— Тяни, Рама! — крикнул капитан. — Тяни, дружок!

Обвив канат хоботом, слон медленно, но с силой потянул. Сундук, покачиваясь в яме, пополз наверх, задевая то одним углом, то другим за песчаную стену колодца. И вот наконец, он на поверхности — громоздкий, тяжелый, с железными обручами и заклепками, с толстыми стенками и с пластиной из почерневшего серебра, на которой выгравированы имя и герб герцогов Ричмондских.

Но как бы ни были счастливы друзья, вырвавшись из заточения, чувство голода и жажда по-прежнему доставляли им нестерпимые муки.

— Пить!.. Пить!.. — шептали они пересохшими губами.

Берар подтащил их к небольшому бассейну, служившему для очистительных омовений парсов, совершавших погребальный обряд. Вода здесь была теплой, безвкусной и сомнительной чистоты, но они в исступлении пили и пили ее, забыв обо всем остальном.

Факир, хотя и понимал их состояние, все же был вынужден напомнить друзьям об угрожавшей им опасности. Биканэл мог в любую минуту вернуться сюда со своими сообщниками, чтобы самому взглянуть на кости, оставшиеся после справленной грифами кровавой тризны, и, таким образом, лично убедиться в успешном завершении операции.

Рама помог друзьям взгромоздить сундук на его могучую спину.

— А теперь, — сказал Берар, — в путь!

Но Патрик был так обессилен, что и шагу ступить не мог. Мариус, сам еле державшийся на ногах, подсадил его к себе на спину:

— Дерзись, малые! Видис, и моя акулья хребтина есе на сто-то годится!

Берар прошел вперед. Зайдя в густые заросли ротанговых пальм, он подозвал Раму. Тот послушно двинулся за факиром, раздвигая своим телом заросли, чтобы расчистить дорогу европейцам.

Около часа шли друзья по стопам слона. Наконец чащоба кончилась, и они вступили в редколесье. Идти стало легче, но намного опаснее, чем раньше, так как укрыться здесь было негде.

Опускалась ночь, и скоро несчастным, измученным беглецам придется устроить привал. А им так хотелось пить и есть!

Берар отыскал несколько плодов дикого мангового дерева, с волокнистой мякотью и резким запахом скипидара, и горстку ягод веерной пальмы, жестких и кислых на вкус. Но это не насытило европейцев.

Зато у Рамы проблемы с едой не было. Не замедляя шаг, он срывал хоботом то пучок сочной ароматной травы, то нежный, сладкий стебелек, а иногда и вкусный, питательный плод и пережевывал их с характерным для слонов сосредоточенным и довольным видом.

Остановившись на какой-то поляне, путники уже собрались было лечь спать на пустой желудок, как вдруг положение спас Боб. Рыская в поисках случайной добычи, он забрался в кустарник, и оттуда раздался крик какой-то птицы и послышалось судорожное хлопанье крыльев. Друзья кинулись на эти звуки, и впереди всех — Патрик, который и обнаружил пса, державшего в зубах великолепного павлина с только что перегрызенной шеей.

Предвкушая вкусный ужин, Мариус восхищенно воскликнул:

— Вот это да! Радость для глаз и для зелудка!.. Павлин не хузе цесарки!.. Ну и знатное заркое соорузу я из него, капитан!

Пока моряк ощипывал с еще трепетавшей птицы ее великолепное оперенье, Боб разыскал еще одну, на этот раз самку. Она сидела в гнезде, и справиться с ней не составило особого труда. Патрик, отобрав у пса и эту добычу, пообещал хорошенько угостить его, когда будет готово жаркое. Но Боб не очень огорчился: в гнезде оставалась еще целая дюжина яиц, и он решил, что уж ими-то имеет полное право закусить!

Запылал разведенный Бераром костер, и птицы начали подрумяниваться на сооруженном Мариусом вертеле. На душе сразу стало веселее. И если бы не отсутствие миссис Клавдии и Мери, друзья были бы вполне счастливы.

Тревога за женщин не покидала капитана ни на минуту, и он, как и его верные товарищи, глубоко страдал от сознания собственного бессилия. Напрасно пытался он убедить себя, что жене его не угрожает никакая опасность и что единственной целью ее похищения является крупный выкуп, отчего пострадает лишь плотно набитый деньгами сейф Нефтяного короля.

Берар, выбрав ветку побольше, на всякий случай поколотил ею по траве, чтобы разогнать, если они там затаились, ядовитых змей и назойливых насекомых, и путники смогли спокойно рассесться вокруг костра. Когда жаркое сготовилось, они набросились на него с жадностью изголодавшихся людей.

Наевшись до отвала, Патрик умиротворенно заснул рядом с Бобом, который чувствовал себя наверху блаженства: помимо яиц, ему перепало и все, что осталось от роскошного, обильного ужина! Мариус и Джонни тоже улеглись. Но капитан, которого как никогда мучили тревожные мысли, остался сидеть на поляне, глядя на пляшущие языки пламени, отблески которого играли на огромной туше слона.

Не спал и Берар. Нарезав огромное количество тонких и гибких тростниковых прутьев, он с поразительной сноровкой плед из них нечто вроде легкой, но очень прочной кабинки. Закончив ее к середине ночи, он соорудил из тех же прутьев лестницу, не менее гибкую и прочную, чем веревочная. Она не весила и четырех фунтов, а выдержать могла все пятьсот. Затем факир изготовил из стеблей каких-то растений длинные крепкие веревки.

Рама, с сундуком на спине, дремал, прислонившись к дереву, и даже не шевельнулся, когда Берар закинул ему на спину лестницу, зацепив ее за сундук. Взобравшись по ней, факир, зная, что капитан не спит, сказал ему:

— Не окажет ли сахиб честь своему рабу, придя к нему на помощь?

— Конечно, Берар! Чем могу быть полезен?

— Пусть сахиб соблаговолит подать мне это тростниковое сооружение.

Капитан подал ему плетеную клетку, и Берар, рассыпавшись в по-восточному цветистых изъявлениях благодарности, тут же принялся закреплять ее на сундуке. И делал он это так споро, что Бессребреник едва успевал подавать ему одну за другой веревки. Через полчаса на спине слона высилось прочное сооружение. Рама же продолжал дремать, прикрыв глаза и навострив уши: он был бдительным часовым, от которого не ускользнет ни единый шорох.

Капитан невольно залюбовался при свете костра искусным изделием.

— Ведь это же хауда! — произнес он наконец.

— Да, хозяин, она самая. И в ней хватит места для вас всех.

— А ты как же?

— Я займу место вожатого на шее моего друга Рамы. А сейчас, поверь мне, сахиб, тебе нужно хоть немного отдохнуть, ведь впереди тяжелый день.

— Да, конечно… Но я никак не могу заснуть.

— А ты спи!.. Спи, сахиб!.. Да, спи!.. Это необходимо, чтобы восполнить запас энергии… Спи!.. А Рама пусть охраняет нас…

И произошла удивительная вещь. Капитан спокойно, не спеша улегся на траву, глаза его закрылись, и вскоре он уже спал как малое дитя.

Факир же продолжал трудиться. Срезав изящные листья веерной пальмы, он прикрепил их к тростниковой будке. Получилась крыша, способная спасти от дождя и солнца.

На рассвете, при первых лучах солнца, индус разбудил своих спутников и, с гордостью выслушав восторженные похвалы в свой адрес, ответил скромно:

— Я сделал, как умел. А теперь — в путь-дорогу!

Путники без труда взобрались по лестнице на спину Рамы. С ними был и Боб, которого, естественно, подняли на слона на руках. Одно огорчало: позавтракать не пришлось.

Слон двинулся крупной рысью по направлению, указанному Бераром. Рама прошел безостановочно более шести часов, и друзьям уже было невмоготу от голода и жажды.

Неожиданно показалось небольшое селение, из нескольких соломенных хижин. Факир остановил Раму и, ловко соскочив на землю, подошел к крайней лачуге. Внимательно осмотрев ее, он увидел в левом углу двери выведенный черной краской маленький треугольник, с черным же кружком посреди его. Знак этот был столь слабо приметен, что несведущий человек не обратил бы на него никакого внимания.

— Пусть сахибы соблаговолят спуститься! — радостно воскликнул Берар. — Здесь мы в безопасности!

Поднеся к губам лезвие кинжала, он издал громкий, переливчатый свист. К нему тотчас подбежали двое мужчин в грязных набедренных повязках. Обменявшись с Бераром несколькими словами, они упали перед ним ниц.