— Странно. Мэри Энн курила эту трубку? — сказал я Рике.
— «Мэри Энн» — название корабля. Он погиб в 1852 году. И отмечен на карте спасательной станции. Пошли?
Стиснув трубку зубами, ощущая ее сырую горьковатость, я стал подниматься следом за девочкой по крутому откосу холма Риггинг.
— Подожди. Дай мне твой носовой платок, — Рика потянула меня, заставляя опуститься на колени. — Сейчас я завяжу тебе глаза и поведу за собой. А потом ты что-то увидишь. А пока не подглядывай, хорошо?
Она плотно завязала мне глаза, проверила, не могу ли я подсматривать через щелочки (но я и не желал этого), взяла за руку и повела.
Глухой равномерный рокот доносился со стороны океана. Шуршал и поскрипывал песок под ногами. Порой мы пересекали участки, покрытые травой, и трава путалась в ногах, хлестала по коленям. Я слышал напряженное дыхание девочки, крики чаек, пролетающих над нашими головами, и заливистое стрекотание кузнечиков, веселое попискивание каких-то небольших островных птиц. Когда я поворачивал лицо в сторону океана, то улавливал его влажное, остро пахнущее дыхание, а поворачиваясь в сторону долины, которая, по моим представлениям, находилась слева от меня, по другую сторону холма Риггинг, ощущал густой сочный запах разогретой солнцем травы и едва уловимый пряный запах диких цветов.
— Еще немножко. Еще… — время от времени говорила Рика. — И сейчас будет такое! Ого, какое сейчас будет!
— Ты плутовка. Куда ты меня ведешь, Вика-Рика-Катрин?
— А вот сейчас. А вот сейчас! Ага, вот мы почти и пришли… Еще десять шагов. Мы уже на вершине. Стой! Пригнись, я развяжу узелок. Не открывай глаза пока, не открывай. Ну а теперь можно.
— Что же я увижу? — сказал я и открыл глаза. И невольно воскликнул: — Вот это да!
Передо мной стояла обнаженная женщина. Вернее, не стояла, а как бы летела или тянулась руками к океану. Деревянная женщина-великан, фигура в два человеческих роста. У нее было запоминающееся, с крупными чертами лицо. Нос с горбинкой, выпуклые губы, громадные, немного скошенные к вискам, будто сощурившиеся от ветра, дующего с океана, очень выразительные глаза, а тело было изящным, с тонкими бедрами, переходящими в рыбий хвост. Над спиной женщины дыбом поднимались деревянные, попорченные червем-древоточцем волосы. И все тело деревянной женщины было пробито черными отверстиями будто кто-то расстреливал это сильное тело из винтовок.
Я сел на песок. Рика опустилась рядом. Достал сигареты, распотрошил две и набил табаком трубку. Щелкнула зажигалка, и в мои легкие вошел воздух из трубки, воздух горький и соленый, я будто ощутил дыхание морских глубин.
Женщина… Трубка… Кто и когда дымил этой трубкой в последний раз? Капитан гибнущего корабля? Все уже покинули судно, лишь он один оставался в ходовой рубке, все еще пытался удержать на курсе тонущий корабль. И горестно, до боли в челюстях, сжимал зубами трубку. Как все странно! И эта девочка… И эта женщина…
— Откуда она? Кто она?
— Это было прошлой осенью. После шторма я пошла на свой участок. — Рика сняла туфли, вытряхнула из них песок и, подогнув под себя ноги, поглядела на фигуру. — Иду. И вдруг чувствую, кто-то смотрит на меня из воды. Вижу — голова торчит из волн, то скроется, то покажется. И гляди-ит, гляди-ит… Отлив был. Я замерла, жду. Вода все отходила, отходила, а женщина все поднималась из воды, поднималась… И тянула ко мне руки, тянула. И я подумала — это моя мама. Ведь я из океана, и вот она пришла за мной. Я закричала и побежала, а мне казалось, что она бежит следом! — Рика мотнула головой, ветер все время набрасывал ей на лицо прядки волос — Прибежала я на станцию, кричу: «Моя мама! Она пришла за мной, пришла!» Отправились мы все на берег океана. А потом отец Джо привел двух лошадей и все вместе мы вытащили эту женщину. Месяца два она стояла на берегу, сохла, а потом все мои двенадцать отцов втащили ее сюда. Вот. Так она и появилась на острове.
— Эта фигура украшала нос какого-то парусного корабля, — сказал я. — Они укреплялись на форштевнях, под бушпритом.
— Ага. Так и отец Фернандо мне говорил.
— И было такое поверие: если кораблю угрожает опасность, а команда не замечает беды, фигура оживает и кричит страшным голосом. Видно, моряки парусника не услышали крика деревянной женщины. И корабль разбился.
— Ага. Все это так. Но мне долго казалось, что это моя мама. Отец — не Джо, не Грегори или там капитан Френсис, нет, — мой отец океан, а она… И я так всегда думала, почти каждый день приходила сюда и разговаривала с моей деревянной мамой, и мне казалось, что она понимает меня, то улыбается, то хмурится. Все так было до вчерашнего дня. Но теперь…
Рика закусила губу. Попыхивая трубкой, которая хотя еще и держала в себе сырость морских глубин, но уже ожила, разогрелась, я ждал, что девочка продолжит свой рассказ, и глядел то в ее лицо, то в лицо деревянной женщины и улавливал сходные черточки в линии губ, носа, в разрезе глаз. Да, Рика так похожа на нее! «Что происходит?.. Что за фантазии? И на меня начинает все это действовать, — тут же подумал я. — Нет-нет, никакого сходства. И лицо у женщины грубое, ожесточенное, а у Рики… Хотя и у нее в лице ощущается несвойственная такому возрасту суровость. Вот что: ей не хватает ласки! Все ее отцы дружны с ней, все ее любят. Но ей нужен один, очень добрый, очень понятливый отец. Душа ребенка страдает по ласке, нежности и постоянному доброму вниманию».
А о чем я подумал, имея в виду слово «это»? А вот о чем. Все они тут, обитатели острова, несколько странные люди. И капитан, к которому будто приходит зеленоволосая женщина, и добряк Джо с его трубой, и рыжий Алекс с надеждой на бочонок с золотом. И Рика… Потеря памяти? Да и может ли устоять нервная система у любого человека, оказавшегося один на один с бушующими волнами. Да-да. Все это действует и на меня. Проживи я тут с месяц — и настанет день, когда я увижу, как деревянная женщина улыбнется мне.
— Но теперь… — опять начала Рика.
— Что же теперь?
— А теперь я тебе что-то скажу… Нет, не скажу! Хотя вот! Слышишь, как шелестят деревянные волосы женщины из океана?
— Слышу, — сказал я и поднялся.
Вечерело. Солнце клонилось к горизонту, и над океаном, островом, долиной и дюнами расплывался алый свет. Солнечные блики будто омывали тело деревянной женщины и наполняли его живым теплом. И лицо. Оно жило, жило! Она глядела в океан и тянулась к нему руками, звала его к себе длинными пальцами, просила: «Забери меня, забери!» Чертовщина. Еще немного, и она заговорит со мной. Я протянул руку и прижал ладонь к телу женщины… И показалось мне, будто я уловил тяжелый и ровный стук деревянного сердца. Отдернув руку, я вернулся к Рике и сел рядом. Задымил трубкой. Голова слегка закружилась. Мне все время хотелось смотреть и смотреть на деревянное изваяние, но усилием воли я не поворачивал голову.
— Вот сейчас будет самое главное. Самое… — проронила Рика.
— Что же еще сейчас будет, что? — Мой голос сел от табака, и я не спросил, а как-то просипел: — А не пора ли нам домой? Как-то там капитан Френсис?
— Да-да. Скоро мы пойдем домой. Но вначале ты должен увидеть это. И услышать это.
Она зябко повела плечами. Я снял куртку, накинул ей на плечи, обнял, прижал к себе. Рика замерзла, притаилась, как воробей под стрехой. Все лицо ее было полно ожидания, а в глазах прыгали и переливались золотистые огоньки.
Слабый вздох пронесся над океаном. Может, это ветер прошелестел в траве? Нет, ветер почти совсем стих, и волны уже не грохотали, а лишь вяло всплескивались — отлив убил в них силу и ярость.
Снова вздох. Рика шевельнулась, повела глазами влево.
Я посмотрел влево и увидел, как из волн поднимается ржавый корпус судна. Погнутые леера. Зазубренный железный борт, рыжий от ржавчины якорный клюз и в нем — лохматая от водорослей и ракушечника, якорь-цепь.
Вздох. Тяжкий, тягостный.
— Траулер «Дженни Рей». Погиб в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, — сказала Рика. — Это он так вздыхает.
