— Эти не праздношатающиеся, сгорающие от любопытства… Однако, признаюсь, сам был бы не прочь до возвращения в Англию увидеть кончик носа или краешек шляпы знаменитого пленника, о котором столько говорят в Европе…
— Если хотите, — любезно предложил офицер, — я завтра в карауле в Лонгвуде… будьте в четыре часа пополудни на краю дороги, что ведет к «Пуншевой чаше дьявола», вы знаете, холм у Лонгвуда… Оттуда сможете как следует разглядеть Наполеона Бонапарта, в это время он совершает послеобеденную прогулку вокруг дома…
— Меня пропустят?..
— Вы пройдете через первый кордон часовых, я отдам распоряжение: это люди из моей роты. Но через второй вряд ли… Здесь нужен пропуск губернатора…
— Спасибо, мне достаточно издалека взглянуть на узника… Да! Могу ли я прихватить этих моих пассажиров?..
— Ради Бога…
— Думаю, они составят мне компанию. Да и вместе как-то приятнее. По дороге подкрепимся… Я прихвачу провизии и возьму юнгу, который добудет для нас родниковой воды… Настоящий пикник! Весьма обязан, лейтенант!.. Кружку грога? Это добрый ром, и по одной маловато…
— Да-да, — охотно согласился лейтенант, подставляя кружку. — Совсем забыл, — заметил он между глотками, — вам нужно уйти с линии часовых, окружающих Лонгвуд, до захода солнца, в противном случае можете получить из-за деревьев… Отдан приказ открывать огонь по любому, кто встретится близ Лонгвуд а после захода солнца…
— Спасибо за предупреждение, лейтенант, будем иметь в виду.
Капитан Батлер, в последний раз воздав должное восхитительному рому отеля «Адмиралтейство», вернулся на борт, не забыв сердечно пожать руку лейтенанту в знак благодарности за возможность прогуляться в Лонгвуд.
Элфинстоун и Ла Виолетт, «негоцианты», были тотчас же поставлены в известность о предполагаемом пикнике.
Невыразимая радость охватила их. Увидеть, хоть издалека, императора было их самым большим желанием. Из осторожности и в соответствии с советами, которые дали им знающие люди, они до сих пор старались не приближаться к дому императора. Но отплытие судна было уже назначено, и предложение лейтенанта придало им уверенности.
Итак, было решено, что на следующий день все трое отправятся в Лонгвуд.
Из осторожности они решили никого с собой не брать, кроме юнги, которого капитан Батлер с непостижимым упорством называл Нэдом, как и всех мальчишек, служивших у него юнгами. Он был похож в этом на обывателей, зовущих своих служанок Мариями. Мальчишка должен был нести провизию, бегать за водой и прислуживать им на привале где-нибудь под бананами по дороге в Лонгвуд.
Они выступили в путь с утра, по утренней прохладе, чтобы, преодолев скалистые склоны, оказаться на середине подъема к полудню и пообедать в тени.
Маленький Нэд тащился позади путников. Его нагрузили довольно тяжелой корзиной, такой, что у него подгибались ноги.
Ла Виолет, заметив, что ноша слишком тяжела для ребенка, предложил:
— Дай-ка мне, малыш, а то перебьешь по дороге все бутылки! — и взгромоздил тяжелую корзину на свои мощные плечи.
Начался подъем под жарким солнцем.
Остров Святой Елены представлял собой гряды высоких крутых гор, разделенных лощинами, узкими и глубокими. Повсюду лишь пропасти и вершины. Пик Дианы — самый высокий в массиве.
К счастью, в скалистой пустыне встречались оазисы — эти благодатные зеленые уголки с деревьями и цветами, где глаз отдыхал от тоскливой бесплодности. Плантейшн-Хаус, дом губернатора, дом семьи Белкоум, Сэнди-Бей и некоторые другие затененные и лесистые места придавали острову обитаемый вид.
Лонгвуд, где стоял дом Наполеона, бывшая летняя резиденция губернатора, гиблое место, раскинулся на высоком плато. Единственное растение, которое было здесь в изобилии, эвкалипт, давало мало тени. Равнина открывалась влажному юго-восточному ветру, виновнику нескончаемых туманов и частых дождей. Резкие перепады температуры, действуя на кровеносные сосуды, порождали заболевания печени и внутренних органов.
Хотя Лонгвуд, на первый взгляд, казался местностью благоприятной по причине высокого расположения, губернаторы Святой Елены, агенты Индийской компании, все те, для кого была предназначена летняя резиденция, не испытывали ни малейшего желания там жить.
Что до жителей острова, то они слишком хорошо знали о гибельном воздействии здешнего климата.
Англия, по-иезуитски тонко и изощренно, отправила Наполеона на этот проклятый остров, предписав ему проживание в Лонгвуде, самом вредном месте на всем острове.
Хадсону Лоу не было нужды думать о яде, который бы не оставил следа: пребывания в Лонгвуде было достаточно, чтобы освободить Англию от великого узника в самые короткие сроки. Впрочем, весь остров прямо-таки источал нездоровье. Из приходских книг известно, что мало кто жил здесь дольше сорока пяти лет. Хирург 66-го английского пехотного полка, расквартированного на Святой Елене, пришел к выводу: за один год от гепатита и дизентерии 2-й батальон 66-го полка потерял пятьдесят из шестисот тридцати солдат и вынужден был отправить в Европу семьдесят больных.
Ла Виолет и Элфинстоун, взбираясь с капитаном Батлером по скалистым склонам, ведущим к Лонгвуду, с унынием глядели на мрачный пейзаж, простиравшийся у них под ногами, где то там, то тут скалистые стены закрывали горизонт и преграждали доступ солнечному свету.
— Ну и ну, настоящая крепость! — воскликнул капитан.
— Скорее тюремный двор! — ответил Ла Виолет. — Да! Сдается мне, тяжко тут нашему императору! И сказать, что он не хочет покинуть вместе с нами эту дыру… Правда, из-за его сына… Любит он своего сына, а? Бедный маленький римский король, узник белых мундиров, как император — красных. Это не по-французски, не по-человечески, никак! Черт, стыд и позор для Франции… Нет больше во Франции солдат, черт побери!..
Ла Виолет с негодованием вращал тростью, лупя попадавшиеся ему под руку заросли эвкалипта. Он нашел выход сорвать злость из-за того, что император заперт в омерзительной горной тюрьме, а его сын, чудный малыш, томится в золоченой клетке Венского дворца.
Разбивая в пух и прах чахлые кустики, Ла Виолет орал:
— Погоди, Хадсон Лоу!.. Погоди, Веллингтон!.. Погоди, Блюхер!.. Погоди, Фуше!.. Погоди, жирная свинья Людовик XVIII!.. Погоди, проклятая шлюха Мария-Луиза!..
Элфинстоун, по-британски бесстрастный, прервал его:
— Поосторожнее, вы так разошлись, что, глядишь, перебьете все бутылки, лишите нас возможности выпить воды, которая течет из этой скалы…
— Вы правы, — неожиданно согласился Ла Виолет, опуская трость. — От этого себя забудешь… О! Дай мне волю, я держал бы здесь всех этих мерзавцев, кто предал, терзал и мучил императора!.. Может, чтобы не разбить бутылки, нам их опустошить?..
— Хорошо сказано, — обрадовался капитан Батлер. — Вот как раз то, что надо, тенистый утолок с ковром из мха и маленьким ключом из-под скал… В нем охладится наше капское вино. Прекрасное место подзаправиться… Ну-ка, Нэд, сооруди стол!..
Ла Виолет опустил на землю корзину с провизией.
Юнга извлек из нее содержимое, поставил бутылки под струю холодного ручья и накрыл на троих.
После завтрака Ла Виолет предложил отдохнуть в тени. Все с радостью согласились, поскольку располагали временем. Только в четыре часа они могли увидеть императора, говорил английский офицер.
В то время как все трое растянулись на перине из мха, освеженного источником, в тени скалы, где эвкалипты отбрасывали тощую тень, юнга воспользовался мигом свободы. После стольких месяцев на корабле, увидев деревья, солнце, опьяненный свежим воздухом, счастливый, что слышит пение птиц в кустарнике, он, не долго думая, отошел от «лагеря», где путники поддались сну, столь приятному и необходимому в жаркие часы дня, да еще в тропической местности.
Он шел и шел по пустынной тропинке, которая огибала скалу.
Добравшись до широкой равнины, юнга заметил белые палатки и солдат, готовящих еду, чистящих оружие и играющих в мяч.
