Что поделаешь: «Ах времена, ах нравы!»
После того, как Наташка отдышалась и пришла в чувство от довольно таки продолжительного поцелуя, её глаза повернулись в одну сторону, потом почти моментально в другую. Увидев, что толпа любуется нами, буквально заливая нас восторженно-умилёнными взорами, она тут же вспыхнула как лампочка красным цветом своих щёк, уткнула глаза в пол и как буксир потащила меня быстрее прочь с глаз людских от стыда и позора.
Какой-то местный хохмачь решил усилить восприятие финального действия и захлопал в ладоши, молчаливая толпа его поддержала… По огромному залу Главпочтамта г. Киева прокатился девятый вал аплодисментов и восторга, скучающая в очереди толпа ликовала и почти кричала «Бис!!!»… Наташка летела со скоростью баллистической ракеты, увлекая меня за собой.
Так мы снова оказались на свежем воздухе среди мирно гуляющих граждан по широкому тротуару центральной улицы большого города.
Взявшись за руки, мы сначала шли очень быстрым шагом, потом просто быстрым шагом. Ну и когда Наташка выпустила весь пар и стала способна вести спокойный разговор, мы вновь побрели неспешным шагом, держа друг друга за руку, любуясь вечерним городом, наслаждаясь близостью друг друга, наслаждаясь просто молчанием друг друга, изредка поворачивая головы, смотрели друг на друга с улыбкой, переходя на смех.
Мы ни как не могли понять, кем мы были в глазах наших зрителей: толи клоунами, насмешившими толпу, толи драматическими персонажами народного любительского театра, сыгравшими прилюдно короткую, но хорошо всем известную пьесу на извечную тему: «Жена в командировке».
Это сейчас детишки в старших классах устраивают соревнование «любовь на время» в тесном кругу. У них это своеобразный способ борьбы с комплексом стеснительности, которого по современным понятиям быть не должно ни когда, ни перед кем, ни в каких ситуациях. Есть в жизни цель — деньги, а любой комплекс это преграда к цели, с которой непременно надо бороться. И борются, в меру сил и финансовых возможностей.
На улицах появляется всё больше ни перед чем не комплексующей молодёжи, а на кладбищах всё больше и больше молодых лиц, смотрящих с гравированных портретов. На войне, как на войне, где духовность, душевность, порядочность, интеллигентность отступают, сдают свои позиции натиску новой субкультуре, в которой вместо любви есть перепих, вместо радости общения друг с другом, есть слово кайф и спецпрепараты для его извлечения из собственного организма. Пиздец, приехали, следующая остановка морг…
Во времена безвременья и безысходности это именно так, когда человеку нет места в социуме он медленно, но верно ползёт на кладбище не зависимо от возраста и политических убеждений. Хорошо, если ползёт в гордом одиночестве, ни кого не таща с собой насильно или хитростью, но это, как вы понимаете, не всегда. Очень часто молодые особы, заразившись сами, перестают практиковать защищённый секс, заменяя его бесплатным. Желающих среди жаждущих и страждущих хоть отбавляй, а дома жёны, на работе любовницы, у тех мужья. Ну короче, геометрическая прогрессия: одна инфицированная блядь может забрать с собой в могилу не один десяток мудаков и ничего неподозревающих граждан. Вполне возможно, такая же картина была в Содоме и Гоморре, где единственным и любимым развлечением было бегать друг за другом по переулкам и улочкам города. Кто, где, кого прихватывал, там и дело делал. Со стороны вроде весело выглядит, а инфекция ползёт, вгрызается в генетическую информацию, изменяя её. Производимое потомство — генетический мусор, а от мусора надо своевременно избавляться, пока им не завалено всё жизненное пространство. Вот и рванули Ангелы оба города, испепелив всю генетически модифицированную органику.
Аналогичная участь может ждать и современные города, если там пойдёт что-то не так, на генетическом уровне. Ни кто мутантов в космос не выпустит, что бы в корне пресечь возможность их расселения в других мирах. Всем нужны породистые суки и племенные жеребцы, всех остальных же в расход. Грубо, жестоко, бессердечно, но быстро и безумно эффективно.
От проблемы генетической чистоты биологических носителей вернёмся обратно в начало Декабря 1990 года, в стольный град Киев на Крещатик, где мы с Наташкой, взявшись за руки, идём среди повседневных забот граждан населяющих этот город, среди обычных гостей этого города, типа нас с ней.
Мы долго-долго шли молча, периодически сжимая друг другу руки, как бы спрашивая друг у друга: «Ну чего молчишь, всё ни как над нами самими насмеяться не можешь?». Ведь действительно в жизни порою происходит такое, что и в кино не увидишь.
Очередной раз переглянувшись, я вдруг заметил в одном из домов нишу подъезда, она была столь романтична своим полумраком, что теперь уже я потащил Наташку, увлекая её за собой, поперёк медленно текущей реки гуляющего народа. На её вопрос: «Куда ты меня тащишь?» — я ни чего не ответил. И лишь мы скрылись в пространстве свободной ниши этой громады, стоящего вдоль тротуара дома, я сразу приступил к делу. Она уже не сопротивлялась, не упиралась, не винила меня, не корила меня, наверно мы к этому моменту преодолели весь комплекс стеснительности и не обращая внимания на проходящих мимо нас по тротуару зевак нежно целовались, и распахнув свои одежды горячо обнимались. После каждого поцелуя мы смотрели друг другу в глаза, видя их теплоту и одобрительную улыбку, продолжали целоваться. Сколько прошло времени в нежных поцелуях мы не замечали, но я уже начинал чувствовать, как моя голубка потихоньку стала слабеть в ногах, оседая всё ниже и ниже. Её нежный взгляд говорил за неё всё без слов — пора ей ехать в гостиницу, а то явившихся после полуночи оставляют ночевать на коврике под дверью.
В этот момент её глаза смотрели на меня так умиляюще-умоляюще, что я на всякий случай всё-таки задал один единственный вопрос: «А может сразу в аэропорт?» На что она отрицательно покачала головой, её взгляд снова стал тревожно-озабоченным, на глазах наворачивались слёзы, она еле-еле себя сдерживала, чтобы только не разрыдаться на весь Крещатик от своего бессилия. Тут я сильно пожалел об этом глупом вопросе, превратившим буквально за несколько секунд абсолютно счастливую и абсолютно беззаботную девушку в существо наполненное тревогами и страхом.
Надо же, всего несколько сказанных слов и снова мы идём по грешной Земле, взявшись за руки, думая каждый о своём, и не смотрим уже друг на друга, уткнув свои взгляды в асфальт тротуара. Только что парили от счастья в облаках, а теперь ползем, еле переставляя свои нижние конечности. Так мы, молча, добрели до нужной остановки, пройдя через пол Крещатика, и сели на троллейбус.
Нам досталось свободным переднее сиденье. Обнявшись, так и молчали всю дорогу, изредка потираясь лицом о раскрытую ладонь друг друга. Нам было безумно хорошо быть вдвоём, вместе друг с другом. И мы были самыми счастливыми людьми даже от того, что у нас есть возможность просто молчать вместе. Именно вместе друг с другом, а не рядом друг с другом. Можно всю жизнь прожить рядом друг с другом в одном доме, спать на одной кровати под одним одеялом, но так, ни разу и не быть вместе друг с другом.
Какие это разные понятия, какие разные чувства они характеризуют, но как предательски похоже звучат.
Нашу молчаливую тишину первой оборвала она: «Мне сегодня знакомая рассказала, что посмотрела очень хорошее кино «Унесённые ветром», про любовь говорит, пойдём завтра после занятий? Она сказала, что в кассах большие очереди за билетами, ты тогда днём возьми билеты на вечерний сеанс, чтобы в очереди время не тратить. И фильм вроде длинный, выбери не слишком поздний сеанс, чтобы мне обратно успеть вовремя вернуться. Хорошо?» Я в ответ кивнул головой.
— Ну вот, следующая остановка наша, давай вставать и двигаться к выходу. Провожать меня дальше остановки не надо, дорогу знаю, не заблужусь.
Сошли с троллейбуса, Наташка тут же стала серьёзно-сердитой, заявив: «Расстояние полтора метра, ты не знаешь меня, я не знаю тебя, вокруг нас одно гестапо». И после этих слов тепло-тепло заулыбалась.
