по его лицу и пачкала темно-коричневыми пятнами и так не блиставшую чистотой рубашку. – Может, я смогу отслужить то, что сделал вашему матросишке, поработав вместо него. Несколько дней он не сможет работать.

За их спинами раздались выстрелы. Пэйтон инстинктивно упала на палубу. Над головами свистели пули. Короткий взгляд за спину показал, что ее братья бросили попытки освободить пушки «Авроры» от упавшей на них мачты и начали палить во все, что двигалось.

Сначала Пэйтон хотела крикнуть, чтобы эти черти смотрели, куда стреляют… но не успела вздохнуть, как воздух вспорол призыв трубы-раковины [41] – настойчивый и длинный. Похоже, он шел со стороны «Ребекки». Все мужчины вокруг Пэйтон подняли головы и повернули лица в сторону единственного неповрежденного корабля. По движениям матросов на палубе стало понятно, что ставились спущенные на время сражения паруса и поднимался якорь. Отплытие стало неизбежным из-за внезапного града пуль с «Авроры». Все, кто наполнил карманы и руки припасами с «Константы», начали отступать и довольно быстро.

Пэйтон – возможно, в будущем убийца – не отставала. Без единого слова Тито убрал багор от ее горла и воткнул его в тушу свиньи позади себя. Пэйтон, стоявшая очень удобно, чтобы рассмотреть это во всех подробностях, с трудом сглотнула, когда тяжелый багор вошел острием до самого древка в мясо с прослойками жира.

На месте свиньи могла быть она. Пэйтон больше никогда не сможет смотреть на свинину без содрогания.

– Пошли уже, – проворчал Тито и начал тянуть тушу к переброшенной между бортами двух судов доске. – Джонеси, вставай.

Кларенс нагнулся за припасами, которые уронил Джонеси, легко перебросил мешок через плечо к своей добыче.

– Вставай, парнишка. Это только нос.

– Ага, но он бонит и кровь хнещет, – пожаловался Джонеси, поднимаясь на ноги.

Пэйтон оглянулась через плечо как раз в ту секунду, когда ее браться сделали еще один залп. На этот раз с «Ребекки» ответили ответным огнем. Под градом пуль Пэйтон вскочила на ноги. Она знала, что у нее мало времени. Надо прямо здесь и прямо сейчас решать куда идти: назад под защиту братьев или вперед на «Ребекку» со всеми ее опасностями и… с Дрейком. Она повернулась и поспешила за матросами, которые недавно чуть ее не убили.

– Эй, подождите меня!

Коннору было нетрудно следить за временем.

В помещении, в котором его держали, был свет: он лился сквозь щели в потолке. А над потолком, как понимал Дрейк, располагалась палуба корабля. В особенно скверную погоду, когда волны разбивались о палубу, его окатывало соленым душем. А во время дождя стоило лишь подставить ладони – и можно было собрать пару глотков свежей воды.

То, что свет и вода просачивались сквозь щели меж досок палубы, указывало на небрежно выполненную работу. Именно по этому признаку Дрейк, как только очнулся на твердом, устланном соломой полу, с которым он уже так хорошо ознакомился, вычислил, что находится на корабле Тайлера. Сэр Маркус славился тем, что гонял своих корабельщиков и в хвост и в гриву, чтобы постройка судна оканчивалась в срок, – срок, который он сам же и устанавливал, как бог на душу положит, – и его вовсе не заботило, какими жертвами это достигалось.

Поэтому, полагаясь на пробивавшийся в его камеру свет, Дрейк знал, сколько дней прошло с момента, когда «Константу» атаковали в открытом море другие корабли. А подсчитывая, сколько раз открывалась в камеру дверь, когда ему доставляли еду, он даже мог приблизительно определить, сколько минуло часов. И, судя по постепенно теплеющему воздуху, даже имел общее представление о том, куда они плывут – на юг.

Об остальном же он не имел ни малейшего понятия. Приставленный к дверям камеры охранник ничего ему не рассказывал. А от верзилы, что приносил еду, проку было еще меньше.

Но Дрейк довольно отчетливо понимал, что произошло. Вероятнее всего, его захватил капитан Люсьен Лафон, особой любви к нему никогда не питавший. Дрейк, хотя и досадовал, что оказался в плену, однако же в горькое уныние не впадал. Французу явно что-то от него требовалось: иначе зачем так долго держать узника в живых? И Дрейк прекрасно знал, что именно. Поэтому ему на самом деле только и оставалось, что успокоиться да ждать.

Что Дрейка беспокоило больше всего, так это, разумеется, его люди. Они отважно сражались, защищая «Константу» от атаки взявших ее на абордаж пиратов. Дрейк подозревал, что некоторые члены его команды поплатились жизнью, обороняя корабль. И в этом он винил себя. Он догадывался, что подобное может случиться, еще до того, как они отправились в плавание. Теперь же понимал, что ему вообще не следовало брать мисс Уитби на корабль. Поступок был столь же безрассудным, как согласие перевозить груз с кобрами. Впрочем, это ничего бы не изменило. Пираты все одно отправились бы вслед за ним. Однако у них не было бы сведений, которыми они теперь владели, сведений, услужливо доставленных их осведомителем.