— Напомните мне, чтоб я поздравил Джорджа, — сказал Хэдфилд.

— Хорошо, — сказал Уиттэкер. — Здорово продернули нашего злополучного друга! Вы, наверное, хотите обсудить его последнее открытие?

Главный даже удивился такой прямоте.

— Поздно. И кажется, он ничего не натворил. Я думаю, как бы избежать таких случаев в будущем.

— Водителя винить нельзя. Он не знал о проекте. Просто ему не повезло, вот он и напоролся.

— Как вы думаете, Гибсон что-нибудь заподозрил?

— Понятия не имею. Он хитрый.

— Нашли время посылать корреспондента! Бог свидетель, я сделал все, чтоб этому помешать!

— Все равно рано или поздно разнюхает. Выход один…

— Какой?

— Надо ему сказать. Не все, немножко.

Они помолчали. Потом Хэдфилд заметил:

— Да, смело… Вы считаете, ему можно довериться?

— Я его много видел за эти недели. В сущности, он на нашей стороне. Понимаете, мы делаем как раз то, о чем он всю жизнь мечтал. Только он никак не может в это поверить. Опаснее всего отпустить его на Землю с одними подозрениями.

Молча дошли они до края купола, остановились и стали смотреть на марсианский пейзаж, смутно мерцающий в свете городских огней.

— Надо подумать, — сказал Хэдфилд, поворачиваясь, чтоб идти обратно. — Конечно, многое зависит от того, как быстро все пойдет.

— Когда будет готово?

— А черт их знает! Разве от ученых добьешься точности?

Мимо них прошла под руку пара. Уиттэкер хмыкнул.

— Да, кстати. Кажется, Айрин понравился этот парень, как его, Спенсер…

— Не думаю. Просто здесь редко увидишь новое лицо. И вообще, астронавтика настолько романтичнее нашей работы…

— Как поется в песне, «красотки любят моряков»… Ну что ж, только не говорите потом, что я вас не предупреждал.

Гибсон вскоре заметил, что с Джимми что-то случилось, и быстро нашел правильный ответ. Выбор он одобрил. Он мало видел Айрин, но она ему нравилась. Довольно наивная, конечно, но это еще ничего. Гораздо важнее, что она веселая и приветливая, хотя раза два Гибсон видел ее мрачной и это ее тоже не портило. Вдобавок она была очень хорошенькая. Гибсон, по старости лет, знал, что это не обязательно, но Джимми, вероятно, придерживался других взглядов.

Сперва он решил подождать, пока Джимми сам с ним не заговорит. По всей видимости, тот полагал, что никто ничего не замечает. Однако выдержка изменила Гибсону, когда Джимми заявил, что хочет поступить на службу. Ничего странного в этом не было. Астронавты нередко служили здесь, чтобы занять время между двумя полетами. Как правило, они выбирали работу, связанную с их профессией, — Маккей вел вечерние занятия по математике, а бедный доктор Скотт вообще не отдыхал ни одного дня и прямо с космолета направился в больницу.

Но Джимми, по-видимому, хотел перемен. Оказывается, в вычислительном центре не хватало людей, и он надеялся, что здесь пригодится его знание математики. Он приводил на редкость убедительные доводы, и Гибсон с удовольствием его слушал.

— Милый мой Джимми, — сказал он, когда тот закончил, — зачем это мне рассказывать? Идите, кто вас держит…

— Я понимаю, — сказал Джимми. — Но вы часто видите Уиттэкера, и, может быть, если бы вы с ним поговорили…

— Если хотите, я поговорю с Главным.

— Ой, нет, не надо!.. — воскликнул Джимми и тут же попытался исправить ошибку: — Не стоит беспокоить его из- за таких пустяков.

— Вот что, Джимми, — твердо сказал Гибсон, — чего вы крутите? Это вы сами придумали или Айрин подсказала?

Стоило доехать до Марса, чтоб увидеть сейчас Джимми. Он выглядел, как рыба, которая уже давно научилась дышать, но только сейчас это заметила.

— А-а… — выдавил он наконец, — я не знал, что вы догадались… Вы никому не скажете?

Гибсон сказал было, что все и так знают, но увидел глаза Джимми и ему расхотелось шутить. Колесо обернулось полностью. Он точно знал, что чувствует сейчас Джимми. И еще он знал: как бы ни сложилось его будущее, ничто не сравнится с чувствами, которые он сейчас открывает, — новыми и свежими, как первое утро мира. Он может влюбляться снова и снова, но воспоминание об Айрин окрасит и сформирует всю его жизнь.

— Я сделаю все, что смогу, — мягко сказал Гибсон. Он действительно так думал. История повторялась и раньше, но никогда — с такой точностью. Что ж, приходится учитывать свои прошлые ошибки. Не все на свете можно планировать; но он знал, что расшибется в лепешку, чтобы помочь Айрин и Джимми. Может, все и выйдет у них тогда не так, как у него.

Загорелся янтарный огонек. Гибсон снова отхлебнул воды, тихо откашлялся и поправил бумаги. Перед каждым, даже самым коротким, выступлением по радио у него першило в горле. В контрольной кабине инженер-звуковик подняла палец. Янтарный свет мгновенно сменился рубиновым.

— Вы слушаете, Земля? Говорит Мартин Гибсон из города Порт-Лоуэлла, Марс. У нас сегодня большой день. Установлен новый купол, и город вырос почти наполовину. Не знаю, как вам передать, что это для нас значит, какая это победа в битве с Марсом. Что ж, попробую.

Вы все знаете, что марсианским воздухом дышать нельзя. Он очень разрежен, в нем практически нет кислорода. Порт-Лоуэлл, наш самый большой город, расположен под шестью куполами из прозрачного пластика. Они поддерживаются давлением воздуха изнутри. Этим воздухом мы отлично дышим, хотя он и пожиже, чем ваш.

За последний год выстроили Седьмой купол, в два раза больше любого из прежних. Я побывал там вчера, перед тем как его начали наполнять воздухом.

Представьте себе большой круг, метров пятисот в поперечнике, окруженный толстой, в два человеческих роста, стеной из стеклянных блоков. В ней проложены ходы в другие купола и под открытое небо. Эти ходы — просто металлические трубы с дверьми, которые закрываются автоматически, если из какого-нибудь купола начнется утечка воздуха. Мы тут, на Марсе, рисковать не хотим. Когда я вошел вчера под Седьмой купол, весь огромный круг был покрыт тоненькой пленкой. Она лежала большими складками, а мы копошились под ней. Попробуйте представить, что вы попали в выдохшийся воздушный шар. Эта пленка — очень крепкий пластик, почти абсолютно прозрачный и совершенно гибкий, вроде толстого целлофана.

Конечно, мне пришлось надеть маску, хоть мы и были отрезаны от внешнего мира, — воздуха ведь еще не было. Его стали нагонять как можно быстрее, и прямо на наших глазах складки зашевелились, стали разглаживаться.

Это продолжалось всю ночь. Сегодня, с утра пораньше, я снова пошел и увидел большой пузырь посредине, но края все еще лежали плоско. Пузырь метров в сто колыхался как живой и все время рос.

К середине утра он до того разросся, что мы уже увидели форму купола. Пластик больше нигде не прикасался к грунту. Работу прекратили, чтобы проверить, нет ли утечки, затем снова дули до полудня. Теперь и Солнце помогало — теплый воздух расширялся.

Три часа назад закончилась первая фаза. Мы сняли маски и заорали. Воздух все еще был разрежен, но он был: инженеры уже могли работать без масок. Еще несколько дней они будут прикреплять оболочку к упорам и проверять, нет ли дырок. Какие-нибудь да есть, конечно, но, если утечка не выше нормы, это неважно.

Ну вот, сегодня мы чувствуем, что наши границы на Марсе чуть раздвинулись. Скоро под Седьмым куполом построят дома. Мы мечтаем о маленьком парке и даже о пруде — их нет на Марсе, потому что под открытым небом вода здесь долго не держится.

Конечно, это начало, когда-нибудь нам все это покажется чепухой. Но, как ни говори, мы откусили еще один ломтик Марса. А кроме того, есть где расселить еще тысячу людей. Вы меня слышите, Земля? Спокойной ночи!

Рубиновый огонек погас. Минуту Гибсон сидел, уставившись в микрофон и размышляя о том, что его первые слова, хотя и передаются со скоростью света, только сейчас достигают Земли. Потом он собрал бумаги и пошел в контрольную кабину.