— Вы еще зайдете на прощание к нам, не так ли, господин Рене?

— Я буду иметь честь, генерал, передать вам мою собственноручную роспись по моим людям, сколько полагается каждому. И я буду крайне сожалеть, если мне не удастся выразить свое почтение госпоже Декан и свои дружеские чувства Альфреду.

— Не хотите ли вы их видеть сейчас же? — спросил генерал.

— Мне не хочется их беспокоить, — последовал ответ.

И, отвесив поклон губернатору, Рене вышел.

Возвратившись к себе, он застал поджидавшего его банкира Рондо. Среди всех неприятностей, происшедших с ним накануне, он не забыл о том, что его положение обязывает его зарабатывать деньги. И еейчас он явился обсудить свою часть добычи, той, в обеспечение которой он выделил Рене деньги, чтобы раздать их членам его экипажа перед его отплытием из порта Луи.

Рене действительно рассудил, что так несравненно проще, нежели забирать с собой людей, которые потом должны будут вернуться за тем, что им уже причитается, да еще и за его, Рене, частью.

И вот Рене с банкиром договорились так: пятьсот тысяч франков идет команде, под ее часть добычи, затем еще пятьсот тысяч под часть добычи, что причитается лично Рене, сто тысяч — на нужды бедным и четыреста тысяч франков, чтобы поровну разделить на восемнадцать человек.

Из них лишь Франсуа мог рассчитывать на двойную долю.

Рондо потребовал свой интерес в размере двадцати тысяч франков и тут же на этих условиях выказал готовность выплатить оговоренную сумму в миллион франков. Рене вручил долговую расписку еще на двадцать тысяч франков, помимо векселя на сумму в триста тысяч, тотчас же послал сто тысяч франков г-же Декан для ее бедняков и вдов, заодно предоставив банкиру возможность рассчитаться теми двумя тысячами, которые тот проиграл, и назначил своим людям встречу на следующий день.

На завтра в полдень восемнадцать человек собрались у него.

Сначала Рене объявил о намерении выплатить авансом денежную стоимость добычи, которая была захвачена у англичан, то есть пятьсот тысяч франков. Добавил, что из своей части добычи сто тысяч франков он оставляет губернатору для выплат старым неимущим морякам-ветеранам, вдовам и сиротам моряков. Ошеломил губернатора и вызвал бурю ликования и радости, искренность которых не подлежала сомнению, заявив, что другие свои четыреста тысяч он оставляет своим товарищам в награду за их преданность и самоотверженность, и из них двойная доля — Франсуа, который сопровождал его в Землю бетеля и во всех передрягах был рядом с ним.

Затем сообщил, что третьего дня им вместе предстоит выйти в плавание и взять курс на Францию, и предложил по такому случаю оставить своим женам как можно больше денег, что им проще простого, после того как каждый обогатился на шестьдесят тысяч франков, если считать весь добытый трофей.

Каждый из членов команды получил свои деньги, кто французскими золотыми монетами, кто в английских ассигнациях, и теперь ходили, не вынимая рук из карманов, словно боялись, что каким-нибудь образом золото или банкноты могут выскочить и убежать от них.

Началось все спокойно, а кончилось шумом. Получить по шестьдесят тысяч франков и возвратиться в свою страну под нейтральным флагом — это же сулило каждому надежду добраться домой без приключений, кроме тех, конечно, что припасает моряку море. Радость распирала их сердца; и они ликовали, поднимая неимоверный шум на весь белый свет.

Лавина, которая двигалась теперь от Театра в сторону моря, на многие годы запоминалась жителям Порт-Луи, да и разные замечательные события отметили тот день, когда команда «Нью-Йоркского скорохода» получала свои дивиденды.

Рене, как и обещал, явился в губернаторский дворец; здесь он простился, с искренней грустью, с замечательной семьей генерала, которая приняла его как родного сына и восхищалась его изяществом и утонченностью, которым так явно противоречило простое имя Рене, — было ясно, под ним скрывается какая-то тайна. Эту тайну он должен был хранить, пока жив.

Он принес юноше, на добрую память о себе, два своих двухзарядных пистолета, в точности которых никто не сомневался с тех пор, как он поразил четырьмя пулями подряд лезвие тонкого ножа с двадцати шагов.

Рекомендательные письма губернатора были готовы. Хвала Рене в них превзошла все его ожидания и надежды. Это был не более и не менее как приказ генерала Декана, насколько он, конечно, был "вправе отдавать приказы флоту, но он рассчитывал на свое влияние губернатора Индий, передать в командование молодому капитану «Нью-Йоркского скорохода» первое же большое судно, которое тому попадется на пути.

Губернатор узнал время, в которое «Нью-Йоркский скороход» снимается с якоря, и пообещал прийти пожелать доброго пути команде и их капитану.

Якорь должны были поднять ровно в три часа. В середине бухты Шьен-де-Плом собралась толпа зевак.

Рене не приказывал своим морякам; а попросил их всех собраться на борту к двум часам, пообещав, что проверит их состояние морскими маневрами, кдторые они должны будут выполнять четко и без задержки. Он решился на этот невиданный морской спектакль с командой, в которой каждый ходил с шестьюдесятью тысячами франков в мешке. И тем не менее все были абсолютно трезвы. Там, где бесполезен самый строгий приказ, подействует дружеское внушение.

Рене напомнил им о чести, которую оказал им губернатор, явившийся, чтобы лично попрощаться с ними. Со своей стороны экипаж, не предупредив загодя Рене, снарядил шесть буксирных шлюпок с гребцами, посадив в них знаменосцев и музыкантов.

Вскоре к судну пришвартовалась лодка губернатора, и в момент отплытия с корабля грянул салют, а затем зазвучала «Песня прощания»[64]. По знаку губернатора из форта Блан ударили шесть орудийных залпов в ответ кораблю. И вот уже корабль медленно заскользил по фарватеру, чтобы в четверти лье от острова развернуть и подставить ветру паруса. Здесь корабль наконец лег в дрейф, и к нему смогла подплыть лодка с семьей славного генерала Декана, радушно принятой на борту, а затем в сопровождении шести шлюпок с музыкантами отвалившей в сторону побережья Шьен-де-Плом.

Что же до «Нью-Йоркского скорохода», то он держал путь на юг, и вскоре его контуры съела первая дымка наступавших сумерек.

Теперь, как нам кажется, настало время посвятить нашего читателя в события, происходившие в Европе, о которых губернатор не мог рассказать Рене, поскольку, учитывая расстояния, его от них отделявшие, ничего не знал о них и сам.

Вспомним, где наше повествование оставило Наполеона.

После победы у Пирамид, за которыми последовало покорение Египта, после Маренго, когда стала послушной Италия, Германия дрожала, край его императорской мантии поддерживала Испания, а Голландия вошла во Французскую империю, Наполеон, лелея мечты об империи мировой, перевел свой взгляд на скалы Дувра. Он нисколько не сомневался в том, что человек, разгромивший при Абукире его флот, собирался и дальше расстраивать его планы у берегов Ла-Манша так же, как до этого у побережья Сирии. Этим человеком был Нельсон!

Пора представить нашему глубокомысленному и правдолюбивому читателю тот странный дар судьбы, которым стали сокрушительные победы Наполеона для человека, чьему гению именно в сражениях с ним выпало вознестись на высочайшие вершины славы.

Суть дела в том, что этому человеку нужно было жить не в какую другую, а именно в эту эпоху, чтобы выполнить его миссию, то есть стать спасителем Англии от нависшей над ней самой страшной угрозы со времен Вильгельма Завоевателя.

Поговорим о том, кем был Нельсон и какая цепь событий позволила ему занять место в современном мире, равное тому, которое занял Помпей в его противостоянии с Цезарем.

Нельсон родился 20 сентября 1758 года. В то время, к которому относится наше повествование, ему исполнилось сорок семь лет.

Он родился в Бернем-Торпе, маленькой деревушке в графстве Норфолк; его отец был пастором, а мать умерла в молодом возрасте, оставив одиннадцать детей. Его дядя, служивший на флоте, приходившийся родственником Уолполам[65], взял его с собой помощником на шестидесятичетырехпушечный корабль «Грозный». Одна из странностей, которыми изобиловал жизненный путь этого человека, состояла в том, что он нашел свою смерть от пули, пущенной с одного из французских кораблей, носившего то же имя, что и тот, на котором он пустился в свое первое плавание, и так же был вооружен шестьюдесятью четырьмя пушками.