— Друзья, оставьте ваши игры, прервите песни. Огромное несчастье обрушилось на нашу страну. Нет больше императора Наполеона! Он скончался на Святой Елене, пав жертвой англичан!..
По толпе прокатился глухой ропот. Лица выражали растерянность и потрясение. Обменивались короткими восклицаниями. Спрашивали себя, как мог Наполеон умереть. Все время эти отважные люди мечтали о том, что он вдруг появится, верили, что император просто обязан вернуться со Святой Елены, как это уже было с ним, памятуя Эльбу. Известие о его смерти казалось невероятным.
Лефевр заговорил вновь:
— Наполеон умер! Мы всегда будем помнить его. Пусть память о нем, его слава и величие навсегда останутся с нами. Вы, солдаты, участники его героических дел, вы, крестьяне, знавшие его гений, вы передадите память о нем вашим детям и через поколения. Франция научится славить не только Наполеона, но и тех, кто был его солдатами, его подданными и друзьями!
Он остановился и, как бы заключая свою горестную торжественную речь, вскричал:
— Наполеон умер!.. Да здравствует Франция!
Вдруг из толпы раздался голос, вторивший этому призыву:
— Наполеон умер!. Да здравствует Наполеон!
И после короткой тишины тот же голос зазвучал как фанфары надежды:
— Французы, крикнем все: «Да здравствует Наполеон II! Король умер! Да здравствует король!»
Лефевр с женой вернулись в свои апартаменты, оставив расходящуюся толпу и потухающую иллюминацию.
— Вот и наступил, — сказал маршал своей жене, поднеся руку к глазам, — этот страшный день, предчувствие не обмануло!
— Да! — прошептала она. — Нет больше императора! Как нам теперь жить?! Да, мой бедный друг! Кончилась наша роль на земле. Мы оба тоже должны уйти. Что за необходимость влачить последние дни в тоске без надежды и утешения?
— Не говорите так, мадам, — грубый голос раздался у них за спиной.
Лефевр и жена обернулись и увидели Ла Виолета.
— Это ты, — промолвил маршал. — Что это значит, милейший?
— А то, что вы не должны так унывать… Да, император умер, но имя его живет. Вы забыли о его сыне? Это я только что кричал: «Да здравствует Наполеон II!»
Они с грустью посмотрели друг на друга.
— Ты прав, Ла Виолет, в стремлении сохранить надежду и, определенно, ближе, чем мы, к возрождению Наполеона. Однако не забывай, твои желания и надежды столкнутся однажды с обескураживающей реальностью… Да, ты был прав, когда кричал: «Да здравствует Наполеон II!» Но если вдруг Наполеону II царствовать не написано на роду? Сможет ли тогда он стать императором?
По-дружески распрощавшись со старым солдатом, маршал и его жена отправились отдыхать, вконец раздавленные грузом воспоминаний и горькими думами о том, что никогда, никогда больше они не увидят великого императора, ярчайшую звезду Франции.
«Сельские забавы»
Смерть Шарля стала для Люси страшным потрясением, она впала в меланхолию на грани с безумием.
Долгие часы в одиночестве и темноте, лишь бессвязные слова или повторяющиеся имена — Шарль и Андре — вырывались из ее уст.
По завещанию Шарля Лефевра, ей была положена рента, вполне достаточная, чтобы поддерживать существование. Приписка к завещанию добавляла распоряжение в пользу ее сына Андре, если он окажется жив.
Лефевр с женой поначалу считали Люси в некотором отношении виновной в трагической смерти своего сына, однако потом смягчились. Они неукоснительно выполнили последнюю волю Шарля. Оговоренная в пользу Люси рента была обеспечена, у нотариуса отложена достаточная сумма в пользу молодого Андре.
Люси отправилась в монастырь — она была ирландской католичкой, — где ее окружили вниманием и заботой.
Госпожа Лефевр время от времени посылала к ней верного Ла Виолета.
Энни уже вышла из пансиона сестер Куро, и ее воспитание делало честь достойным ученицам мадам Кампан.
Она превратилась в очаровательную девушку, прекрасно говорящую и пишущую по-французски и по-английски, грациозную и с хорошими манерами.
Индюк и Вонючка с трудом узнали бы в пансионерке с аристократическими чертами их бывшую прислугу, продававшую цветы в Сити, которая плясала на радость матросам и пьяницам в кабаках Уайтчепела.
Да что говорить, изменения, происшедшие с маленькой английской цветочницей, сбили бы с толку даже Андре, окажись он перед ней.
Вспоминает ли еще он о ней в своих странствиях и сменах широт?
Энни не забыла товарища по несчастью, мальчика, встреченного на лондонских улицах, которого судьба на короткое время свела с ней в нищенской жизни. Она вспоминала не без горечи, но и не без удовольствия, стыд и страдания прошлого своего существования у мерзкой Вонючки и ее сожителя мошенника Индюка. В памяти всплывали нежное и задумчивое лицо Андре, детская клятва любить друг друга и когда-нибудь встретиться.
Душа очень часто хранит воспоминание о первых привязанностях. Впечатление от детской влюбленности бывает настолько сильным, что сопровождает человека всю жизнь. С годами картина меняется, возникают другие желания, другие привязанности, они как появляются, так и исчезают, точно в калейдоскопе, но образ первой любви остается навсегда, чистый и прекрасный.
Настоящая любовь дается только один раз, наверное, поэтому она всегда напоминает о себе, очаровывая и терзая.
Так Эгли любила Андре, мальчишку, вдали от нее ставшего мужчиной. Он превратился в нечто ирреальное, призрачное, из мира грез и мечтаний. Однако проходили годы, образ Андре вопреки всему не хотел исчезать, как раз наоборот, обретал более четкие формы. И тогда в сильном волнении она шептала клятву, вырвавшуюся из ее сердца в вонючкином чулане: не любить никого, кроме Андре, принадлежать только ему. Девушка сознавала полную безнадежность своего обязательства, постаралась даже убедить себя в том, что Андре никогда не узнает об этой верной любви, поскольку они более не встретятся.
Энни замкнулась в безнадежном чувстве, которое присуще лишь влюбленным, хранящим верность своим избранникам, даже если их разлучила смерть. Покинув пансион сестер Куро, она вернулась к Люси.
Обе почти не разговаривали друг с другом. Люси, отрешенная, ушедшая в себя, безмерно страдала. Энни, как ни старалась, не могла отыскать на ее лице ни проблеска радости, ни лучика надежды.
Проходили месяц за месяцем. Состояние Люси не менялось. Однако забота и внимание Энни не прошли даром. Понемногу Люси возвращалась к жизни, стала делать кое-что по хозяйству, расспрашивала Энни о пансионе сестер Куро. В разговоре никогда не касалась Андре и Шарля, но поинтересовалась госпожой Лефевр. Память медленно возвращалась к ней. Что-то она помнила, что-то нет. Люси героически боролась с провалами — услышав какое-либо знакомое слово, она вытягивала из памяти все, что было с ним связано.
Энни поведала ей, что Ла Виолет постоянно расспрашивает о малейших изменениях в ее состоянии и совершенно уверен, что дело пойдет на лад. Люси пожелала увидеть его, как только он придет в следующий раз.
Ла Виолет, конечно же, пришел и был представлен больной.
Поговорили сначала о здоровье Люси, о том, какая заботливая у нее Энни, и тут Ла Виолет рискнул потревожить больную и спросил, нет ли у Люси вестей о ее брате, капитане Эдварде Элфинстоуне, если она помнит, что у нее есть брат.
Люси вздрогнула, напряглась, и вдруг с ней произошла перемена, глаза ожили, как будто ее вырвали из объятий Морфея.
— Брат?.. Да, конечно! Как же я хочу увидеть его, — воскликнула она. — Там, в Англии, мы расстались… быть может, ему известно, где мой ребенок… Мой сын Андре… его украли у меня…
Ла Виолет с грустью покачал головой:
— О мадам, капитан и я… что мы только ни делали, как ни искали по всей Англии вашего ребенка… К несчастью, нас постигла неудача… а затем, вспомните, мадам, мы потеряли вас…
— Да, да, я помню… ночлежка… врач… и мой сын, мой сын, я видела его там, возле себя, у меня не было сил догнать, забрать, увести… О! Если бы у меня были силы, когда я вырвалась из этой больницы, никто, мсье, никто не смог бы вырвать его из моих рук!..
