На полпути его левая сандалия начала хлопать по ступне. Абивард посмотрел вниз и обнаружил, что потерял бронзовую пряжку, крепившую лямку на лодыжке. Он огляделся, присел на корточки, но ничего не нашел.

– Должно быть, в Бездну провалилась, – пробормотал он; неуклюже ступая одной ногой и скользя другой, добрался до своей комнатушки и надел новую пару сандалий.

Потом снова вышел, держа в руках поврежденную сандалию. Одно из правил Годарса, которого, к его чести, сам он придерживался неуклонно, гласило: «Все, что сломалось, нужно починить немедленно».

«Одно упустишь – два потеряешь, а где два, там и четыре, а где четыре…

Нет уж, не надо нам такого, не надо», – говаривал он.

Если бы от сандалии отвалился кусочек кожи, Абивард достал бы на конюшне другой и занялся починкой сам. Но чтобы заменить пряжку, нужно выбраться к сапожнику – в деревню, окружавшую крепость.

Стало быть, опять на жару. Солнце огрело его словно дубинкой. На лице выступил пот, потек по спине под просторной рубахой. Абивард пожалел, что до деревни так близко. Он не боялся выглядеть глупо, начав седлать коня.. Но если при этом его заметит отец, то непременно съязвит – мол, в другой раз отправляйся, сынок, в паланкине, словно какой-нибудь знатный господин, а не сын простого дихгана… Абивард пошел пешком.

Стражи ворот трижды ударили древками копий о землю, когда он проходил мимо. Он наклонил голову в ответном приветствии. Потом покинул крепость и оказался в деревне – в совершенно ином мире.

Хижины и лавки, теснясь, сбегали к самой подошве холма, увенчанного крепостью, и даже чуть дальше, в долину. Некоторые дома были сложены из камня, другие из саманного кирпича; нависающие кровли защищали стены от зимних бурь.

На фоне крепости эти постройки казались игрушечными.

Холм круто поднимался вверх, извилистые улочки были усеяны камнями. Стоит споткнуться, и падение, скорей всего, закончится в самом низу, в лучшем случае отделаешься сломанной ногой. Абивард исходил деревню вдоль и поперек с тех пор, как научился ходить, и на ногах держался не хуже архара.

На рыночной площади голосили торговцы, нахваливая свои товары – нут, финики, обсиженную мухами баранину, амулеты из пергамента с начертанными на них изречениями Четырех Пророков. Говорят, от всех болезней помогает – и оберегает, и лечит. Абивард, обучение которого включало грамоту, но не включало логику, не задумывался, зачем нужно второе, если первое действенно само по себе. Призывные кличи торговцев неслись со всех сторон: ножи, медные и глиняные кувшины, украшения из стеклянного бисера и медной проволоки – те, у кого был товар получше, приходили с ним прямо в крепость – и еще множество всякой всячины.

Запахи были не слабее криков.

У одного из торговцев висел над кизячным костром котел с тушеной айвой.

Абивард сбил цену с пяти медяков до трех – Годарс был не из тех, кто поощряет в сыновьях транжирство. Айва была и вправду горячей. Абивард быстренько отыскал на земле палку, насадил на нее пряный плод и, жуя на ходу, с довольным видом направился в лавку сапожника.

Когда Абивард вошел в лавку, сапожник поклонился – он был слишком низок званием, чтобы сын дихгана подставил ему щеку для ритуального поцелуя. Абивард ответил отчетливым кивком и объяснил, что ему надо.

– Да-да, – сказал сапожник. – Прошу, дай мне взглянуть на целую сандалию, чтобы я мог подобрать такую же пряжку или похожую.

– Я, кажется, не взял ее с собой. – Абивард почувствовал себя глупо и рассердился на себя. Хотя Годарс остался в крепости, он ощущал на себе взгляд отца. – Придется вернуться за ней.

– Не беда, о сын дихгана. Иди сюда и выбери самую подходящую. Все равно совершенно такую же не подобрать. – Сапожник показал на плошку, полную медных пряжек.

Абивард принялся, позвякивая, перебирать их, пока не нашел ту, которая ему приглянулась.

Пальцы сапожника проворно прикрепили ее к сандалии. Но при всем проворстве они были покрыты шрамами от шила и ножа, иглы и гвоздей. «Нет простых ремесел, – говаривал Годарс, – хотя простакам кажется, что есть». Абивард подумал о том, сколько же боли пришлось перенести сапожнику, чтобы стать мастером своего дела.

С сапожником он не торговался, как с продавцом айвы. Семья сапожника жила здесь с незапамятных времен, обслуживая и жителей деревни, и дихганов. Он заслуживал поддержки вышестоящих.

Абивард уже мог возвращаться в крепость с починенной сандалией и пересидеть самую жару в жилых помещениях. Но он вернулся на базар и купил себе еще одну айву. Он стоял, откусывая по чуть-чуть и делая вид, будто засмотрелся на товары, выложенные на продажу. На самом же деле он смотрел на молодых женщин, которые расхаживали по рядам в поисках того, что им надо.

Женщины, принадлежащие к купеческой или крестьянской касте, пользовались большей свободой, чем благороднорожденные. Да, некоторые богатые купцы, подражая обычаям знати, держали своих жен и дочерей взаперти, но большинству женщин из низших каст приходилось выходить в мир – надо же семью кормить.

Абивард был помолвлен с Рошнани, дочерью Папака, дихгана, чья крепость располагалась в нескольких фарсангах на юго-запад от крепости Годарса. В свое время их отцы сочли такой брак взаимовыгодным, и союз был делом решенным, когда ни он, ни она еще не вступили в отроческий возраст. Абивард никогда не видел своей невесты. И не увидит до самого дня свадьбы.

Поэтому, когда выдавалась возможность, он пялился на девушек – служанок в крепости и здесь, на рыночной площади. Высмотрев среди них хорошенькую, он вооображал, что Рошнани похожа на нее. Если же он находил какую-то девушку малопривлекательной, то надеялся, что его нареченная совсем не такая.

Абивард дожевал айву и облизал пальцы. Подумал, не купить ли третью тогда у него будет резон еще немного пооколачиваться на площади. Но он не забывал о чувстве собственного достоинства, а если бы и забыл, Годарс не преминул бы ему быстренько напомнить.

И все же ему не очень хотелось возвращаться в крепость… И тут его осенило, он даже прищелкнул липкими пальцами. Годарс сегодня поведал ему много интересного. Почему бы не выяснить, какое будущее предречет ему старик Таншар, прорицатель?

Дополнительным доводом в пользу такого решения служило то, что дом Таншара выходил как раз на рыночную площадь. Абивард заметил, что ставни в доме старика открыты настежь. Можно зайти, попросить старика погадать ему и при этом продолжать разглядывать женщин, нисколько не роняя своего достоинства.

Дом Таншара находился на другой стороне площади. Подобно ставням, дверь была распахнута, чтобы показать, что лавочка открыта, и одновременно отловить малейший ветерок, который соблаговолит послать Господь.

Одно можно было сказать с полной определенностью – Таншар не воспользовался провидческим даром в целях личного обогащения. В доме у него царили безупречный порядок и чистота, но из мебели имелись лишь видавший виды низенький столик да пара плетеных стульев. Абивард подозревал, что, если бы не забота об удобстве посетителей, старик не обзавелся бы и этим.

Лишь отдельные волоски в бороде Таншара сохранили черноту, отчего она походила на снег в прожилках сажи. Левый глаз прорицателя был закрыт катарактой, но правый видел прекрасно. Таншар низко поклонился:

– Твой приход – большая честь для моего дома, о сын дихгана.

Он указал Абиварду на стул, имевший более приличный вид, и, не принимая отказа, подал чашу с вином и пирожки с финиками, щедро политые медом и присыпанные фисташками. Лишь когда Абивард выпил и закусил, Таншар спросил:

– Чем могу служить тебе?

Абивард пересказал то, что услышал от Годарса, и спросил:

– Как эти известия отразятся на моей жизни?

– Так. Сначала узнаем, удостоит ли нас Господь ответом. – Таншар придвинул свой стул поближе к стулу, на котором сидел Абивард. Он засучил правый рукав кафтана и снял серебряный наплечный браслет, стоивший, скорее всего, не меньше, чем его дом со всем содержимым. Прорицатель протянул браслет Абиварду: