Он не узнал, чем закончился матч. Задремал. А проснулся, когда на экране два бугая уничтожали друг друга. Бокс не бокс. Борьба не борьба. Хрен его знает, что за спорт. Хулиганство сплошное. Но спорт ведь, если передают по спортивному каналу.

Захотелось жрать. А в холодильнике Антарктида. Пусто. Надо идти за покупками. Николай встал, сунул культю в культеприемник и стал застёгивать ремень. Впервые в этот день промелькнула хоть какая-то положительная эмоция. Хороший протез. Лёгкий. И нигде не давит. Умеют в этом Израиле делать протезы. В Советском Союзе ничего подобного не было у него. Ругался он, жаловался. Позволяло положение. Как-никак преподаватель в институте не хер его знает чего, а марксизма-ленинизма. При том не рядовой преподаватель. Но вся ругань и жалобы уходили, как вода в песок. Ну, переделывали, чинили. А всё оставалось, как было. Говорили, что культя бедра очень короткая, поэтому ничего нельзя поделать. Короткая! Почему же в Израиле она не короткая? Выросла, что ли? Что уж говорить про вес? Там хоть тяжёловеса нанимай, чтобы при каждом шаге поднимал эту глыбу. Почему в Израиле протез не тяжёлый?

Тут он вспомнил ещё одну гадость, связанную с советским протезом, вернее не с протезом, а с протезным заводом. Директором этого завода назначили его кореша по пехотному училищу Гошу Трубицына. Учились они в одном взводе, даже в одном отделении. Вместе стали младшими лейтенантами. Вместе, в одном телячьем вагоне выехали на фронт. До появления Гоши Николай ходил в героях. Инвалид Отечественной войны. Ко всем годовщинам получал юбилейные медали. Боевых, правда, у него не было. Только в 1985 году, к сорокалетию со дня Победы всем инвалидам; живущим в Советском Союзе, вручили орден Отечественной войны первой степени. В Израиле бывшие советские инвалиды остались без этого ордена. Оно и справедливо. Нечего было покидать Советский Союз. Предатели несчастные! Орден им! Как же! Колодка наград у Николая выглядела вполне внушительно. А что они значат? Ну, не все же такие специалисты, чтобы понимать.

И тут появился Гоша, который в 1956 году был демобилизован в звании майора. И рассказывал людям, сокрушаясь, как они с Николаем ехали на фронт после училища, как разбомбили их эшелон, как у Николая оторвало ногу. А его даже не задело. Повезло. На фронте он дослужился до старшего лейтенанта, до командира роты.

Так открылось, что Николай вообще не воевал, а права качал на полную железку, как если бы без его героизма не состоялась победа. Неприятные воспоминания.

В Израиле никто не интересовался его боевым прошлым. Инвалид войны с нацизмом – и всё. Солидная пенсия. В Советском Союзе он даже не верил, что может быть такая. Протез. Притом, не чета протезу, который только умножал его страдания. Ежегодное двухнедельное курортное лечение в самых роскошных гостиницах в Тверии, или на Мёртвом море. С сопровождающим. Сима ездила с ним. Первый автомобиль, «Субару», он купил в рассрочку без налога меньше чем за двадцать месячных пенсий, в два с лишним раза дешевле обычной магазинной цены, а последующие через каждые сорок два месяца получал фактически бесплатно. Один раз даже солидно наварил на обмене. И ещё куча всяких скидок и услуг. Живи и радуйся на старости лет. Успели даже дважды попутешествовать по Европе. Организованные поездки русскоязычных групп. Родина, небось, не отблагодарила его так за ранение. И вдруг надо же такому случиться! Остался один.

Когда четыре года назад сын с женой и внуком слизнул в Канаду, он и глазом не моргнул, хотя, конечно, мечтал, что с внуком у него будут не такие натянутые отношения, как с сыном. Тот, ещё будучи учеником шестого класса, вступал с ним в политические споры. Надо же, чтобы у него, у безупречного коммуниста, у верного ленинца вырос такой антисоветчик. Это он паршивец был инициатором выезда в Израиль. Безропотная Сима не посмела бы перечить мужу.

Но тут всё сложилось одно к одному. Гласность. Перестройка. Херня. В институте ликвидировали кафедру марксизма-ленинизма. Сима в течение трёх месяцев не получала своей символической зарплаты врача-лаборанта. Военная пенсия с гулькин нос. До рабочей пенсии ещё надо было дожить. Да вообще как можно существовать на такие деньги? Вот они и полетели в Израиль.

Сын математик окончил здесь курсы программистов. На работе его оценили. Начал подниматься по служебной лестнице. Зарплата у него постепенно стала почти в три раза больше немалой отцовской пенсии. Женился на русскоязычной девушке. У них родился сын. Хер его знает, чего вдруг он решил перебраться в Канаду? Звонит обычно не чаще одного раза в месяц. Даже ещё не знает, что его мать помещена в это, как его, ну в эту больницу, что ли. У Николая нет номера его телефона. Пытался узнать у Симы во время посещения. Так ведь она даже не понимала, о чём идёт речь. Куда там! Даже мужа родного не узнала.

С трудом поставил на стоянку автомобиль, приехав из супермаркета. Долго колдовал над багажником, соображая как унести всё купленное. Придётся сделать две ходки. Загрузив холодильник, свалился на диван. Нет, что ни говори, к ношению тяжестей он не приспособлен. Даже израильский протез не спасал от боли.

Херово. Так не пойдёт. Нужна помощь. Он слышал, что в подобных случаях помогает служба социального страхования. Хрен его знает, где она находится. К тому же, мало вероятно, что в их городе в этой службе есть чиновники, разговаривающие по-русски. Придётся позвонить Эфраиму, председателю их городского комитета Союза воинов и партизан, инвалидов войны с нацизмом.

Ох, не хотелось звонить ему, но куда денешься? Дело в том, что вот уже три года он не платит в Союз членских взносов. Всего-то это один раз в год четыреста шекелей. Меньше пяти процентов его месячной пенсии. Но какого хрена! Как никак это не хер собачий, а сто восемь американских долларов. Это четырнадцать бутылок отличной водки. В прошлом году Эфраим ещё напоминал о взносах. А потом махнул рукой. Да, нехорошо как-то. И какого хрена пожадничал? Придётся всё-таки позвонить.

– Что? И от Союза, оказывается, можно помощь попросить? – съехидничал Эфраим. – А вы же сказали, что обойдётесь без этой херни, как вы выразились. Ладно, попробую что-нибудь организовать.

На следующий день Эфраим пошёл в службу национального страхования. С Рут он был в самых лучших отношениях. Он вообще сумел установить самые лучшие отношения со всеми чиновниками в городе. Более того. Все городские политики старались привлечь Эфраима на свою сторону, понимая, что кроме трехсот членов Союза инвалидов, проживающих в городе, есть еще члены их семейств и много горожан, с пиететом относящихся к этим инвалидам и не равнодушным к их голосу и мнениям. Немалый электоральный контингент. Но с Рут у Эфраима были особые отношения. Рут, вдова погибшего офицера Армии Обороны Израиля, в сердце своём вмещала всё, касающееся людей, обожжённых войной.

Рут встретила Эфраима доброй улыбкой, в очередной раз по-дружески поиздевалась над его ивритом, внимательно выслушала просьбу и пообещала немедленно заняться Николаем.

Действительно, уже на следующий день Николая посетил молодой человек, чиновник службы национального страхования. Хотя общение происходило в основном при помощи междометий и жестикуляции, чиновник составил акт о необходимости предоставить Николаю помощь в уходе в течение шестнадцати часов в неделю.

Рут внимательно прочла акт. Но ещё внимательнее выслушала молодого чиновника, артистически описавшего общение с обследуемым Николаем. Рут оценила юмор подчиненного. Вот только как подобрать женщину по уходу, чтобы избежать юмора?