Поднятые брови Барзои красноречиво говорили о ее несогласии, но она сказала только одно:

– Ты дихган Век-Руда и хозяин на женской половине. Все будет так, как ты велишь.

Жены Абиварда, которые вот-вот станут его бывшими женами, осыпали его благодарностями. Они вполне могли бы потерять головы, как Смердис, а их дети оказаться на склоне холма в подарок псам и воронам, и они прекрасно это понимали. Несомненно, такая участь не казалась им реальной, пока Абивард был на войне Он мог и не вернуться, а тогда их измена вполне могли остаться и вовсе безнаказанной. Но теперь они воочию увидели ее – и все окрасилось совсем в иные тона.

– Смирно! – рявкнул он, словно на своих копейщиков. Оннофора и Кишмара изумленно воззрились на него. С ними явно никто никогда так не говорил.

Возможно, если бы дело обстояло иначе, они не оказались бы в нынешнем затруднительном положении. Он продолжил:

– Я не простил вас. Я вас просто пощадил. Если Господь пошлет вам других мужей, относитесь к ним лучше, чем отнеслись ко мне. – Женщины начали что-то говорить. Он велел им замолчать:

– Вы уже слишком много наговорили и слишком много наделали. Забирайте своих байстрюков и убирайтесь прочь с глаз моих. Завтра разыщу черные камешки и отправлю вас восвояси.

Они бегом припустили из комнаты Барзои. Мать посмотрела на него с почти незаметным и невольным одобрением:

– Хорошо ты их.

– Да? – Абивард чувствовал себя слабым и разбитым, будто только что вышел из боя, в котором чуть не погиб. – Завтра все кончится. Пусть убираются и творят свои глупости за чей-нибудь чужой счет, не за мой.

– Им придется нелегко, – сказала Рошнани. – Да, прокормить себя они сумеют, но им нужно будет учиться жить вне женской половины. Как рассчитываться с мясниками, торговцами, как разговаривать с мужчинами…

– Это они уже знают! – резко сказала Барзоя.

– Что же, по-твоему, я должен был делать? – спросил Рошнани Абивард. Она вздохнула:

– Ты уже сделал что мог. Как ты сам говорил, этот день должен стать днем радости. И я счастлива, что в такой день ты не запятнал свои руки кровью.

Барзоя покачала головой:

– Он был слишком мягок. Теперь его милосердие только побудит остальных последовать примеру этих потаскух.

– О мать моего мужа, у нас разные взгляды на этот вопрос. – Рошнани говорила спокойно. Она не стала спорить с Барзоей. но и не отступилась от своей точки зрения.

Барзоя, казалось, была в растерянности, не зная, как это воспринимать:

Рошнани вела себя с должной почтительностью, как и подобает невестке, но не уступила, как уступило бы большинство невесток. Это сочетание сбивало Барзою с толку. Она прибегла к традиционной жалобе:

– У вас, молодых, нет должного уважения к обычаям и приличиям. Если бы я поскакала на край света, как вы с Динак, то даже не знаю – и знать не хочу! что стало бы с моей репутацией.

– С репутацией Динак ничего не случилось, – сказала Рошнани с той же спокойной решимостью отстоять свою точку зрения, как и раньше, – не считая того, что она ждет ребенка, который, если повезет, когда-нибудь станет Царем Царей. А это произошло бы гораздо позже, если бы она осталась в крепости дожидаться окончания войны.

– Если бы Рошнани не отправилась с нами, мы, скорее всего, не выиграли бы войну, а проиграли, – сказал Абивард матери и объяснил ей, как его главная жена додумалась искать убежища в Видессии. Он добавил:

– Если бы они остались здесь, у тебя, скорее всего, никогда не было бы внука, который имеет шанс стать Царем Царей.

– Обычай… – сказала Барзоя и замолчала. Перспектива стать бабушкой Царя Царей или царевны была-таки очень привлекательной.

Абивард сказал:

– И не настанет конец света, если Рошнани, которая уже достаточно постранствовала, будет иногда выходить с женской половины и гулять по крепости.

Шарбараз, Царь Царей, обещал предоставить такую же вольность Динак во дворце Машиза, и что может быть плохого в том, чтобы следовать примеру Царя Царей?

– Я не знаю ответа на этот вопрос. Лучше спроси Смердиса, – ехидно отозвалась мать. Абивард почувствовал, как у него горят уши. Рошнани сделала резкий вдох – не разучилась Барзоя давать отпор. Но она продолжила:

– Ты все равно сделаешь так, как захочешь, и при этом не будешь обращать на меня особого внимания. Такова жизнь, как бы этому ни противились старики. Но если ты думаешь, что сумеешь внушить мне любовь к переменам, которые ты начнешь вводить, подумай еще раз.

Абивард набрался смелости, подошел к ней и положил руку ей на плечо.

Прежде она утешала его, а не наоборот. Он сказал:

– Господом клянусь, мама, я не навлеку бесчестия ни на крепость Век-Руд, ни на ее обитателей.

– Я тоже так думала, – сказала Барзоя, – а смотри, что получилось.

– Все будет хорошо, – сказал Абивард с уверенностью молодости. Рошнани энергично кивнула.

Теперь Барзоя воздержалась от спора, хотя была очевидно не согласна. Она сказала:

– Все будет как будет, что бы из этого ни вышло. Но я знаю, сынок, что тебе больше хочется пировать, чем разбираться с неприятностями на женской половине… или со мной. Иди же. Может быть, госпожа твоя жена останется здесь ненадолго и поделится с нами рассказами о далеких странах, в которых побывала.

– Разумеется, с радостью, – тут же отозвалась Рошнани. Абивард без труда прочел ее мысль: чем больше женщины услышат о внешнем мире, тем меньше захочется им пребывать в отдалении от него.

Возможно, Барзоя тоже поняла это, возможно, и нет. В любом случае, сделав предложение, она не могла тут же от него отказаться. Абивард попрощался с обеими. Он запер за собой дверь на женскую половину, – правда, Кишмаре с Оннофорой такие меры предосторожности не помешали. Интересно, кто же отцы их детей? Если он когда-нибудь узнает, крепость Век-Руд лишится еще парочки обитателей.

Фрада по-прежнему ждал в коридоре неподалеку от опочивальни дихгана.

– Слышал? – спросил он. Абивард кивнул. Брат продолжил:

– И что будешь делать?

– Завтра разведусь с обеими и выгоню из крепости, – сказал Абивард. Этого вполне достаточно. За этот год я видел слишком много крови и не желаю вновь обагрять ею руки.

Брат вздохнул с облегчением:

– Я говорил матери, что ты скажешь что-то вроде этого. Она же, как только стали заметны их животы, все требовала, чтобы им немедленно отрубили головы. Он закатил глаза. – Мы беспрестанно спорили с ней, ходили кругами, как крестьянки в хороводе. Наконец я убедил ее дождаться твоего решения.

– А что сказал бы отец? «Легче сделать сейчас, чем переделать потом, когда узнаешь, что сделал не правильно». Что-то вроде этого. Я был бы очень недоволен, узнав, что двум моим женам снесли головы, как пуляркам.

– Так я и думал, – ответил Фрада. – Сердце у тебя мягче, чем у отца, или же ты просто более восприимчив ко всякой чепухе. Надо же, женщины тут будут повсюду разгуливать… – Его ухмылка показала, что он об этом думает. – Но теперь ты дихган, и крепость будет жить так, как ты сочтешь нужным.

– Я? – сказал Абивард. – В смысле, это у меня мягкое сердце? – Интересно, а что сделал бы Годарс, если бы одна из жен принесла ребенка, которому он никак не мог быть отцом? Несомненно что-нибудь интересное и запоминающееся. – Что ж, может быть. Миру свойственно меняться иногда.

– Может, и так. – Фрада, почти как Рошнани, умел признавать чужую точку зрения, не обязательно с ней соглашаясь. – Но как бы то ни было, в том конце коридора нас ждет угощение. Если бы ты не вышел еще какое-то время, нос и брюхо сами потащили бы меня туда.

– – Думаю, я бы простил тебя за это, – сказал Абивард. – Пошли, Каким-то образом весть о том, какое решение он принял на женской половине, пришла сюда быстрее, чем он сам. Некоторые восхваляли его милосердие; другие явно считали, что он поступил слишком мягко. Но вердикт был известен всем. Он быстро выпил две чаши вина, стараясь притупить свое удивление этим фактом.