На войне командиром разведроты моей дивизии был капитан Петр Цушко. Человек необычайной храбрости и решительности. Он был уроженец Одессы.

Командиром разведроты соседней дивизии был также одессит — капитан Семен Герман. Мы часто встречались. Я могу сказать, что эти два офицера меня очень любили. Любовь выражалась по-разному. Если у Сени Германа это было какое-то особое ко мне уважение, то Петя Цушко был человек попроще. Его теплое чувство выражалось в том, Что он иногда посылал мне пакетик с кусковым сахаром.

Кончилась война, и в 1946 году я поехал отдыхать в Одессу. Остановился в гостинице «Красная» на Пушкинской улице и, сидя на балконе, как-то перед обедом, часов в 12 дня, увидел то, что меня поразило: по улице города Одессы шли мои два фронтовых товарища: капитаны — Герман и Цушко.

Я их окликнул. Когда они увидели меня, бросились в гостиницу и через минуту были в моем номере, а я — в их объятиях. Мы по-братски расцеловались, счастливые, что вернулись после такой войны живыми домой.

Совершенно естественно, каждый из нас пришел не совсем целым. Они оба были ранены в боях, а я — дважды контужен, да плюс — перелом ноги, который сделал мою левую короче, да кровоподтек, о котором я упоминал, рассказывая о случае в берлинском метро.

— Так куда идут мои друзья-товарищи? По своим домам?

— Нет. Домов нет… И родителей наших нету…

— Что такое?!

— Их прятали соседи, но кто-то выдал… — Оба капитана были евреями: и Герман, и Цушко…

— Куда же вы так решительно шагали?

— Мы идем к владыке.

Архиепископ Таврический и Крымский располагался в Пушкинской церкви, ибо, уходя, немцы взорвали одесский собор.

Я спрашиваю:

— Так зачем вы идете к владыке?

— Он знает, кто выдал!

— Не может быть!

— А вот нам сказали — точно.

— Хорошо. Тогда я пойду с вами.

— Будем очень рады, Иосиф Леонидович! Идемте!

Мы пошли. Церковь помещалась в конце улицы, почти около вокзала.

На звонок дверь нам открыл служка. Мы сказали, что идем к владыке. Нас повели…

Владыко оказался тучным человеком с бородой, как у Карла Маркса.

Офицеры представились. Я — тоже. Он протянул руку. Они руку ему поцеловали, я — пожал.

Владыко спросил:

— Чего пришли, дети мои?

Они сказали:

— Внести деньги на восстановление храма.

— Сколько вносите?

— По пяти тысяч каждый.

Он позвал служку. Велел принести квитанционную книгу и продиктовал:

— Пиши! Твоя фамилия как?

Петя сказал:

— Цушко.

— Зейф (еврей)? — спросил на идиш владыко.

Петя ответил:

— Так точно. Дедушка торговал мылом на базаре.

— Помню его, — кивнул владыко. — А ты? — обратился он к Сене.

— Герман! — ответил тот.

— Отец работал у Менделя? В магазине одежды?

— Нет. Это был мой дядя.

— Ясно. Пиши! — повернулся он к служке и продиктовал: — От прихожан иудейского вероисповедания Цушко и Германа — на восстановление храма — десять тысяч рублей.

Капитаны выложили деньги. Служка их забрал, выписал квитанцию и ушел.

Когда мы снова остались одни, владыко посмотрел на капитанов и сказал:

— Ну а теперь, дети мои, говорите: чего пришли?

Тогда офицеры рассказали о цели своего посещения.

Что, мол, так и так: жили наши старики, их прятали соседи! Кто-то выдал, и наших родителей расстреляли.

— Да-а, — сказал владыко. — На какой улице жили?

— На Костецкой.

— Правая или левая сторона?

— Левая.

— И какие же номера домов?

— Семь и девять.

Владыко подумал и произнес:

— Богатырчук выдал.

Офицеры поднялись. Поднялся и я. Они вновь поцеловали руку священнослужителю, а я сказал:

— Идите, ребята, подождите меня.

И когда мы остались вдвоем, я спросил:

— Как величать вас в миру прикажете, владыко?

Он ответил:

— Николаем Ивановичем.

— Николай Иванович! Вы знаете, что это за «мальчики»?

— Мои прихожане.

— Нет, нет! Я не об этом! Кто они по военной профессии?

— Офицеры.

— Верно. Но они — командиры разведрот! Это люди абсолютной храбрости и великой справедливости. И все-таки, Божеское ли это дело?!

— Что именно?

— Ведь они найдут Богатырчука и убьют его! Отомстят за своих родителей!

Владыко усмехнулся и сказал:

— А Богатырчук ни Богу, ни людям не нужен. Он — сволочь.

Я заметил:

— Но ведь это же самосуд! Будет — самосуд! Все-таки для этого есть советская власть, которая должна решать все по закону.

А он говорит:

— Милый мой! Есть ли советской власти время всем этим заниматься? Пускай решают сами.

Я вышел. Сказал ребятам, что не одобряю их затею. Они почтительно возразили, что просят позволения решить этот вопрос самим. Мы попрощались. Я просил их вечером ко мне зайти.

Вечером мои товарищи пришли. Мы отправились ужинать. Я спросил:

— Как было дело? Нашли Богатырчука?

— Конечно! Мы объявили ему о цели своего прихода. Даже разрешили выпить напоследок рюмку водки.

Чтобы разрядить обстановку, я рассказал ребятам об Одессе времен Гражданской:

— То было в двадцать седьмом. Уже при советской власти. В одном доме хозяйка давала обеды. А хозяин любил почитать вслух газету.

Приходит внук и спрашивает дедушку:

— Так кто такой Карл Маркс, про которого ты читаешь?

Дед посмотрел удивленно на внука:

— Ка-ак, ты не знаешь?! Он был экономист.

Мальчик сказал:

— Как наша тетя Роза?

Дед усмехнулся и ответил:

— Наша тетя Роза же ста́рший экономист!

Рассказал им и о том случае, когда я обедал у родителей Ефима Березина, который выступал на эстраде вместе с Юрием Тимошенко (Тарапунька и Штепсель).

Хозяин дома — пожилой человек — был контролером в цирке. В конце обеда с работы, тоже из цирка, вернулись его дочь и младший сын. Оба бледные и возмущенные: сына — уволили.

— За что? — удивился я. — Что он в цирке делал?

Старик невозмутимо объяснил:

— Он там бросал кирпичи… Но вместо того чтобы бросать их вверх и ловить, он умудрялся кидать их на зрителей. Вероятно, зрителям и дирекции это наконец не понравилось…

На том ужин закончился, и мои фронтовые друзья ушли…

Вспоминается (вдруг?!) вечер в честь очередного праздника Победы в Центральном Доме литераторов. Гостями были многие прославленные военные — Герои Советского Союза, в их числе — маршал Георгий Константинович Жуков. А я, который принимал гостей, облачился в форму солдата, так как мой майорский аттестат так и не нашел меня ни во время войны, ни после, хотя я и сдал Устав на отлично…

И вот в вестибюле ко мне подходит некий полковник и говорит:

— Я знаю, многие члены вашей семьи участвовали в боях, были на фронте, но почему-то никто не дослужился до высоких чинов?..

Этот «вопрос» и мой ответ услышал Георгий Константинович, который подошел и обнял меня. А потом за меня провозгласил заздравный тост.

Ответил же я «полковнику» следующее:

— Моих родных, и в частности Итина, который повторил подвиг Матросова, — убивали до того, когда приходила пора получать очередные погоны!

Я встретил Жукова уже опальным в Кисловодске. Он шел по аллее прямо на нас: на меня и Героя Советского Союза — моего друга Илью Мазурука.

Последний быстренько отошел к клумбе «понюхать цветочки». Я не только поздоровался с Жуковым, но заговорил с ним: спросил о его самочувствии.

После того как мы разошлись, Мазурук вернулся от клумбы. Я сказал:

— Будь моя воля, снял бы к чертовой матери с тебя Золотую Звезду! Ведь когда маршал был в фаворе, вы все готовы были ему ж…у лизать! А сейчас?!. Нюхать цветочки отбежал?!

— Я-я… не заметил, что это Жуков… — потупившись, пробормотал Мазурук.

Вот поэтому к своим 95 годам я и не имею ни Звезды Героя, ни звания народного: всегда говорил и делал, что повелевало сердце. Конечно, понимая, что рискую головой. В 1937-м помогал семьям репрессированных Рыковых, Мандельштамов, Штейнберга.