Закончилась служба. Я сложил талит и надел куртку. Мы вошли в красивое двухэтажное общинное здание. Вдоль зала на втором этаже стол длиной примерно пятнадцати-двадцати метров уставлен тортами, фруктами, напитками. С женой мы остановись между входом и торцом стола. Мой новый знакомый снял с меня куртку и пошёл к противоположному торцу стола. Думаю, что даже сейчас только два-три генерала в Союзе танкистов Израиля знают обо мне подробности, которые в своей речи излагал бывший майор. Только спустя десять лет я понял, что все эти подробности были получены в архиве Советской армии в Подольске.

– Ты должен ответить, – сказала мне жена.

– О чём ты говоришь! Я не представляю себе, что мог бы сказать по-русски!

Но бывший майор пригласил меня к себе. Вероятно, по пути к тому торцу стола что-то щёлкнуло в моём мозгу-инструменте, и кто-то, не я, заговорил.

– Уважаемые дамы и господа! Подозреваю, что среди присутствующих немало людей, которые посещают эту синагогу не чаще двух раз в году. На Йом кипур и на годичное поминовение. Действительно, зачем неверующим посещать какую-то синагогу? А как можно верить всем этим сказкам про чудеса? Если когда-то были чудеса, почему их нет сейчас? А кто вам сказал, что сейчас нет чудес? Разве это не чудо, что бывший офицер Красной армии, бывший коммунист, сейчас с кипой на голове выступает в синагоге в Лондоне как представитель Израиля? Разве это не чудо? – Затем я очень кратко сказал что-то о нынешнем положении Израиля и о том, как необходима ему моральная поддержка евреев. А завершил, сказав, что верю в приход Мессии, время прихода которого в значительной мере зависит от поведения и солидарности евреев.

Рукопожатия, объятия и всё такое прочее. Даже жена, мой самый строгий критик, не поскупилась на комплимент:

– Это, пожалуй, самое лучшее твоё выступление.

Бывший майор, крепко пожимая мою руку, улыбнувшись, сказал:

– А вы оказывается талмудист. – Он не добавил «и начётчик». Хоть он из Оксфорда, который подарил Советскому Союзу нескольких шпионов-аристократов, пропитанных коммунистическими идеями, ленинских «шедевров» бывший раввин, по-видимому, не знал. Нет, к сожалению, я не был талмудистом. Не знал Талмуда, хотя уже имел возможность восторгаться его мудростью.

К этому времени я года полтора посещал лекции раввина Зильбермана в Бней-Браке, в его скромной квартире. Лекции для врачей. Тема врачевание и Галаха. Галаха – это сборник еврейских законов из Торы и из Талмуда.

Будучи студентом-медиком, я ни разу не слышал лекции по деонтологии, науке о морали и этике, о взаимоотношении врача и пациента, врача и его коллеги. Хорошие профессора-клиницисты изредка в своих лекциях подбрасывали нам некоторые примеры. Но как необходим врачам полноценный курс деонтологии!

Слушателей рава Зильберштейна становилось всё больше. Маленькая квартира не вмещала врачей, желавших услышать блестящие лекции. Они продолжались в малом зале синагоги, а сейчас продолжаются в большом зале. Среди слушателей видные израильские профессора, заведующие отделениями престижных больниц.

Лекция строится по такому принципу: кто-то из врачей в письменной форме задаёт раву вопрос. Например: в больницу поступили два пациента в предсмертном состоянии. Необходимо начать реанимацию. Но у врачей только один аппарат. Кто из этих двоих должен быть присоединён к аппарату? Или: больной восьмидесяти с лишним лет. Точно не установлен диагноз. Подозревается особая форма тяжёлой пневмонии. Её можно лечить антибиотиком, введение которого пациенту в таком возрасте чревато десятипроцентной смертностью. Применить антибиотик, или отказаться? Я привёл наиболее примитивные вопросы из сотен, заданных раву Зильберману.

Раз в месяц во время двухчасовой лекции мы слушаем обстоятельный подробнейший ответ с десятками примеров. Оказывается, в Торе и Талмуде есть ответы на все самые неожиданные вопросы, которые по логике не могли быть известны в 210 году новой эры, когда Иегуда а-Наси собрал и отредактировал в Мишну устную Тору; когда позже в Иерусалиме и Вавилоне толкование Мишны – Гемора дополнила её и вместе с ней стала Талмудом. Ну, скажите; кто в третьем-четвёртом веке, когда записывался Талмуд, имел представление об аппаратуре для реаниматизации? А ведь письменную Тору даже скептики датируют восьмым веком до новой эры.

Рав Зильберман не имеет медицинского образования. Но почти в течение тридцати лет я не услышал в его лекциях ни одной медицинской ошибки. Удивительно! При этом поражает его скромность. Несколько раз он признавался, что не мог найти нужного ответа, и в этих случаях обращался к своему учителю и тестю, одному из самых видных раввинов Израиля. Сколько же необходимо учиться и какой памятью обладать, чтобы овладеть Талмудом!

Надо полагать, это было известно тому, кто мой курсантский блокнот в чёрном дерматиновом переплете назвал талмудом. Спасибо тебе, мой Господь, что я, хоть и поздно, сподобился узнать всё это.

Кстати, мой Господь на иврите – АДОНАЙ. Это именно то слово, котороё я, ребёнок, услышал и полюбил в синагоге.

Николай долго размышлял, добавить ли в яичницу четвёртое яйцо. Тем временем сковородка начала издавать предупреждающие шипящие звуки. Николай не без сожаления погасил конфорку и перенёс сковородку на стол. Всё это он осуществлял, сидя на табуретке. Не хотелось надевать протез. А Сима в кухне предметы расположила так, чтобы до всего он мог дотянуться, сидя на табуретке. Словно знала, что ему предстоит остаться бобылём. И до холодильника дотянулся. Извлёк полупустую бутылку «Гольд». Не обеднел бы, конечно, покупая «Абсолют» или «Смирновскую». Пенсия позволяет. Но его и эта водка устраивает вполне. Тоже мне, аристократы интеллигентные! Разный вкус они в водке находят! Говнюки! На завтрак сейчас он допьёт оставшееся в бутылке. Главное – со всей жратвой не забыть купить сегодня новую.

Полного стакана не хватило залить опалившую его жалость к себе, когда он вспомнил о предстоящем походе в магазин за продуктами.

Вот уже больше двух недель Сима в этом… как его? И не переведёшь эту херню с иврита на нормальный язык. Да и на иврите никак запомнить не удаётся. Богадельня – не богадельня. Больница – не больница. Санаторий – не санаторий. Но питание там – будь здоров! Наверно, в цековском санатории такого не было. А уход! Что сказать. Родная мать за ребёнком не ухаживает лучше. Ему бы туда. Так ведь он же здоров. Какого хера здоров в его возрасте! А Сима болела-болела, и на тебе, доболелась до состояния, когда еле узнаёт человека, с которым прожила более пятидесяти лет. Был он там, правда, только один раз. Навестил её. А чего навещать? Узнавать почти не узнаёт. Видеть это… как его, ну, заведение это, только расстраиваешься от зависти.

Николай доел завтрак. Убирать, слава Богу, было нечего. Завалился на диван. Включил телевизор. По русскому каналу шла какая-то сотая серия о славных российских блюстителях порядка. Херня. Стал переключать каналы. Наткнулся на футбол. Красивая игра! Но кто с кем, разобрать не мог. Комментатор тарабанил на иврите. А за девятнадцать лет Николай не врубился в этот язык.