И Эмма, словно грезя, снова видела себя на холме, наблюдающей за маленькой отарой из четырех или пяти овец, пивших из того же родника, в который и она гляделась, чтобы понять, к лицу ли ей венок из полевых цветов, украшавший ей голову.

Вскоре им поступила небольшая сумма денег от графа Галифакса, предназначенная на пропитание и жизнь матери и образование дочери.

На эти деньги она поступила в пансион, где ей выдали форму: соломенную шляпу, небесно-голубого цвета платье и черный фартук.

Она пробыла в пансионе два года: по истечении двух лет ее мать отправилась за ней, не имея больше возможности платить; граф Галифакс к тому времени уже умер и забыл в своем завещании упомянуть двух женщин.

Нужно было решаться, и она поступила няней в дом некоего Томаса Ховардена; его дочь, молодая вдова, умерла и оставила после себя троих детей. Встреча, которая произошла в одну из многочисленных прогулок Эммы с детьми к площадке для игры в гольф, решила ее судьбу.

Знаменитая лондонская куртизанка по имени мисс Арабелла и ее тогдашний любовник, талантливый художник по фамилии Ромни, остановились поблизости: Ромни, чтобы сделать набросок уэльской крестьянки, а мисс Арабелла — понаблюдать за его работой. Дети, которых сопровождала Эмма, подошли на цыпочках посмотреть, как рисует художник, а Эмма — за ними. Художник, которого они окружили, поднял голову и издал крик удивления: Эмме было тринадцать лет, а художнику никогда прежде не доводилось видеть такую красоту.

Он спросил у нее, кто она и чем занимается. То начальное образование, которое она получила, позволяло ей отвечать на вопросы с известной изысканностью; он спросил о ее жаловании няни в доме у м-ра Ховардена. Она ответила, что ее одевают, кормят, дают кров и, кроме этого, еще платят десять шиллингов в месяц.

— Приезжайте в Лондон, и я буду платить вам по пять гиней за каждый набросок, который вы позволите сделать с вас.

И он протянул ей карточку, на которой были написаны следующие слова: «Эдвард Ромни, площадь Кавендиш, 8». Тем временем мисс Арабелла вытащила из-за пояса маленький кошелек, в котором было несколько золотых монет, и протянула его ей.

Девушка взяла карточку, осторожно спрятала за корсаж, а кошелек оттолкнула. Но мисс Арабелла настаивала, говоря, что деньги пригодятся для поездки в Лондон.

— Спасибо, сударыня, — ответила ей Эмма, — если я приеду в Лондон, то на те скромные сбережения, которые мне удалось сделать и которые сделаю еще.

— На десять шиллингов, которые вы получаете в месяц? — спросила, смеясь, мисс Арабелла.

— Да, сударыня, — просто ответила девушка.

И все на этом закончилось.

Но нет, все не закончилось, поскольку этот день принес свои плоды. Через шесть месяцев она уже была в Лондоне, но Ромни в то время путешествовал. В отсутствие Ромни она разыскала мисс Арабеллу, которая взяла ее к себе компаньонкой.

Мисс Арабелла была любовницей принца-регента[71] и, стало быть, достигла пика удачи, которая может быть у куртизанки.

Два месяца Эмма провела рядом с прекрасной куртизанкой, прочитав все романы, которые попадались ей в руки; посещала все театры и, возвратившись к себе, повторяла все роли, которые она слышала; изображала все партии в балетах, которые видела. То, что для других было развлечением и отдыхом, для нее превратилось в занятия, отнимавшие все ее время. Она вступала в свои пятнадцать лет и находилась в самом цвете своей юной красоты. Ее гибкий и грациозный стан был очень податливым, а в плавности и естественности движений она достигла мастерства лучших танцовщиц. Что касается ее лица, сохранявшего, невзирая на все превратности жизни, чистые краски детства, нежность девичьего целомудрия, которому ее необыкновенная живость и подвижность придавали исключительную выразительность и чувственность, то оно принимало грустное выражение в дни печали и, напротив, оживленное — в радостные мгновения. Утверждали, что душевная неиспорченность проявлялась в чистоте и првильности черт ее лица, так что даже один из великих поэтов нашего времени, тревожась, как бы не поблек ее небесный лик, так выразился о ее первом грехопадении: «Ее падение — не в пороке, но в доброте и неосторожности»[72].

Была в самом разгаре война Англии со своими североамериканскими колониями, и с каждым днем угроза воинской повинности становилась все явственнее. Брата одной из подруг Эммы, которого звали Ричард, против его воли призвали на флот. Сестра молодого человека, которую звали Фанни, прибежала за помощью к Эмме. Она ее находила такой прекрасной, что перед ее просьбами никто не в силах был устоять.

Эмму попросили подействовать своими чарами на адмирала Джона Пейна. Эмма чувствовала, как в ней просыпается талант соблазнительницы; она весело облачилась в самое красивое свое платье и двинулась со своей подругой на встречу с адмиралом.

Она добилась того, о чем просила; но и Джон Пейн просил в свой черед: так Эмме пришлось заплатить за свободу Ричарда если не своей любовью, то, по крайней мере, своей известностью.

Эмма Лионна, любовница адмирала Пейна, обзавелась собственным домом, прислугой, лошадьми. Но фортуна лишь сверкнула перед ее глазами со скоростью метеора.

Эскадра отчалила, Эмма Лионна увидела, как взошел на борт своего судна ее возлюбленный, и по мере того как исчезал на горизонте его корабль, таяли и ее золотые мечты.

Но Эмма не собиралась, подобно Дидоне, покинутой Энеем, сводить счеты с жизнью. Один из друзей адмирала, сэр Гарри Фазерсон, богатый и красивый джентльмен, предложил ей сохранить то положение, которого она достигла. Но Эмма уже сделала первые шаги по стезе порока; она приняла предложение и менее чем за год превратилась в королеву танцев, празднеств и охотничьих выездов. Но сезон подошел к концу, про любовь было забыто, и она, униженная своим вторым любовником, мало-помалу впала в такую нужду, что не оставалось иного выхода, как показаться на тротуаре Хеймаркета, одной из самых мерзких обочин, на которых собирались опустившиеся и отчаявшиеся создания, вымаливавшие себе, как милостыню, любовь прохожих.

К счастью, омерзительная сводница, к услугам которой она обратилась, чтобы вступить на стезю публичного разврата, сраженная манерами и скромностью своей новой клиентки, вместо занятий проституцией, как у ее товарок, проводила ее к известному врачу, завсегдатаю ее заведения.

Это был знаменитый доктор Грехем, загадочный и сластолюбивый шарлатан, проповедовавший в дни своей молодости в Лондоне материальную религию красоты.

Эмма предстала перед ним; он нашел свою Венеру Астарту; она проступила сквозь черты Венеры целомудренной.

Он дорого платил за свое сокровище; но для него оно не имело цены: он уложил ее на ложе Аполлона и укрыл тем тончайшим покровом, которым Вулкан укрывал плененную Венеру от взоров олимпийцев, и объявил через все газеты, что владеет тем самым редчайшим и высочайшим экземпляром красоты, которого ему так недоставало для торжества его теорий.

На этот зов, обращенный равно к миру науки и к миру роскоши, все почитатели великой религии любви, готовые вознести свой культ превыше всего в мире, сбежались в кабинет доктора Грехема.

Триумф был полный: ни одно полотно, ни одна скульптура и близко не могли передать подобный шедевр; Апеллес и Фидий оказались посрамлены.

Зачастили скульпторы и художники. Среди прочих посетителей оказался, по возвращении в Лондон, и Ромни, сразу узнавший в ней юную особу из графства Флинт. Он изображал ее во всевозможных воплощениях: как бесстыдную вакханку Ариану, Леду, Армиду[73]; в имперской Библиотеке мы располагаем собранием гравюр, изображающих обольстительницу во всех сладострастных позах, которые только могла придумать чувственная античность.

Именно в этот период молодой сэр Чарльз Гренвилл, из знатной фамилии Уорвиков, которую называли «творцом» королей, племянник сэра Уильяма Гамильтона, побуждаемый любопытством, приехал посмотреть на Эмму Лионна и, ослепленный столь совершенной красотой, безнадежно влюбился. В самых щедрых и блестящих обещаниях рассыпался перед Эммой юный лорд, но она предпочла золотые цепи славы доктора Грехема и сопротивлялась всем обольщениям, заявив, что на этот раз она уйдет от своего любовника только к мужу.