Стройные ноги, крепкая грудь, перехваченные ленточкой длинные волосы девушки притягивали всеобщие взоры. Как хороша она была, когда, упрямо гвоздя мячом землю, шла забивать решающий гол! Все на нее любовались, все завидовали БД. Конечно, она должна была выиграть. И вот тут начнется уже не платонический роман. Она знала это, и БД тоже знал, но все равно ничего так не хотел в тот момент, как взять подачу и выиграть финальную партию. И конечно, от волнения он сделал один маленький промах, чуть-чуть не успел, и мяч от его рук вылетел за пределы площадки. Болельщики восторженно застонали. Многие решили, что БД сделал это специально. Наверное, и девушка так подумала. Команды бросились обниматься, никто не чувствовал себя проигравшим. Впереди их ждал родной дом, институт и целая жизнь, такая долгая и счастливая, что можно было задохнуться при одной только мысли об этом. И лишь БД не радовался. Кто-то кинул ему мяч, и БД бесцельно вертел его в руках, ощущая, какой он тяжелый и шершавый. Команды покинули площадку, остались только капитаны. На них почти уже и не смотрели, деликатно оставив наедине. И девушка улыбнулась ему. Она стояла прямо, в полном расцвете своих девятнадцати лет, словно на пьедестале, и была в тот момент совершенна. Она, не зная того ясно, показывала, какая награда ждет его теперь, когда расставлены все акценты и точки. БД ей, по правде говоря, до сегодняшнего матча нравился, но не совсем, особенно не нравились его длинные и мохнатые, как у жук а, ноги, но теперь… От БД требовалось только одно — сказать что-нибудь веселое, можно даже и не очень умное, она обязательно засмеется… БД смотрел алчно, впитывая свет, исходивший от нее… на эту ладную, гладкую фигурку, которую в своих смелых снах уж столько раз освобождал от немногих одежд и целовал везде, захлебываясь и не веря… глаза ее, смущенные, но готовые метнуть молнию, такие откровенные — и таящие глубоко внутри смешинку… И вдруг на одно короткое мгновение все это стало ему ненавистно, он захотел погасить этот свет, эти блядовские глаза, и БД, не сумев сдержать себя, изо всей силы влепил тяжелый мяч прямо в грудь, доверчиво ждущую, приподнятую от волнения грудь девушки. Та охнула, как подстреленная, присела, обняв себя руками, а потом медленно встала и, не поднимая головы, побрела догонять свою команду. Она молча плакала. В следующую секунду БД опомнился и хотел было догнать ее, чтобы упасть на колени, вымолить прощение, но сразу сообразил, что уже поздно, между ними уже все растоптано и осквернено… Этого происшествия никто не видел, никто не узнал, что случилось, иначе ему пришлось бы плохо. Несостоявшийся роман еще какое-то время занимал умы, а потом началась учеба, и стало некогда. И БД вскоре тоже об этом почти забыл. Правда, на лекциях, когда им рассказывали, какой тонкий и сложный это инструмент — женская грудь, насколько он чувствителен и что бывает от случайных ударов, он испытал вот точно такой же, как сейчас, прилив стыда и страха: что я наделал! Что я наделал?!

Но время лечит.

С тех пор он так и не женился, перебивался случайными подругами; детей у него тоже не было — он слишком много и хорошо обо всем этом знал, чтобы попасться в ловушку традиционных ценностей и морали. Каждый человек, знал он, — рядовой в великой и бесконечной мировой войне под названием Жизнь. Иногда солдатам везет, и они воюют долго, а иногда быстро пропадают, но так или иначе каждый из них приговорен с самого начала, так что и нечего зря нагружать близких людей лишними заботами, да и самому тратить на это бесценное время. Наверное, если б ему сказали, что жить осталось два часа, он успел бы заказать себе скромные похороны, быстро уладил все свои дела и самостоятельно улегся отдыхать в гроб как в вечную постель.

Но вот странно: он был уверен, что где-то, где-то вокруг него есть женщины, которым он очень нравится. Или хотя бы одна женщина. Может быть, она даже тайно влюблена в него и сходит с ума от неразделенной страсти. А он, весь в белом, ничего не замечает и только и делает, что спасает больных.

Эта мысль доктору чрезвычайно нравилась.

Тут, на счастье, явился старый боязливый морж со «Скорой помощи». Подоспел вовремя, чтобы заполнить собой паузу.

— Борис Дмитриевич, здравствуйте, — сказал он, нешироко разводя руки для дружеских объятий. — Приятного аппетита. Как у вас нынче дела? Что с этой девочкой — уж не заворот ли?..

— Дела обыкновенны, — сказал доктор, мягко выпрастываясь из рук коллеги. — Заворота нет. Только вот клиент нынче какой-то нервный пошел, все норовит ругаться да учить, чуть не с кулаками лезет. А так нормально. Бутер не желаете?

— Ну конечно, ведь каждый прекрасно знает, как надо лечить людей, а доктора в этом ничего не смыслят, — ехидно подтвердил старик, искоса поглядывая на писателя. Он взял бутерброд, поблагодарил БД кивком головы и отхватил порядочный кусок, продолжая говорить. — Доктора, как всем известно — убийцы в белых халатах. А чуть где прихватило, к кому первому бегут? К священнику, что ли? Нет, к нам.

В. почувствовал себя представителем всего человечества, над которым издевались теперь два циничных костоправа, но пока молчал, выжидая, что будет дальше.

Костоправы уселись рядышком и повели одну из тех глубокомысленных бесед, которые время от времени должны вести люди, причисляющие себя к интеллектуальной элите общества. Тем более что и зритель имелся бесплатный, бесправный и, похоже, на порядок менее образованный.

— Что делается, что делается, — стонал морж, — за такие гроши приходится полночи по вызовам ездить! В мои-то годы! Да где-нибудь в Америке за это платили бы стократ!..

— В ваши годы вы там имели бы частную практику, собственный хороший дом и юную жену, которая каждую ночь отрабатывала бы!.. — заметил БД, меланхолично улыбаясь.

— Ну где уж там — каждую ночь! — радостно засмеялся морж. — Мне хватило бы и одного раза в неделю… в две. Но для этого, во-первых, нужно жить там и, во-вторых, быть гением…

— Как раз гением быть и не нужно. Требуется простой профессионализм и терпение, — поморщился БД. — Да какой смысл в гениях? Их мало, и толку от них тоже мало. Ну, один из ста тысяч, из миллиона… Разве его одного на всех хватит? А если эпидемия? А если надо всех лечить? При чем здесь гений? Он всем не поможет, даже горшки из-под всех вынести не сумеет. А вот обычные люди… те, кого так часто именуют серой массой, посредственностью… вот они-то со всем и справятся, решат любые проблемы, двинут человечество вперед. Гений — это бесстыдство, нечестная игра, способности даны ему от рождения, он не прикладывал усилий. Насколько же благороднее на этом фоне выглядит, к примеру, обычный человек среднего ума, потративший годы, десятилетия, испортивший глаза над учебниками, проливший тонны пота и съевший не один пуд соли, дошедший до всего сам!.. Я с гордостью могу сказать, что, хоть я и не гений, но хороший врач. Очень хороший! Многим помог. Многим еще помогу. В жизни главное — польза, которую ты принес людям. Вот высшее мерило всего. А гении… они словно украли то, что им не принадлежит.

— Да-а, — протянул морж несколько смущенно. Видимо, такой вспышки откровенности он не ждал и побаивался теперь, не последует ли за этим нормальной реакции отторжения. — Я вот тут как-то «Преступление и наказание» чи… перечитывал. Конечно, гениальная вещь. Да. И как там все ловко подогнано, один к одному… Читаешь — но думаешь про себя: как ты его ни оправдывай, какие теории ни воздвигай, а все равно. Что написано топором, того не выправить пером!

Морж победоносно глянул на В., который давно уже отвернулся и слушал, злобно улыбаясь.

«Это они свою образованность показать хочут. Ишь, засранец, сочинил какой-то глупый каламбур и будет теперь десять лет щеголять им!.. И ведь, чего доброго, за умного сойдет!»

— Достоевский верно говорит: если Бога нет, значит, все позволено, — продолжал БД свой монолог, вроде бы и не заметив выступления старика, но в то же время учитывая его. — Это бесспорно. Бог является тем фундаментом, на котором человечество до сих пор смогло удержаться от саморазрушения. Обычному человеку нужно иметь высшего, добрейшего судию, перед которым ты всегда виноват, постоянно просишь прощения, постоянно очищаешься от греха… Предстанет перед ним такой вот гений, и Бог спросит его: ну, что хорошего сделал ты в своей жизни, казнить мне тебя или миловать? А гений и скажет: вот, Господи, я написал несколько книжек, или картин, или музыку… Но ведь этот талант дал тебе Я, скажет Бог. А что ты делал в то время, когда не пользовался талантом? И выяснится, что все остальное время он вел так называемую богемную жизнь, то есть разрушал себя и все вокруг себя… Так во сколько же раз выше, значительнее его человек, — тут доктор возвысил голос, — который сам, без Бога, сеет вокруг полезное — разумное, доброе и так далее. Вот тот сверхчеловек, мечта Ницше — следующее, более совершенное поколение людей. Бога у него нет, однако же не все позволено. Почему нет Бога — неважно. Может, Бог умер. Может, рядом просто не было хорошего врача… Ведь случается так, что уходят деды, старики — хранители нравственности, но младшие поколения не обязательно пускаются во все тяжкие… Не нужно приспосабливаться к этой жизни, вот что я вам скажу. Приспособить жизнь к себе, выправить ее — вот настоящая задача для достойного человека.