Пили как-то с Наташей чай на веранде, и Вера словно невзначай поинтересовалась:

— Ну и на когда назначено?

Наташа покраснела.

— Уже заметно?

— Заметно.

— Говорят, конец марта или апрель.

— У тебя все в порядке?

— Да вроде бы нормально…

— Ну и слава Богу. УЗИ делали? Мальчик, девочка?

— Мальчик.

Вера скупо улыбнулась.

— Леня-то рад?

— Ой, рад. Полчаса по стенам бегал, когда узнал!

— Это хорошо. И как назвать думаете?

Наташа посмотрела на нее долгим внимательным взглядом.

— Я вот думаю — Павлом, — решилась Наташа. — А как Леня, пока не знаю.

Вера кивнула.

За эту зиму она стала крупным специалистом в садово-огородных делах, изучила всю доступную литературу и с нетерпением ждала весны, чтобы применить свои познания на практике. Она понимала: молодым будет не до того, Леня сможет лишь изредка приезжать и помогать ей — разве только землю вскопает, а дальше придется самой. Но теперь это было ей вовсе не страшно. Она не одна. Есть ради кого трудиться.

Годы потекли плавно и незаметно, как река. Вроде только что дом отремонтировали — глядь, уже по участку весело забегал маленький мальчонок. На лето Вера полностью переселялась теперь на дачу, и Павлуша жил там у нее, как у Христа за пазухой. В городе — удивительное дело! — чуть сквозняк дунет — у ребенка уже сопли, кашель, а тут он босиком, под дождем — и хоть бы чихнул, загорелый весь, как азиат, стройный, умница, красавчик, все девки его будут…

На зависть соседу Николаю Вера выращивала на своем участке отличные урожаи. Разумеется, не одна выращивала, вместе с Леней и Наташей — но все под ее чутким руководством. А потому что по науке, по книгам, не абы как.

— Откуда что взялось в тебе, Вера, — говорил сосед, покачивая головой. — Ведь и не умела ничего. Полюбила тебя земля.

— Научиться при желании всему можно. А вот насчет земли… как тебе не стыдно было забор-то двигать, агрессор?

— Ну, ты мне этот забор еще двадцать лет вспоминать будешь, — досадливо морщился сосед и поспешно уходил.

— А ты как думал, — бормотала она ему вслед и внимательно оглядывала свою вишню. Да, пожалуй, можно уже снимать ягоды, делать варенье.

Накануне первого сентября Леня с Наташей уехали в город (завтра Павлуша идет в первый класс, дел невпроворот), а Вера обещала приехать с утра пораньше, не опоздать на такое торжество.

— Вы тут поосторожнее, теть Вера, — сказал Леня.

— Да кому я нужна, — Вера досадливо отмахнулась.

— Нам, — сказал Леня и уехал.

Часов в девять вечера Вера вышла на улицу, посмотрела в поле. Над извивами ручья уже встал легкий туман. С каждой минутой этот туман становился гуще и начинал растекаться из камышей в стороны. Растекался, растекался, пока не залил молоком все пол. Завтра похолодает. Как-то Павлуша там на школьной линейке стоять будет? Только бы Наталья одела его как следует…

Ночью пожаловали незваные гости. Наверное, днем высмотрели, что бабка тут одна осталась, сделать ничего не сможет, а соседи вряд ли прибегут, каждому своя шкура дорога. И чувствовали себя в чужом огороде вольготно. Посмеивались в сторону дома — дескать, бабулька, сиди тихо.

А Вера крепко спала, умаявшись днем, и не слышала ничего до тех пор, пока воры не стукнули сильно лопатой о ведро. От этого звука Вера проснулась и только тогда поняла, что происходит. Картошку у нее выкапывают! Люди, помогите!.. Да нет, что люди. Надо самой действовать.

Она вскочила с дивана и взяла вилы, стоявшие на всякий вот такой случай рядышком. Минутку подождала, пока глаза привыкнут к темноте, а потом решительно вышла на крыльцо.

Туман, почти ничего не видно. Несколько метров перед крыльцом, освещенным слабой лампочкой, и все.

Воры притихли в первую минуту.

— Кто это там балует? — громко спросила Вера, щурясь во тьму. Ага, разглядела два силуэта на картофельных грядках. Больше вроде никого нет.

— Иди, бабка, в дом да запрись на замок, — посоветовали ей с картошки. — Как бы не обидеть тебя ненароком.

Вера выключила свет и громко хлопнула дверью, давая понять, что все сделает, как ей сказано. Робкая старушка, дрожа, укрылась в хлипких стенах. А сама покрепче ухватила вилы и, выставив их вперед, медленно пошла по грядкам вокруг дома. Решила обойти врага с тыла. Пару раз чуть не упала, но каким-то чудом удержалась на ногах — шуметь сейчас было нельзя.

Мужик стоял с лопатой над чужим картофельным боровком и ждал, пока его баба собирала клубни. Вроде все спокойно.

— Спряталась бабулька.

— Ага. И что эти городские так за свою картошку трясутся? В магазине же все можно купить. А у нас в колхозе ни денег, ничего… Жлобы! — сказала женщина.

Мужик собрался внаглую закурить, чиркнул спичкой… Увидев его кривой нос, мгновенно узнав, Вера пулей метнулась вперед. Мужик сейчас ничего не видит, ослеп от огня, а ей-то самой лучше момент и не придумать — воры как на ладони. Она с размаху выбросила вилы вперед, целясь мужику в ляжку.

Нечего здесь курить, это моя земля!

Гнутые стальные зубья легко вошли в мягкое.

Понесся над дачами, участками и ближайшим леском лютый вой, мужик крутанулся на месте, вырвав вилы из ее рук, и взмахнул лопатой наугад. Вера почувствовала, как в голову ей ударила молния, чиркнула по лбу и правой щеке. Она упала на колени в мягкую землю, оперлась руками, а потом легла. Было больно и радостно — она слышала топот убегающих воров, и один из них сильно хромал.

Победа! Самая настоящая победа! И то ли показалось ей, то ли правда — над полями вдруг понесся колокольный звон. Частый-частый набат, такой желанный сейчас и необходимый. Откуда здесь колокол, удивилась Вера, до ближайшей церкви километров десять, да и ночь… Это же в рельс бьют, догадалась она. Люди здесь. Люди. Она не одна.

Поднялась с земли, отряхнулась, сходила в дом за керосином и спичками. Ничего, сама-то жива, по крайней мере, хватит сил добраться до дома кривоносого. Голова, щека саднит ужасно. Слава богу, только чуть задел… Прячась в потемках, Вера задами пробралась к вражескому логову, плеснула из бутылки и чиркнула спичкой. Пламя живо взметнулось вверх по деревянной стене.

А в садах уже набирала силу тревога.

Зима встала не сразу. Прежде чем окончательно взять поводья, она несколько раз напускалась на город заполошными метелями, заносила дома и улицы жестким сухим снегом, вымораживала лужи, и казалось: все, наступила. Город стоял хмуро на своих холмах, готовясь к многомесячной осаде, истощающей силы и терпение его жителей. Биться с превосходящими силами зимы многим из них уже и сейчас, наверное, не хотелось: ведь она все равно возьмет свое, удержать город не удастся…

Но снег сходил бодро, ни о чем не жалея — так же, как и налетал. Сегодня мороз, а завтра оттепель, слякоть и вечерняя тоскливая мгла, когда фонари горят тускло, а жиденькому небесному свету не от чего отражаться на земле. Голые деревья, холодные городские башни, догнивающий на улицах снег… В такие вечера люди подбрасывают в очаг пару лишних поленьев, жарят мясо, зевают, глядя за окно, и говорят: скорей бы уж настоящий мороз, надоела эта слизь.

За бабу он вступился! Один против троих, глядите-ка на него!.. Ну и сам дурак. Что они, парни эти, сделали той бабе? Ну постращали немного, ну кошелек отобрали, шапку там, сумку с телефоном… И все! Заработала бы она денег, купила себе новую сумку… А ты лежи вот тут теперь, подыхай, как собака…

Пушков вспомнил, как однажды в детстве он увидел у них во дворе собачонку, напоровшуюся животом на старую арматурину. Железяка эта много лет торчала бесполезно и безвредно из земли возле фонарного столба, на ней качались дети — встав на нее ногами, пружинили и прыгали вперед. Никому и в голову не приходило, что штука-то — опасная. И вот, ни с того ни с сего, небольшая псинка… как уж она сумела найти эту железяку? Тоненько, бессильно скулила собака под окнами длинной, с китайскую стену, пятиэтажки, безнадежно взывала к людям о помощи. Но никто не вышел. Наверно, по крику этому ясно было всем, что не жилица больше псина на белом свете, боялись люди заглянуть хоть на миг ей в глаза. Ведь собачьи глаза так горько умеют глянуть, что любое сердце обварит кипятком.