Дрожали они потому, что в доме имелась шпага — «оружие»! А за это грозил расстрел. Шпага же находилась в доме потому, что папа — горный инженер по профессии — должен был облачаться при торжественных случаях в мундир со шпагой.

Ну, большевики пришли, сделали обыск, ничего предосудительного не обнаружили, и добрая дама — мать Сережи Образцова, предложила им — замерзшим солдатам и рабочим — чаю. Чай они выпили и ушли.

Я же потом ругал себя, что не дополнил этот рассказ Сережи, кляня себя за «л’эсприд д’эскалье» — «остроумие на лестнице», то есть что-то остроумное вспоминается, когда уже прошло время его высказать…

Мне надо бы продолжить рассказ Образцова. Что, мол, в тот вечер я мог тоже быть в составе отряда… И зашли мы в этот дом, потому что я знал: мадам Образцова непременно предложит чай, а мне очень хотелось пить! Но это конечно же была бы фантазия, так как именно в ту пору я был во Франции в Русском Экспедиционном корпусе…

Как-то — уже под вечер Юрий Карлович Олеша «перебрал». Я вывел его в вестибюль. Навстречу шел адмирал Холстовиков. Олеша, шатаясь, берет его за лацкан:

— Швейцар! Такси!

— Юрий Карлович, — с уважением к любимому писателю, обращается Холстовиков, — вы ошиблись. Я — не швейцар, я — адмирал…

— Тогда катер! — немедленно прореагировал Олеша. (К слову сказать, уже многие уважаемые мною конферансье и сатирики «переделали» этот факт и, не упоминая имен действующих лиц, рассказывают эту историю как анекдот…)

Однажды восторженный почитатель говорил Юрию Олеше:

— Когда вы назначили мне встречу в холле гостиницы «Москва», я был озадачен, так как прежде никогда вас не видел. Поэтому спросил у мужчины, который, мне казалось, ждал кого-то:

— Вы Юрий Олеша?

Тот мне ответил:

— Нет, увы!

Тогда с тем же вопросом я обратился к другому, а тот сказал:

— Нет, упаси Господи!

Это доказывает, что, по крайней мере, один из них вас читал.

— Да! — ответил мечтательно Олеша. — Но который?..

Мы писали друг другу эпитафии: на всякий случай — авансом.

Юрий Олеша — Катаеву:

С живыми Валентин Катаев, пожалуй, не связывался, всю желчь он выливал на тех, кто не мог ему дать сдачи… Поэтому Юрий Олеша однажды прилюдно изрек:

— Если пропустить большой шампур через подъезд, где живет Катаев, — получится отличный шашлык из мерзавца!

Очень многие читатели, в основном интеллигенция, которая еще помнила персонажей катаевского «Алмазного венца», скандировали:

Последний эпитет он заслужил хотя бы потому, что в неприглядной роли «Дружка» изобразил еще живую тогда жену Виктора Шкловского — Серафиму Густавовну.

Виктор Борисович сетовал на свою физическую немощность, не позволявшую уже ему набить обидчику морду. А Серафима Густавовна вскоре тяжело нервно заболела и умерла…

В Переделкино визави Дома творчества была дача Чаковского. Его внучки — девочки лет пяти — в сопровождении огромного пса часто меня навещали.

— Дядя Оня, — спросила однажды малышка, — почему вы не гуляете по нашей улице?

Я — не совсем дипломатично — ответил:

— Потому что рядом с вами живет Мариэтта Сергеевна Шагинян. Она плохо видит и ходит с большой палкой. Так я боюсь, что она примет меня за Валентина Петровича Катаева и станет бить…

В этот момент из калитки своего сада «выруливает» Мариэтта. Девчушки бросаются к ней с криком:

— Тетя Мариэтта Сергеевна! Это не Катаев! С нами гуляет дядя Оня Прут!

Не хочется занимать ваше время этой персоной, обласканной Советской властью многократно и столько же эту власть презиравшей… Мало кто знает моего покойного друга — друга нашей страны нефтяника — француза Зорю Юдовича — участника движения Сопротивления, кавалера ордена Почетного легиона. Моя вина, что познакомил с этой семьей Валентина Петровича. Зоря был с ним откровенен, описав свою личную жизнь, а Катаев в повести «Святой колодец!» щедро «отплатил» моему другу. После чего Юдовичи отказали Катаеву от дома.

Нехорошо говорить плохо о покойном, но он действительно был человеком нечистоплотным…

На одном заседании Комиссии нашего творческого объединения в Союзе писателей, председательствующий спросил мое мнение об уровне современной драматургии.

Я сказал:

— Хотите знать об уровне — пожалуйста! Но начну издалека… Надо вам знать, дорогие коллеги, что в Серебряном бору имелся Дом отдыха Большого театра. Все было в нем отлично, но отсутствовала городская канализация. Фекальные массы отдыхающих поступали в бетонный резервуар. Степень его наполнения показывал прибор с гирькой. Когда она начинала качаться, это означало, что уровень массы в резервуаре дошел до края. Тогда директор вызывал ассенизаторов. Они увозили содержимое, и резервуар становился пустым. Позвольте по этому поводу процитировать Александра Галича: это и будет ответом на ваш вопрос:

Союз писателей командировал несколько человек в Закавказье, чтобы приветствовать великого тамошнего писателя Дмитрия Гулиа, отца нашего коллеги Георгия.

Надо отметить, что, пожалуй, единственный, кто ссылался на первоисточник, был именно Георгий Гулиа, который вел в «Вечерней Москве» рубрику: «Рассказы моих друзей».

Был, правда, случай, когда Юра Борев в своей книжке о Сталине, рассказав о моей встрече с вождем, не забыл упомянуть, что это ему рассказал Иосиф Леонидович Прут.

Да еще Аркаша Райкин, произнося мои репризы, если я находился в зале или ложе, — демонстративно кланялся мне… Остальные же не просто пересказывают мои «хохмы», они рассказывают эпизоды из моей жизни, не только не упоминая обо мне, но сильно перевирая от меня услышанное…

Моя Леночка как-то — со свойственной ей прямотой — довольно резко высказала это Зяме Паперному, которого лично я уважаю и люблю…

Итак, группа писателей — на юбилее аксакала кавказской литературы. Делегацию возглавлял Александр Евдокимович Корнейчук.

Старик принял нас за обильно накрытым столом. Корнейчуку предложили вести застолье. Он, как тамада, должен был предлагать тосты…

— Так выпьем же, друзья, за виновника торжества — великого писателя…

Старик Гулиа привстал, ожидая славицы в свою честь.

Но гость, забыв о ком идет речь:

— Георгия Гулиа!..

Старик сел, промолчав. Гости зашумели, зазвенели бокалы… Сын Дмитрия нагнулся к тамаде и прошептал:

— Товарищ Корнейчук, моего отца зовут Дмитрием!

— Конечно, конечно, дорогой! Я же в курсе!..

Выступили еще несколько человек. Слово снова берет тамада:

— Так выпьем же, друзья, еще один бокал за юбиляра!

Старик снова привстает. Но память вновь подводит говорящего:

— За писателя солнечной Абхазии — Георгия Гулиа!

Тут старик не выдержал:

— Извини, гость дорогой! Ты хотел услышать народные притчи? Так я вам расскажу одну нашу!.. Когда у горцев рождается ребенок… мальчик, конечно, ангел-хранитель целует его в уста, и он вырастает великим оратором! Если ангел поцелует новорожденного в грудь — тот вырастет великим воителем. Если ангел поцелует ребенка в глаза — он будет великим провидцем. Я не знаю, куда ангел-хранитель поцеловал нашего тамаду, но из него получился замечательный председатель!