— Боюсь, Катберт не блещет умом, — сказал он. — Он полагает, что все, что оказывается рядом с ним, — еда, и хватает ее. Но мы для него не слишком аппетитно выглядим, так что он вскоре отпускает нас — вот так.

Щупальца расслаблялись. Словно выказав нескрываемое презрение, они отбросили прочь своего пленника, который расхохотался, глядя на наши ошеломленные лица.

— К тому же он не очень силен. От него легко освободиться, даже если бы он этого не хотел.

— Все же мне кажется, — с достоинством заявил Норман, — что держать здесь подобную тварь небезопасно. Что это вообще такое? С какой оно планеты?

— Вы будете удивлены… но пусть вам все объяснит доктор Хокинс. Он послал меня поискать вас, когда вы не появились вовремя. Прошу прощения за то, что Катберт нагнал на вас страху. Эта дверь должна была быть заперта, но кто-то из наших опять проявил небрежность.

И это было единственные слова утешения, которые мы услышали. Из-за приключения с Катбертом у нас возникли сомнения в необходимости дальнейших экскурсий в биологическую лабораторию. Однако, несмотря на неудачное начало, вскоре выяснилось, что здесь все же довольно интересно. Доктор Хокинс, отвечавший за проводившиеся здесь исследования, рассказал нам о своей работе и о захватывающих перспективах, которые открывала низкая сила тяжести для увеличения продолжительности жизни.

— На Земле, — сказал он, — человеческому сердцу приходится сражаться с гравитацией с момента рождения. Кровь постоянно прокачивается через все тело, с головы до ног и обратно. Лишь когда мы ложимся спать, сердце по-настоящему отдыхает — и даже для самых ленивых людей это время составляет лишь около трети их жизни. Но здесь сердцу вообще не приходится преодолевать силу тяжести.

— Тогда почему оно не разгоняется до предела, словно мотор без нагрузки? — спросил Тим.

— Хороший вопрос. Ответ — природа предусмотрела чудесный автоматический регулятор. Кроме того, все же приходится преодолевать силу трения в венах и артериях. Мы пока не знаем, какое влияние оказывает невесомость, поскольку еще недостаточно долгое время провели в космосе. Но мы полагаем, что ожидаемая продолжительность жизни здесь может превысить сто лет. Она может оказаться такой даже на Луне. Если нам удастся это подтвердить — возможно, все старики тут же помчатся прочь с Земли! Но пока это лишь предположения. А теперь я покажу вам кое- что, думаю, не менее сенсационное.

Он привел нас в комнату, чьи стены почти полностью были увешены стеклянными клетками, в которых находились какие-то странные существа. Присмотревшись к ним, я изумленно воскликнул:

— Да это же мухи! Но… откуда они здесь?

Это действительно были мухи. С одним лишь отличием от нормальных — размах их крыльев составлял больше тридцати сантиметров.

Доктор Хокинс усмехнулся:

— Опять-таки — невесомость плюс некоторые особые гормоны. Как вам известно, на Земле вес животного оказывает основное влияние на его размеры. Муха подобной величины там просто не смогла бы взлететь. Странно видеть, как летают эти мухи — можно легко разглядеть колебания их крыльев.

— Что же это за разновидность? — спросил Тим.

— Дрозофилы — фруктовые мухи. Они быстро размножаются, и их изучают на Земле уже больше ста пятидесяти лет. Я могу проследить фамильное дерево этой подружки до тысяча девятьсот двадцатых годов!

Лично я считал, что существует множество куда более интересных профессий, но, судя по всему, биологи знали, что делали. Конечный результат выглядел весьма впечатляюще — и вместе с тем малоприятно. Мух не назовешь симпатичными созданиями, даже когда они обычного размера…

— А теперь нечто противоположное, — сказал доктор Хокинс, настраивая большой проекционный микроскоп — Сейчас увидите этого приятеля невооруженным глазом — скажем так, в его обычном облике.

Он щелкнул выключателем, и на экране вспыхнул круг света. Мы смотрели на маленькую каплю воды, внутри которой плавали странные комки слизи и крошечные живые существа. А в центре экрана, лениво покачивая щупальцами…

— Да это же, — воскликнул Рон, — та самая тварь, которая на нас напала!

— Ты совершенно прав, — ответил доктор Хокинс. — Она называется гидрой, и размер ее составляет всего около одной десятой дюйма. Так что, как видишь, Катберт вовсе не с Марса или Венеры, а с Земли. Он — итог нашего самого амбициозного эксперимента.

— Но в чем его смысл? — спросил Тим.

— Скажем так — эти существа намного проще изучать, когда они такого размера. Наши познания о живой материи стали намного глубже с тех пор, как мы добились подобных результатов. Хотя должен заметить, что с Катбертом мы несколько перестарались. Чтобы поддерживать его жизнь, требуется немало усилий, и вряд ли мы станем пытаться побить этот рекорд.

После этого нас еще раз сводили к Катберту. На сей раз свет был включен — похоже, в прошлый раз мы оказались в лаборатории во время одного из коротких периодов искусственной «ночи». Хотя теперь мы знали, что существо ничем нам не угрожает, мы не стали подходить к нему слишком близко. Однако Тима Бентона убедили предложить Катберту кусок сырого мяса, который был схвачен гибким щупальцем и засунут в верхнюю часть длинного «туловища».

— Мне следует объяснить, — сказал доктор Хокинс, — что гидры обычно парализуют свои жертвы, жаля их. Вдоль их щупальцев расположены ядовитые бугорки — но мы сумели их нейтрализовать. Иначе Катберт был бы столь же опасен, как клетка, полная кобр.

Мне очень хотелось сказать, что я не разделяю его симпатий к подобным «домашним любимцам», но я вовремя вспомнил, что мы здесь все-таки в гостях.

Еще одним событием за время нашего пребывания в госпитале стало посещение отделения гравитации. Я уже упоминал о том, что на некоторых космических станциях создается искусственная гравитация за счет их медленного вращения вокруг своей оси. Внутри госпиталя имелся большой барабан — центрифуга, предназначенная для той же цели. Нам дали возможность на ней прокатиться, отчасти для забавы, а отчасти для того, чтобы проверить нашу реакцию на вновь появившийся вес.

Гравитационная камера представляла собой цилиндр диаметром примерно в пятнадцать метров, подвешенный на опорах и приводившийся в движение электромоторами. Мы вошли внутрь через люк сбоку и оказались в небольшой комнате, которая на Земле выглядела бы совершенно обычно. На стенах висели картины, и даже свисала с «потолка» электрическая лампочка. Все было рассчитано на то, чтобы производить впечатление, будто «верх» и «низ» снова существуют.

Мы сели в удобные кресла и стали ждать. Наконец мы ощутили легкую вибрацию и движение — камера начала вращаться. Очень медленно на меня начала наваливаться тяжесть. Требовалось усилие, чтобы пошевелить руками и ногами, — я снова стал рабом гравитации, лишившись способности парить в воздухе, словно птица.

Послышался голос из скрытого громкоговорителя:

— Скорость вращения постоянная. Встаньте и пройдитесь — только осторожно!

Я поднялся с кресла — и чуть не упал обратно.

— Господи! — воскликнул я. — Сколько же мы сейчас весим? Я чувствую себя так, будто я на Юпитере!

Мои слова, видимо, услышал оператор, так как в громкоговорителе раздался смешок.

— Ты весишь сейчас вдвое меньше, чем на Земле. Но и это немало после пары недель в невесомости, не так ли?

От этих слов мне стало несколько не по себе. Когда я вернусь на Землю, я буду весить вдвое больше, чем сейчас! Инструктор, видимо, угадал мои мысли.

— Не беспокойся — ты быстро приноровился к невесомости, когда летел в космос, и точно так же будет на обратном пути. Просто будь осторожнее первые несколько дней и постарайся запомнить, что ты больше не сможешь прыгнуть из окна верхнего этажа и плавно приземлиться.

В каком-то смысле это поучение прозвучало довольно глупо — но к подобным шуткам я здесь уже привык. Интересно, подумал я, сколько астронавтов сломали себе шеи, вернувшись на Землю…

Внутри центрифуги мы проделывали разнообразные трюки, невозможные при нулевой силе тяжести. Забавно было смотреть, как жидкости льются тонкой струйкой и остаются на дне стакана. Я несколько раз подпрыгнул, просто чтобы испытать новое ощущение, когда после прыжка сразу же быстро опускаешься на то же самое место.