Единственное, что омрачало его торжество, – это отсутствие Мелиссы, знание о том, что ее нельзя вернуть, необратимость смерти его единственной любви. Конечно, он паладин бога, его пророк, и он посвятил себя Служению – всего, без остатка, но что ему вечность, если ее не с кем разделить, если нет той, которая могла бы гордиться его величием от чистого сердца, бескорыстно, без малейшей тени зависти? Невин окинул взглядом мелькающие огни, пестрые одежды, носящиеся по стенам фигуры, и ему захотелось уединиться, оставить шумное празднество и предаться воспоминаниям – к счастью, их никто не мог у него отнять.

Дьяк спустился по узкой винтовой лестнице, толкнул низкую железную дверь и очутился в длинном зале со сводчатым потолком, стены которого были украшены старинными шпалерами и картинами, изображающими псовую охоту. Широкими шагами герцог пересек зал и остановился возле одного из светильников, расположенных по обе стороны двери.

– Принес? – спросил он громко, хотя никого не было видно.

– Да, господин, он здесь, – раздался из-за двери тихий голос.

– Хорошо, я буду ждать тебя в своих покоях через десять минут.

– Я приду вовремя.

Дьяк распахнул дверь, за которой никого не оказалось, и, ничуть этому не удивившись, направился на третий этаж своего дома-замка.

Вскоре он уже сидел в просторной комнате, той самой, в которой принимал лорда Виля и прочих заговорщиков. Дьяк до сих пор не перебрался в королевский дворец, который находил слишком большим и потому неудобным для обороны. Конечно, мало кто смел оспаривать его власть, однако нашлось несколько могущественных баронов, которые объявили его узурпатором и отказались присягнуть на верность. Они укрепились в своих родовых замках и собрали небольшие армии, которые должны были охранять их. К счастью, им не пришло в голову объединиться, иначе могла бы начаться настоящая гражданская война. Все эти выступления считались бунтом и не вызывали у народа никакого сочувствия. Люди любили Железного Герцога и предпочитали его как старому королю Мирону, так и принцу Мархаку. И уж тем более они не хотели видеть на троне Малдонии какого-нибудь дальнего родственника прерванной династии.

Дьяк отправил несколько безоговорочно верных ему отрядов подавить мятежи, и вести, пришедшие совсем недавно, были добрыми: один из баронов сдал замок и признал власть Дьяка. Впрочем, Железный Герцог все равно велел его казнить. Он не мог допустить, чтобы в его армии были недовольные. Да и вообще он никогда не щадил своих врагов, следуя своему старому правилу: не оставлять за спиной неприятеля, способного поднять оружие.

Когда в дверь постучали, Дьяк сидел на корточках перед камином и грел руки – зима в этом году выдалась на редкость суровой, и, несмотря на обилие дров, в замке было холодно.

– Открыто, – отозвался герцог, поднимаясь.

В комнату вошел невысокий человек, закутанный в меховой плащ. Он был бледен и худощав, казалось, на его лице лежит печаль усталости, однако глаза пылали темным и страстным огнем, выдавая внутреннюю силу.

– Приветствую тебя, новый король Малдонии, – негромко заговорил посетитель, вглядываясь в лицо Дьяка внимательными серыми глазами.

– Здравствуй, жрец, – ответил Дьяк и жестом предложил вошедшему сесть в поставленное посередине комнаты кресло. Человек молча покачал головой, отказываясь от предложения.

– Ты хотел говорить со мной, я слушаю, – сказал он, останавливаясь в трех шагах от двери.

– Я еще не знаю, одобрит ли Храм мою коронацию, – сказал Дьяк, складывая руки на груди и глядя Верховному Жрецу в глаза. – Ты не выразил ни недовольства, ни одобрения, а церемония назначена на послезавтра.

– До сих пор ты не спрашивал у Храма позволения…

– Мне не нужно позволение, – перебил Дьяк. – Я хочу знать, признаешь ли ты меня королем.

Верховный Жрец недовольно поджал губы и какое-то мгновение молчал.

– Я ничего не решаю, – сказал он наконец. – На все есть воля богов. Они еще не дали нам знать, угодно ли им твое воцарение.

– Ты обладаешь большой властью, – заметил Дьяк. – И не только политической, но и религиозной. Я знаю, что жрецы Храма пользуются магией, которая в Малдонии запрещена. Это нарушает заповеди ваших богов, так что не пытайся обмануть меня разговорами о высших законах.

Жрец побелел от ярости, но сдержался.

– Мы делаем лишь то, что угодно богам, – заявил он холодно.

– Это все равно. Раз солгавший теряет доверие навсегда. Разоблачи я ваш обман, и добрая половина паствы отвернется от вас. Но я не хочу делать этого. У вас есть сила, и она, откуда бы ни бралась, не должна пропадать зря. Она должна приносить пользу.

– Смотря кому, – заметил жрец, мрачнея.

– Разве ты не хочешь славы для своей страны?

– Разумеется, хочу. Это цель нашего служения. Денно и нощно мы с братьями вымаливаем для Малдонии благ и процветания.

– Позволь, я покажу тебе, что я намерен сделать для того, чтобы твоя страна стала одной из величайших держав своего времени, – сказал Дьяк, приглашая жреца следовать за ним. – Здесь, на Земле, – добавил он, когда они вышли из комнаты и в сопровождении телохранителей двинулись по коридорам и переходам замка, – мы не можем ждать, что боги станут делать за нас черную работу. Они дают нам благословение или удачу, но поступки совершаем мы сами, при помощи своих собственных тел.

Жрец слушал молча, на его лице не отражалось ни согласие, ни несогласие. Они вышли на просторную террасу, расположенную на задней стороне замка. Перед ними расстилался плац, на котором тренировались воины: пешие, лучники, рыцари. Их было около трех сотен, в разноцветных плащах и одеждах, с трепещущими на морозном ветру плюмажами; они поражали мишени, сражались друг с другом, отрабатывали удары на соломенных и деревянных чучелах.

В дальнем конце двора возвышались какие-то сооружения, похожие очертаниями на дома, накрытые огромными кусками плотной материи, сшитыми из невероятного числа полотен. Вокруг них лежали свернутые канаты, куски металла, напоминающие формой крабов, и мешки с песком. Рабочие сновали вокруг, то исчезая под свисающей до земли материей, то появляясь из-под нее.

– Это лишь малая часть моей армии, – сказал Дьяк, опираясь на каменные перила. – Да, именно так. Все эти люди, которые прежде подчинялись Мирону, теперь будут сражаться по моему слову. Но они не просто инструменты войны, они преданы мне. С большинством из них я сражался и на Комариных Топях, и в Бальгоне. Одни из них знатны, другие – простые воины. Однако все они встанут под одни знамена. Не будет ни ополчений баронов, ни вольнонаемных отрядов. Я встану во главе единого воинства, которое растет день ото дня и уже сейчас, после всех битв, восстановило свою численность. Этих людей, – Дьяк простер руку в направлении плаца, – тренируют лучшие мастера Межморья, которых я привез из Сибарга, Зиндабара и Алых Копей. Тебе нужно выбрать, жрец: присоединишься ты к империи, которую я собираюсь создать, или выступишь против нее. Но предупреждаю: сила моя велика, и не тебе с твоими братьями вставать у меня на пути.

– Как смеешь ты угрожать?! – начал было Великий Жрец, еще больше бледнее от гнева, но Дьяк легким движением руки запечатал его уста, и губы его собеседника сомкнулись, а сам жрец в ужасе уставился на Железного Герцога.

– Я знаю твое имя, Ормак, – шепнул Дьяк, наклоняясь к самому уху жреца, чтобы телохранители не слышали его. – Понимаешь, что это значит? Твоя жизнь и судьба в моих руках. Так что подумай над моими словами. А теперь иди, – и он снял заклятие так же легко, как и наложил.

Верховный Жрец постоял мгновение, затем покачнулся и, повернувшись, пошел прочь.

– Проводи, – бросил Дьяк одному из своих воинов, а сам снова окинул взглядом плац, на котором копошились фигурки. У него было много воинов, но нужно было больше, гораздо больше. Соседние государства сильны, они не сдадутся и не дрогнут. Их мощи нужно противопоставить не просто превосходящую силу, а силу сокрушительную, непобедимую.