ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Факты такого частичного растормаживания отдельных двигательных зон мозговой коры бывают и в обычной жизни. Например, человек вскакивает и разговаривает во сне. Это возможно потому, что двигательный центр речи расторможен, в то время как остальные районы коры пребывают в состоянии выраженного торможения.

Можно привести еще один пример — сон верхом на коне. Кавалерист спит, сидя в седле. Но у него не все центры находятся в состоянии торможения. Те центры, которые «заведуют» чувством равновесия, находятся в состоянии возбуждения, «охраняя» вертикальное положение спящего.

Наиболее обширные районы мозга (двигательного анализатора) находятся в состоянии локального возбуждения при гипнотическом сне, когда загипнотизированный человек способен совершенно свободно двигаться, находясь в сонном состоянии, что дало ученым повод назвать гипноз искусственным сомнамбулизмом.

Психологи рассматривают сны как особое состояние сознания, когда можно проникнуть в глубинные слои своего подсознания. Сны сообщают нам о начинающихся болезнях, отражают наше душевное состояние и наши предчувствия.

Человек проводит во сне примерно треть жизни. Но зачем нужен сон, ученые до сих пор не знают. Бытовавшая ранее версия о том, что мозгу просто нужен отдых, оказалась несостоятельной. Последние исследования показали, что наши извилины «напрягаются» и тогда, когда мы мирно спим.

Известный российский физиолог академик РАН Наталья Бехтерева считает, что сон необходим для того, чтобы мозг мог спокойно, не получая никакой новой информации, обработать все то, что «накопилось» за день. Обработать и, возможно, сделать какие-то выводы. Возможно, именно поэтому химик Менделеев увидел во сне периодическую таблицу элементов, а спящий математик Пуанкаре «нашел» изящное доказательство одной теоремы.

В эту теорию укладывается и версия о том, что в сновидениях мозг выдает информацию о зарождающейся болезни. А все это говорит о том, что мы иногда можем видеть вещие сны: исходя из накопленной информации мозг делает какие-то выводы, и мы видим их, как картинку во сне. Но как это происходит и можно ли сознательно вызвать вещий сон, наука пока не знает.

Сны снятся почти всегда. Но мы не всегда помним их содержание или обращаем на них внимание. Толкование снов — дело непростое. Это язык символов и аналогий.

Сонники начали создавать еще с древних времен. Тогда считали, что через сны с людьми общаются боги. Ассириолог Института востоковедения при Чикагском университете (США) А. Оппенгейм сделал перевод сонника, написанного клинописью на глиняных табличках около I тысячелетия до н. э. Таким образом, первый сонник, который удалось обнаружить, был создан более 3000 лет назад.

Особенно интересно, когда сон является вещим. Разгадав информацию, идущую из подсознания, вы сможете принять правильное решение, удержаться от соблазнов и легкомысленных поступков. Сон и сновидения имеют необычайно важное значение в жизни человека! Но толкование снов не такое уж простое. дело. Существует множество традиций, народных толкований, специальных аналитических исследований. Великая ясновидящая XX века болгарская прорицательница Ванга, пользовавшаяся огромным авторитетом среди простых людей и в научных кругах, внесла свою лепту в искусство толкования сновидений.

Составители современных сонников — это ученые, исследовавшие явление сновидений долгие годы. Например, Евгений Цветков исследовал сны и сновидения 25 лет. Пользуются популярностью сонники Дэвида Лоффа, Миллера.

Сонник — это результат многолетней и кропотливой работы. Современный сонник — это хорошо отредактированный и приспособленный под современный мир древний сонник. Сонники бывают разные, одни хуже, другие лучше, но суть их остается одна, а меняется лишь точность описаний и толкований снов.

ИЗ АРХИВА СОБЫТИЙ

В 1997 году Виктория Хмельницкая увидела необычный сон. Он оказался вещим. Сергей, ее муж, так вспоминает случившееся:

«Эта история настолько невероятна, что я и сам в нее бы не поверил.

В начале 1960-х годов отряд археологов раскапывал в Таджикистане древний замок под названием Чиль Худжра — «сорок келий». Рабочие копали, мы с Витей (Викторией) обмеряли раскопанное, а я потом превращал обмеры в красивые чертежи.

Замок был доисламский, V–VIII веков, со сложной строительной историей и неплохо сохранившийся. На втором этаже, куда вел пандус с уцелевшим сводом, вьющийся вокруг круглого столба, мы нашли огромный зал, где некогда устраивались парадные приемы. Зал был продолговатым, с широким входом в торцевой стене. Кроме этой стены сохранилась одна продольная стена и примыкающий к ней угловой кусочек противоположной торцевой: он был невелик, но все-таки достаточен для определения длины зала. Вдоль уцелевшей длинной стены тянулось сплошное глинобитное сиденье — суфа, обычная деталь древних жилищ в Средней Азии. Другая же длинная стена зала, увы, бесследно исчезла, обвалилась, а без нее измерить ширину зала было никак нельзя.

Нам все-таки повезло: у дальнего от входа угла мы нашли маленький кусок погибшей стены, длиной около метра и высотой не больше 30 сантиметров — крохотный остаток, тем не менее достаточный для вычисления ширины зала. Если, конечно, зал был прямоугольным, т. е. если строители не сошли с ума, в чем подозревать их у нас не было оснований. И вот я вычертил план зала, и археолог Пулатов, принимавший в раскопках скромное участие, защитил диссертацию по этой Чиль Худжре и даже издал ее в виде книги с моими чертежами, которые, само собой, выдал за свои. Все как положено.

Меня же недолгое время беспокоила некоторая неясность, которая, как мне казалось, должна была найти решение: я, как ни старался, не мог проследить в плане зала какой-либо геометрической закономерности. А ведь мой опыт — да и не только мой — говорил, что древние строители возводили монументальные здания такого рода не абы как, не на глазок, а традиционно использовали определенные и постоянные пропорции вроде стороны и диагонали квадрата, стороны и высоты равностороннего треугольника и т. п… Ничего такого я, колдуя над планом зала, найти не смог. Впрочем, не такая это была проблема, чтобы долго ломать над ней голову, и в конечном счете я про зал с его дурацкими пропорциями забыл. Ну, наплевали почему-то строители Чиль Худжры на правила, что с них теперь, через столько веков, взять.

Прошло, представьте себе, 24 насыщенных событиями года. Мы «изменили Родине», переехали в Германию, угнездились в Западном Берлине и променяли сырец и пахсу любимого Таджикистана на мрамор и штук красивых, но чужих Помпей, где проработали аж шесть сезонов. В Берлине же по заказу разных контор и фирм мы обмеряли не мечети и мавзолеи, а всякую ерунду XIX века. И делали это хоть не без интереса, но как-то и без прежнего подъема. Ау, Чиль Худжра!

И вот однажды Витя разбудила меня утром ужасным криком. Она отчетливо увидела себя во сне стоящей на коленях в том самом углу большого зала Чиль Худжры, перед тем самым огрызком погибшей стены. И ее озаряет внезапная догадка, и она кричит мне — все это во сне: «Сережа, это не стенка! Это остаток пристенной суфы! Это ее передняя поверхность!» Тут Витя проснулась и прокричала мне то же самое, но уже наяву. Примите при этом во внимание, что последние 20 с лишним лет никакие мысли о Чиль Худжре ее, по понятным причинам, совершенно не беспокоили.

Прочее было делом техники, и техника подтвердила сонное озарение. Я отмерил на чертеже, вглубь от обломка стены, ширину сохранившейся напротив суфы — и получился зал с прекрасными, четкими пропорциями, распространенными и в доисламской, и в более поздней архитектуре Средней Азии. Кому интересно, могу сообщить, что это было отношение 1: ЦЗ, вообще популярное в мировой архитектуре. Все стало на свои места, и проблема Чиль Худжры — правда, только одна из многих — была решена. Но откуда все-таки взялся вещий сон с археологическим содержанием? И почему вдруг через столько бурных лет?»